Ничего личного - Дмитрий Бондарь

Стоило за оставшееся время укрепить свои структуры. Но если цена этого укрепления — смерть вот таких софи… То я не знаю, как смогу и дальше спокойно спать. Видимо, не те книжки я в детстве читал.

Мысли скакали с пятого на десятое, совершив круг, непременно возвращались к мертвой девочке, фотография которой лежала в кармане теплого халата.

Но ничего конструктивного не придумывалось. Наверное, как раз по причине неустойчивых метаний возбужденного алкоголем и самобичеванием разума.

Утро я встретил совершенно разбитым и невыспавшимся.

Вязовски удрученно хмыкнул, посмотрев на мою перекошенную физиономию, притащил радиотелефон и набрал номер офиса:

— Скажи Линде, что будешь весь день болеть. Все равно сегодня пятница и вряд ли будет что-то важное. Возьми с собой свой мобильный телефон на всякий случай.

Я послушно исполнил его требование. Бессонная ночь, похмелье (вот, кстати, интересный эффект — опьянения нет, а похмелье есть) и разбегающиеся мысли в голове не способствуют проявлению волевых качеств.

Затем он заставил меня тепло одеться, спуститься вниз и сесть в машину. Безразличие потихоньку уступало место любопытству.

— Как ехать к твоему «старине Сэму»? — спросил Алекс, усаживаясь на водительское место.

— Он в полях сейчас. Табак, кукуруза, соя — самое время.

— Ну, значит, и нам нужно приложить силы к сбору урожая, — бесстрастно заявил Вязовски, заводя мотор.

Я рассмеялся:

— Какой урожай? Он еще даже посадить не успел ничего! Весна же!

— Да мне поровну, — отмахнулся телохранитель. — Садить-собирать… В чем разница для горожанина? И то и другое — праведный труд в чистом поле. То, что доктор прописал. Там и поговорим. Сейчас и здесь тебе в голову ничего не ляжет, потому что кажешься ты себе пупом мира. А нужно испачкаться в грязи и коровьем говне, чтобы нормально мысли улеглись. Понятно?

Я усмехнулся, но направление показал, и мы резво помчались в сторону Франкфорта — к Батту, которому я обещал приехать на Рождество, но обманул.

Его хозяйство за полгода моего отсутствия перекрасилось в небесно-голубой цвет, оставив в прошлом те изумрудные оттенки, что делали его едва различимым в густой листве посаженных вокруг дома вязов. Теперь в их проступившей свежей зелени проглядывалась голубизна, и подъезжающему гостю могло показаться, что дома нет вовсе. Но он был.

А на его крыльце обнаружилась моложавая незнакомая тетка. Сначала я подумал, что это, видимо, вернулась дочь Сэма, но потом сообразил, что этой тетке лет сорок пять и дочерью Батта она быть не может.

Сэмюэль частенько говорил, что «ноги этого дьявольского племени» в его доме не будет — и вот нате вам! Не одна нога, о которой он рассуждал, а сразу две — длинные, упакованные в джинсы от Levi Strauss. Лицо обладательницы этих конечностей оказалось невыразительным, блеклым и скучным — таким дамам требуется не меньше тонны косметики, чтобы окружающим стало понятно, какая из выступающих частей над плоскостью щек является носом, а какая подбородком. Но зато такая физиономия позволяла нарисовать на себе любое личико — от детской кукольной мордашки до законченной стервозности отпетой вамп. Светлые кудельки волос начинались темной полоской непрокрашенных корней, а на шее виднелись солидные морщины, выдававшие не только возраст, но и немалый жизненный опыт. В руке она держала сигарету в мундштуке.

— Добрый день, — приветствовал ее Вязовски, пока я увязывал в своем сознании ее существование с образом Сэма.

— Здравствуйте, молодые люди, — голос у дамы оказался неожиданно твердым и… насыщенным, что ли? — Вы к Сэму, наверное?

— Да, мэм, — откликнулся Алекс. — Как его найти?

Она посмотрела вверх — на редкие облака и яркое солнце, потом мельком глянула на простенькие часы на правой руке — наверное, была левшой.

— Заходите в дом, Сэм вернется к обеду, а обед через час. Вы, молодой человек, если я не ошибаюсь — Сардж?

Я кивнул, сообразив, что она могла видеть меня на нескольких фотографиях.

— Ну а вы никак не можете быть Заком, — утвердительно заявила она, показав мундштуком на грудь Вязовски. — Зак моложе и совсем на вас непохож.

— Вы правы, мэм, — согласился он. — Меня зовут Алекс. Я из новых друзей Зака и Сарджа.

— Я — Нэнси. Можно миссис Бриджпорт. Но лучше — Нэнси, так я кажусь себе моложе, — она дробно рассмеялась. — Приходит возраст, когда самообман становится привычкой. Проходите, молодые люди.

До приезда Сэма мы болтали обо всякой ерунде, попивая молочный чай с пышками, печь которые Нэнси любила без меры. Хотя сама не ела — берегла фигуру. Постепенно выяснился и ее статус в доме Батта.

Они встретились на ипподроме, куда привезли своих полуторалеток на пробы. Миссис Бриджпорт тоже оказалась страстной лошадницей, после смерти своего мужа тащившей немалое хозяйство, оставшееся ей в наследство. На ипподроме они и решили «объединить свои конюшни». Вот как, оказывается, это называлось у Сэма.

Ну, решили и решили. Нэнси показалась нам веселой хохотушкой без глубоких мыслей, вся погруженная в кухонно-полевые дела. Она беспрестанно курила Marlboro одну за другой. Прикуривая очередную, всегда вздыхала и пару минут мечтала о том, что если бы это была ее последняя сигарета, она на следующий день помолодела бы лет на тридцать.

Сэмюэль, ознаменовавший своим появлением начало обеда, выглядел довольным. Он степенно поздоровался с Алексом и долго тискал меня своими пухлыми лапами. Вроде бы даже прослезился немного на тему «не забываете старика»…

Пока мы втроем насыщались, вокруг квохтала Нэнси, осыпая нас сигаретным пеплом и щедро уставляя стол все новыми и новыми тарелками.

Пообедав, Сэм почесал свое обширное пузо, сунул в рот сигарету и принялся пространно рассуждать о возможностях применения двух человечьих — нет, не человечьих, а всего лишь маклерских — сил на его обширных пастбищах и полях.

— Нам что-нибудь погрязней. До чего руки не доходят, а нужно, — Алекс не отступился от желания смешать меня с навозом. — Чтобы без дрожи потом вспоминать не получалось. Найдется такая работа?

Сэм пожевал фильтр сигареты и отстраненно заметил:

— Найтись-то найдется, а вот заплатить мне вам нечем — не сезон. И без того мы с Нэнси задумываемся о кредите.

Довольный Вязовски оглянулся на меня и весело сказал:

— Да он вам сам еще приплатит за такую работу! Что делать нужно, босс?

— Прикупил я по осени у соседа участок земли и на нем ток молотильный. Вот туда все сбережения и ушли…

— И-и-и-и?

— Я не знаю, зачем вам это нужно, да и не мое это дело. Если просите — значит, есть необходимость. Ну, в общем, безрукий был сосед. Да и сын у него такой же. Да и дочь тоже. Сектанты. Они к нам из Кливленда приехали. Взяли землю, наняли в работники каких-то хиппи и стали по полям шастать, курильни свои всюду таскать. А ведь дело-то такое, что сколько ни молись, а если работать никто не будет, то ничего и не вырастет. За два года такого хозяйствования земля, конечно, отдохнула. Но, — Сэм изобразил поиск особенно умной мысли, — его семейку на себе не удержала. Банки, заклады — обычная история. Мне за полцены, считай, ферма досталась. Ну и умотали. В Кливленд, наверное. Но это неважно.

— Рожай уже, а? — даже Нэнси не выдержала его долгого вступления.

— Не учи меня, женщина! — Сэм пыхнул сигаретой. — Я и без того такой уже ученый…

— Не слушайте его, — миссис Бриджпорт была куда лаконичнее. — На молотильном току эти Коллинзы оставили забитый отходами бункер, а лопнувшая труба на треть залила его водой. Если эта каша высохнет и схватится, то потом его ничем не выковыряешь. Придется всю постройку разбирать и новый бункер ставить…

— Да, — поддакнул Сэмюэль Батт. — Нужно его почистить. Я два раза нанимал каких-то мексиканцев, но они как на это болото посмотрят — так сразу цену втрое поднимают. Так и не договорились. Возьметесь?

— Правда, там еще, кажется, крыса утонула. Наверное, даже не одна, — уточнила Нэнси. — Так что запашок стоит… потрясающий. Но ждать, пока высохнет, все равно нельзя — дорого очень.

Раньше у Сэма никакого молотильного тока не имелось. Табак не требует никакого обмолота: нанизывай листы на нитку, да вешай сушиться. И потому я понятия не имел — о чем он говорит.

— Глубокий? — Наверное, Алексу приходилось сталкиваться с чем-то подобным, потому что спросил он уверенно.

Сэм пожал плечами:

— Он же мусором забит и в землю вкопан. Откуда мне знать его глубину? На полу дырища пять на пять футов — это могу точно сказать. А какой она глубины — вы и измерите.

Глубиной бункер вышел почти шесть метров. Мы пластались два дня — остаток пятницы и всю субботу, вычерпывая из него двенадцать кубов мамалыгообразного дерьма вперемешку с полуразложившимся крысиным семейством, в котором насчитали под полсотни хвостов. Не знаю, как уж они не почувствовали скорой смерти, ведь, говорят, крысы — самый совершенный индикатор близкого конца.