Избавление - Джеймс Дики

– Можешь быть спокоен, я только так и буду говорить. Мы никого и не видели... О Боже, как бы я хотел, чтобы нам действительно никто не повстречался!

– А нам никто и не повстречался. Тут есть еще одно обстоятельство, оно меня немного беспокоит. Не исключено, что полиции сообщили о том, что пропали люди. И может быть, кто-нибудь знает, куда именно эти люди направлялись. Но по сравнению с другими – эта проблема самая незначительная. Мы никого не видели, и все тут. К тому же, те два типа были совершенно отвратительны. Кому придет в голову искать их?

– Ну, может быть, кому-то и придет.

– Правильно, кому-то, может быть, и придет. Но если даже этот «кто-то» знает, куда они собирались, или знает, в каких приблизительно местах болтались, то нам что до этого? С этим мы ничего поделать не можем. Тут нужно надеяться просто на везенье. И я чувствую, что везенье на нашей стороне. Шанс, что все обойдется, достаточно велик.

Бобби рассмеялся, и на этот раз смех был искренним.

– Как ты думаешь, в этой комнате установлены «жучки»? Может быть, нас подслушивают?

– Никаких «жучков» здесь нет, – сказал я, – но сама по себе мысль очень своевременна, приятель.

Я снял теннисные тапочки, в носках бесшумно подошел к двери и прислушался.

– Говори что-нибудь, – прошептал я, повернувшись к Бобби. – Говори чего-нибудь и дай мне время послушать.

Я стоял у двери и прислушивался, не услышу ли тихое дыхание, тихий свист воздуха, когда дышат через нос, – и мне показалось, что я что-то услышал. Но если слишком напряженно прислушиваться, то можно услышать дыхание где угодно. Но то, что я слышал, нельзя было бы с уверенностью назвать чьим-то дыханием. Ну, по крайней мере, мне так казалось. Я ухватился за ручку и резко открыл дверь. Никого. С лестницы ничего не слышно? Нет, не слышно, я был уверен в этом. Ничего.

Я повернулся к Бобби и жестом показал – все в порядке.

– Я буду у себя в номере, – сказал я. – А ты пойди, купи одежду, а потом мы отправимся в больницу. Льюис наверняка еще в отключке, и в любом случае я не думаю, что к нему будут особенно приставать с вопросами. Но нам все равно нужно попытаться сообщить ему об изменениях в нашей версии. И спросить, что он помнит о ее первом варианте.

Я вернулся в свой номер, стянул свой изорванный комбинезон и улегся в кровать. Мне хотелось побыстрее встретиться с местным шерифом, если тот тип, который расспрашивал Бобби о лодке, был действительно шерифом. Кто бы он ни был, я был готов к его вопросам, сколько бы он ни строил из себя провинциального детектива. Пускай попробует вывести нас на чистую воду!

Солнце стояло довольно высоко в небе. Я стащил с себя одеяло. Я чувствовал еще некоторую усталость, но яркий солнечный свет отгонял сонливость. Мне, раненому, было приятно лежать в постели и чувствовать, как возвращаются силы. И не так уж сильно я ранен. Швы крепко сжимали рану. А силы все прибывали. Да, хорошо...

Бобби вернулся с купленной одеждой. Я натянул на себя голубые джинсы – странно было ощущать, что они сухие, – рабочую рубашку, грубые башмаки, какие носят фермеры; при каждом шаге я чувствовал, как они соединяют меня с землей. Хотя башмаки были очень тяжелыми, я уже не ощущал усталости, и мне было довольно приятно поднимать ноги, обремененные тяжестью.

Я взял свой комбинезон, скомкал его. И мы с Бобби, одетые как типичные фермеры, спустились по лестнице на первый этаж. Было восхитительно чувствовать на себе сухую одежду.

Хозяйка гостиницы, которую раньше назвали бы постоялым двором, занималась уборкой.

– Я не знаю, куда это выбросить, – сказал я. – Вы не поможете?

И протянул ей свой свернутый комбинезон, весь измазанный высохшей кровью.

Она взглянула на меня:

– Помогу. Это, действительно, остается только выбросить.

– Да. Эта одежка уже ни к чему не пригодна. Сжечь ее – и все.

– Придется так и сделать. Даже на тряпки это нельзя пустить. – И она улыбнулась. А мы улыбнулись в ответ.

Мы с Бобби сели в машину Дрю и поехали в больницу. Рядом с ней стояли две полицейские машины.

– Ну, держись, – сказал я. – И помни, о чем мы говорили.

Мы зашли в здание, и какой-то человек в белом халате проводил нас в палату, где лежал Льюис. В палате стояли трое полицейских. Они тихо переговаривались, ковыряя во рту зубочистками. Льюис, который либо просто спал, либо еще находился под воздействием наркоза, лежал на койке в углу большой пустой палаты. Нижняя половина его тела была укрыта простыней, которая особым образом поддерживалась на весу так, чтобы не касаться тела. Рядом с ним сидел врач с соломенными волосами – тот самый, который занимался моей раной, – и опять что-то писал. Услышав мои тяжелые шаги, он повернул голову.

– А, привет, покоритель стихий. Как спалось?

– Нормально. Лучше, чем на берегу реки.

– Швы держатся?

– Держатся. Вы меня так крепко сшили, что я уже не расползусь. Ничего не залазит в рану и ничего из нее не вылазит.

– Хорошо, – сказал он, неожиданно посерьезнев; мне нравилось то, как он становился серьезным, когда речь заходила о вещах профессиональных.

Льюис вернулся к нам, в этот мир, раньше, чем я успел сказать что-нибудь еще. Верхняя часть его тела вдруг ожила; он выходил из сна, будто совершал какое-то мускульное усилие. Резко обозначились вены на его бицепсах – как на рисунке из анатомического атласа, – и он открыл глаза.

Я повернулся к полицейским:

– Вы уже с ним говорили?

– Нет, – ответил один из полицейских. – Мы ждали, пока он очнется.

– Похоже, он уже очнулся, – сказал я. – Или вот-вот очнется. Подождите еще минутку.

Льюис смотрел прямо на меня.

– Привет, Тарзан, – сказал я. – Как там дела, в мире Великого Белого Доктора?

– Очень бело, – ответил он.

– Что там с тобой делали?

– Это ты мне должен рассказать, что со мной делали. Нога – будто свинцом налита. И в ней гуляет боль. Но я лежу в чистой постели, крови нет, нет и этого скрежета внутри меня, когда я двигаюсь. Так что, думаю, все в порядке.

Я стал так, чтобы находиться между Льюисом и полицейскими, наклонился очень низко к нему – голова к голове – и подмигнул. Он подмигнул мне в ответ, но так, что всякий, кто точно не знал бы, что он подмигивает, не догадался бы об этом.

– В эту реку мы больше не полезем, приятель, – сказал он. – По крайней мере, сегодня.

Льюис, сам того не подозревая, дал мне возможность сообщить ему то, что мне было нужно. И я не упустил эту возможность; при этом я надеялся, что все слышали его слова.

– Все полетело кувырком, – сказал я. – А Дрю погиб. Ты помнишь, как я тебе говорил об этом?

– Вроде помню, – ответил он. – После того, как мы перевернулись, а потом поплыли снова, я чувствовал, что его уже в байдарке нет. Это я помню точно.

– А ты помнишь это облако брызг между двух камней? – спросил я.

– Ну так, смутно. Это произошло именно там?

– Дрю утонул после того, как мы перевернулись во второй раз, в последнихпорогах, – сказал я медленно. – В первый раз, когда ваше корыто перевернулось, мы выловили тебя со сломанной ногой. Там, помнишь, вверхпо течению. Я поймал вторую байдарку, мы загрузили тебя в нее и поплыли дальше. А по дороге перевернулись еще раз,в тех порогах, где висело это водяное облако... Там и погибДрю.

– Я ничего не видел, кроме воды. Я смотрел вверх и не видел даже неба.

– Да, ничего не было видно, даже неба, – сказал я.

– Даже неба.

Я развернулся своим залатанным боком к полицейскому, который стоял ко мне ближе всех.

– Вы сами увидите. Сразу поймете, о чем говорит Льюис.

– Вы не подождете немножко за дверью, а? – сказал один из полицейских – я его раньше не видел.

Мы вышли из палаты и пошли по коридору. Но самое главное было сделано – Льюис получил предупреждение; я был уверен, что он понял, что я хотел ему сказать. И получил вовремя.

Ни я, ни Бобби не успели побриться, и хотя мы, наверное, выглядели довольно неряшливо, но, по крайней мере, чисто – в нашей новой одежде. Если бы я побрился, я бы почувствовал себя совершенно другим человеком. Но в новой одежде я уже был наполовину другим человеком, и это было хорошо. Возвращаться все-таки лучше чистым.

Через минут пятнадцать один полицейский – тот, которого мы впервые увидели в палате Льюиса, – подошел к нам и как бы между прочим спросил:

– Как насчет того, чтобы вернуться в город?

– Ладно, – сказал я. – Как скажете.

Мы залезли в полицейскую машину; я сел рядом с полицейским на переднем сиденье. Мы ехали; я молчал, полицейский молчал тоже. В городе он остановился у какого-то кафе, зашел внутрь и стал куда-то звонить. Когда я смотрел на него через три слоя стекла – через ветровое стекло машины, через витрину и стекло телефонной будки внутри кафе, – я почувствовал неясный страх. Меня как будто опутывала огромная, безжалостная паутина современной связи. А что, если сейчас приводится в действие колоссальный, непостижимый аппарат расследования преступлений, от которого никто не защищен? Я представлял себе бесконечные картотеки, компьютеры, неустанно сортирующие информацию, сравнивающие данные и факты. А что, если он говорит с самим Эдгаром Гувером, главой ФБР? Наша версия не устоит перед таким напором... Нет, устоит – даже перед Гувером!