Ничего личного - Дмитрий Бондарь

В общем, Сергей Михайлович успешно постигал азы американского делового этикета и вскоре должен был сдавать серьезный экзамен — ему следовало самостоятельно получить канадское гражданство. И не за три года, как предусматривал закон, а за пару недель — как требовалось нам. Потому что на территории нашей многострадальной родины как-то так сложилось, что у человека с паспортом иностранной державы, желательно из числа доминионов британской короны, был по умолчанию гораздо больший кредит доверия со стороны властей, чем у любого из отечественных предпринимателей. Это отношение тщательно культивировалось телевидением, прессой, эстрадой — видимо, стране очень была нужна валюта, и ради нее нынешние правители готовы были лечь под кого угодно.

Пике и Берри остались в Союзе — поднимать старые знакомства, выстраивать внутреннюю сеть сочувствующих и доверенных, которые в скором времени должны были стать основными проводниками наших нововведений на всех уровнях — от законодательства до прессы и кухонных разговоров. Важнейшим моментом была массовость — и эти два человека должны были ее обеспечить. Финансировать их предполагалось через несколько учрежденных ими же совместных предприятий и некоммерческих фондов — когда советская машина бывала как следует смазана и простимулирована, она работала быстро, четко, с перевыполнением любых планов.

С Карнаухом Захар встретился с помощью вездесущего и всезнающего Павлова, но Юрий Юрьевич, год назад оказавшийся на пенсии, куда он ушел с поста замправления Внешторгбанка, был невыездным — кому-то показалось, что он хранит слишком важные тайны. Да в общем-то так оно и было: любая власть тщательнее всего охраняет свои финансовые дела, которыми немножко порулил Карнаух. Болгария да Чехословакия — вот самые западные страны, куда он мог выехать, если бы очень сильно того пожелал.

— Я нашел людей, отвечающих за соблюдение Карнаухом режима, — похвалился Захар. — В общем, двадцать тысяч долларов обеспечили кому-то хорошее настроение и надежду на обеспеченную старость, а Юрия Юрьевича перевели в какую-то другую категорию «секретных» работников. В общем, он в следующий понедельник будет в Белграде, а там парни Луиджи вывезут его в Италию.

— Ты рассказал ему о нас?

Захар посмотрел на меня так, будто я был одним из пациентов его папаши:

— С ума сошел? Я не такой балаболка, как ты, разболтавший Блэку и его людям самую страшную тайну современности. — Майцев засмеялся довольно. — Нет, конечно! Павлов сплел для него какую-то убедительную историю и предложил работу в одном из полусекретных загранучреждений вроде любимого Карнаухом банка «Восток», только в Штатах. Они были шапочно знакомы раньше, а теперь сошлись на ненависти к нынешнему генсеку. В общем, Юрий Юрьевич очень хочет поработать в своем прежнем качестве биржевого дельца. Говорит, есть масса идей.

— А как он воспринял всю эту детективщину: взятки, побег из Белграда и вообще?

Захар беззвучно рассмеялся:

— Знаешь, он научился уже ничему в этом мире не удивляться. Его такими вещами не проймешь. Человек, возивший золото в пассажирском самолете… В общем, это ему глубоко безразлично: нужно — значит, нужно! Только еще настаивал на вывозе своей команды. Он ведь не один работал.

— И что ты ему предложил?

— Ну-у-у… — Захар протянул загадочно. — В общем, в течение нынешнего года все его люди будут здесь.

— Лучше в Англии.

— Как скажешь, — пожал плечами Майцев.

Неформальная встреча с журналистами, обещанная Фрэнком, все-таки состоялась. Собралась дюжина «золотых перьев» из Нью-Йорка, парочка залетных с Западного побережья, и последние двое представляли Чикаго. Все они были не из первого десятка пишущей братии, но «подавали большие надежды». Не как журналисты, «работающие в поле», а по большей части как администраторы от журналистики: редакторы отделов, выпускающие и даже один — главный редактор какого-то специализированного обозрения из Сан-Франциско. Конечно, время от времени они и сами пописывали, но важнее было другое — они должны были стать чрезвычайно полезны, полезнее самого талантливого писаки, потому что решали, какая статья появится в их изданиях, а какая будет положена в стол. Во всяком случае, Бригли думал так, и Уилкокс его в этом поддерживал.

Переговорная комната на шестнадцатом этаже, свежеотремонтированная, еще пахнущая всякой строительной химией — вездесущий Снайл успевал всюду: и перестраивать здание, и заниматься делами фонда, и контролировать биржевые операции — уже заполнилась гостями. После того как Фрэнк, Тим Ландри и Майцев-старший вошли в помещение, на этаже появились мы с Алексом, и я прочитал фамилии на визитках съехавшихся шелкоперов. В самом деле, по большей части их имена были незнакомы. Пара мне встречалась в финансовых еженедельниках — в нескольких разных, еще трое были из Fortune и Forbes, остальные, видать, и в самом деле были «подающими надежды». Кто они такие знали только Фрэнк и Бенджи. Но в любом случае встреча оказалась небесполезной. И одна из этих «темных лошадок» и объяснила мне кое-что, чего я раньше не понимал.

Наверное, стоит сказать пару слов о Тиме. Бывший школьный учитель истории, он стал первым из тех людей, что были подобраны и рекомендованы Золлем. До того, как попасться на глаза кому-то из наших неведомых предшественников в деле подрыва американской государственности, он лет пять старательно скрывал свои доходы от мелкой торговли наркотиками в своей школе. В случае, если бы эта история всплыла, по совокупности заслуг — наркоторговля, уклонение от уплаты налогов, подделка документов — он должен был получить лет десять-пятнадцать тюрьмы. А заключения он боялся больше, чем знаменитого Красного Карлика из Детройта. Кому-то из авторитетной тамошней братии, из числа отбывающих пожизненный срок, он сильно задолжал — не в деньгах, а в обещаниях, которые не выполнил, когда это было нужно. И теперь Тим резонно считал, что даже сутки в кутузке будут для него смертельной опасностью. И мы всячески поддерживали такое его мнение. Бухгалтер и охранник при нем, как и завещал Золль, были подобраны из числа полнейших антагонистов, и сговориться с ними он мог бы разве что в следующей жизни.

В общем, Тим Ландри был как раз тем парнем, который нипочем бы не стал подводить своих благодетелей. Да и не знал он нас. Я был представлен ему как один из таких же «счастливчиков», а Захар и вовсе был в его глазах «всего лишь курьером». Он искренне уверился, что за нашими спинами — за его, моей, Захаровой и еще десятка таких же «миллиардеров» стояли такие большие люди, что даже думать о них было неоправданным риском. Алекс уверил меня, что мы крепко держим его balls в своих крепких, не очень мозолистых руках.

Он был тщательно проинструктирован Фрэнком о том, что ему стоит говорить, а что нет, и куда он может засунуть свои личные соображения и предпочтения.

Мы с Алексом направились не в переговорную, а в соседнее помещение — в маленькую комнатку с кофейным аппаратом. Вся ее обстановка состояла из пары удобных кресел, столика с чайным сервизом и односторонней прозрачности зеркала, выходящего отражающей стороной в тот зал, где проходила встреча. И еще на стенах висели колонки, исправно доносящие до нас все, что происходило в соседней комнате.

Первые минуты разговор был достаточно скованным. Журналисты почти ничего не слышали о First Global Trust — первой нашей конторе для налаживания инвестиций в Россию, и поначалу восприняли собрание как место, где им раздадут приглашение на участие в какой-нибудь афере. Но Бригли показал себя замечательным оратором, и я в который раз порадовался своему выбору. За полчаса он сумел расположить к нам большую часть гостей, и когда выступил Тим со своей программной речью о поиске новых рынков и желании инвестировать в Россию и Китай, некоторые даже ему похлопали. В заключение своего спича Тим сказал, что если в серьезных изданиях появится некоторое количество статей, пропагандирующих перспективность вложений в эти страны, наш фонд не останется безучастным к их авторам. Потом объяснил, почему считает подобные вложения в чужую экономику невозможными для одной, даже очень богатой и влиятельной компании, какими бы капиталами она ни распоряжалась — здесь уже не хлопали, а просто согласно кивали.

А затем поднялся тот самый Кевин Менгер. Его фамилия показалась мне знакомой, еще когда я рассматривал визитки, однако вспомнить, кто это такой — я не смог, и решил обязательно о нем справиться позже.

— Все это очень замечательно, мистер Ландри, — начал он. — Но скажите мне, у вас есть газон перед домом? Наверное, нет. Иначе бы вы понимали, что такое наступать на грабли. Еще мой прадедушка, отчаянно споря с основателем большевизма товарищем Марксом, замечал, что идеология может быть любой, но экономика всегда и везде одинакова.