О доблестном рыцаре Гае Гисборне - Юрий Никитин

— Мой господин, — вскричал он, — случилось что?

Гай покачал головой, лицо было таким страшным, что Хильд отшатнулся, но, осенив себя крестным знамением, приблизился и сказал настойчиво:

— Господин, что бы ни случилось, Господь милостив… и он отплатит за наши слезы. Что с вами?

Он проследил за взглядом крестоносца, тот отодвинул толстый том хроники «Историй деяний в заморских странах» архиепископа и хрониста Гийома Тирского.

— Ох, ваша милость, — проговорил он с жалостью, — мне жаль, что я вам и такую книгу принес…

— Она нужна, — сказал Гай страстным голосом, — чтобы мы такое не забывали… И не прощали!

— Господь сказал, — возразил Хильд, — не мстить самим, а оставить мщение Ему!

— Но помочь Ему мы можем, — хрипло сказал Гай. — У меня там страшной смертью погибли отец и два брата, они были в посольстве, а также их семьи… У Тенгеля, старшего брата, была чудесная жена из местных и трое просто волшебных детишек…

Хильд вздохнул, покосился на раскрытую книгу, и взгляд его невольно побежал по строкам хроники:

«…многократно помянутый Андроник, тайно снарядив корабль, ввел в город все множество тех, кого увлек за собой; они, как только вошли, вместе с гражданами ворвались в ту часть города, которую населяли наши, и… буйствуя, перебили мечами.

Итак, забывшие верность и услуги, которые многие наши оказали империи, уничтожив тех, кто, как они видели, мог сопротивляться, предали огню их жилища и всю их область немедленно обратили в пепел; женщины и дети, старики и больные погибли в огне. И не было достаточно их нечестию буйствовать в мирских местах; воистину, они вошли в церкви и чтимые места, к убежищу которых прибегали латиняне, и вместе с ними сожгли дотла святые храмы. И не было различия между народом и клиром, но безжалостно растерзали тех, кто отличался религиозным саном и достоинством. Монахам же и священникам первым причинили несправедливость, и тех, кого нашли, жестоко убили. Среди них достопочтенного мужа по имени Иоанн, субдиакона святой Римской Церкви, которого по церковным делам господин Папа направил туда, схватив, ради поношения Церкви обезглавили, а его голову привязали к хвосту грязной собаки. Но и мертвые, которых обычно щадит всякое нечестие, среди настолько гнусных и злых отцеубийц и святотатцев не были оставлены в покое; их вытаскивали из гробниц и разбрасывали по улицам и дворам, словно чувствующих причиненную несправедливость.

Кроме того, ворвавшись в госпиталь, носящий имя св. Иоанна, сколько в нем ни нашли больных, всех убили мечами. Тех же, кто из долга благочестия справедливо был сохранен от нападавших, прежде всего священников и монахов, привлеченные к разгрому бродяги и разбойники искали, обшаривая ради награды убежища и укрытия в домах, чтобы те там не спрятались и не могли избежать смертельной опасности; найденные и насильно вытащенные передавались мучителям; те же, чтобы они не даром прилагали усилия, давали им награду за убийство несчастных. Более же добрые, видя, как действуют разбойники, тех, кто у них искал защиты и кому они дали надежду на спасение, продали в вечное рабство туркам и другим неверным народам; людей всякого пола, возраста и состояния числом более четырех тысяч было увезено к варварским народам для получения награды. И вот, так нечестивый народ греков, порождения ехиднины, нравом подобные змее, пригретой на груди, и домовым мышам, отплатили злом своим соседям, ничего такого не заслужившим, ничего такого не боявшимся; тем, что отдавали им своих дочерей, внучек и сестер в жены и из-за долгого сожительства считали их своими родственниками».

Хильд чувствовал, как смертный холод охватывает все тело от перечислений тех зверств, которые учинили православные над жившими рядом католиками-соседями.

— Господь этого не оставит, — прошептал он, — Господь все видит… И он воздаст!

Гай прорычал в бессильной ненависти:

— Так почему не воздал?

— Господь долго терпит, — возразил Хильд, — но больно бьет. И кара его будет ужасной.

Гай с силой ударил кулаком по столу, рывком пододвинул к Хильду другую книгу, уже раскрытую на середине.

— Читай!

Хильд осторожно заглянул сперва на обложку, там золотом выдавлено имя православного архиепископа Евстафия, греческого хрониста, что был в то время в самом Константинополе и все видел своими глазами, а возможно, и сам вел озверевших православных на погромы католиков.

— «Разорение Фессалоник»? Я слышал, очень точная в деталях книга…

Гай сказал мрачно:

— Прочти вон там, где закладка.

Хильд пробежал глазами текст: «Едва лишь Андроник принял наследство великого Константина, как его пафлагонцы, дикий народ, который эллины именовали варварами, тут же по команде набросились на латинян. Те жили, по древнему обычаю, обособленно на восточном берегу Златого рога, числом более 60.000. Пафлагонцы, едва войдя в столицу, набросились на латинян, — конечно, в союзе с другими бунтарями, и обошлись с ними самым жестоким образом. Тогда было посеяно семя, от которого мы, и многие с нами, собираем сейчас урожай, так сказать, подобно Персефоне. Ибо с этого и начались наши нынешние беды.

Много труда потребовалось бы для описания всех ужасов, что довелось тогда пережить латинянам: огонь, пожравший ту часть их имущества, что не была разграблена; пожары на море от огня, который ромеи низвергали на тех, что желали спастись на судах; происходившее на берегу и на улицах. Люди Андроника нападали не только на вооруженных противников, но и на тех, кто по слабости своей заслуживал снисхождения. Ибо и женщин, и маленьких детей они избивали мечом. Уже и это было ужасно, но всего ужаснее, когда железо разверзало материнское чрево и извергало плод его. Солнце сияло прежде времени на младенцев, и тьма Аидова принимала их, еще не созревших для жизни. Это скотство, и ни с каким иным преступлением не сравнимо. Тогда же погиб святой человек из латинян, приехавший по делам не то из Ветхого Рима, не то с Сицилии; в общем, римлянин или сицилиец. Он лишился жизни не просто так, а в полном священном облачении, которое надел для защиты от оружия, предполагая, что тогда разбойники постыдятся его тронуть.

Несчастье латинян было таково, что они, как мне кажется, взывали к небесам против Андроника, чтобы они отомстили нам…»

Гай вздохнул так тяжело, словно душа расставалась с телом, Хильд проговорил с трудом:

— Это бесчеловечно! Как можно убивать женщин и детей, священников и монахов? Как можно у беременных вырезать плод? Господь все видит, кара его будет ужасной.

Для Гая голос послушника звенел где-то в отдалении, как от пролетающего высоко над головой комара. В квартале католиков жили шестьдесят тысяч человек, уцелело всего четыре тысячи, их продали в рабство туркам, но была ли их участь лучше убитых?