Бегство в Опар - Филип Фармер

На рыночной площади было полно людей Короля — по подсчетам Хэдона около тысячи, все построены. Оглядываясь вокруг входа, он видел, что происходило в низу улицы, за массами облаченных в бронзовые доспехи людей с бронзовым же оружием. По обеим сторонам — толпа жителей. Перед ними — три шеренги копьеносцев. Горожане не особенно шумели, но сейчас слышались отдельные выкрики на фоне ропота недовольства.

Люди, видимо, намеревались заставить Гамори вести себя благоразумно, подумал Хэдон. Угрозы в адрес самой верховной жрицы могли привести их в состояние ярости, а это для Гамори было бы нежелательно.

С другой стороны, он, по всей видимости, должен действовать достаточно быстро, чтобы провести пробу сил. Гамори, наверное, полагал, что резня жителей на улицах заставит повиноваться остальное население. И мог вполне оказаться прав.

Затрубили трубы. Войска справа расступились, и через узкую улочку вышли шесть солдат и арестованный.

Хэдон крикнул: “Метсух!”, и услышал, как отец эхом повторил имя.

Метсуха, во многом походившего на Хэдона, со связанными сзади руками, с окровавленным лицом и задыхающегося, бросили на мостовую. Гамори жестом приказал трубам и барабанам играть громче. Толпа стихла. Раздался рев Гамори:

— Обмен! Фебха! Обмен! Один изменник взамен другого!

Ее голос прозвучал ясно, но слабо:

— Что такое, Гамори? Кто изменник? Ты единственный изменник, которого я вижу!

— Не я, — проревел Гамори. — Я не веду войны против тебя, жена! Я лишь отстаиваю право Ресу на первенство, на тот порядок вещей, которого следует придерживаться! Но я здесь не для того, чтобы спорить с тобой! Мне нужен этот изменник, Хэдон! Наш Император сообщил мне, что его следует арестовать и выслать назад, в Кхокарсу!

— У нас нет законного Императора, — заявила Фебха. — Наша Императрица, Верховная Жрица Авинет, объявила Минрута предателем, богохульником и нечестивцем! Потому, Гамори, у тебя нет законного основания для своего требования! В действительности, настаивая на заявлении бунтовщика Минрута, ты объявляешь всем, кто тебя слышит, что ты — мятежник, богохульник и нечестивец. И потому великая Кхо относится к тебе неодобрительно, Гамори! Она сердится на всех, кто тебя поддерживает! Смерть и разрушение станут гостями тех, на кого прогневается Кхо!

— Замолчи, паршивая лживая сука! — взревел Гамори. Его физиономия налилась кровью, но лица стоявших рядом с ним солдат были бледны. — Я здесь не для того, чтобы обсуждать религию или политику или что-либо еще, кроме обмена изменниками. Мне нужен, Хэдон! И если он откажется сдаться мне сам, или ты запретишь выдворить его из храма, то я казню его брата! Сейчас же! На его и твоих глазах! И на глазах богов! Кровь Метсуха будет на руках Хэдона и твоих!

— Ты не имеешь права приказывать верховной жрице Кхо замолчать или унижать ее — а таким образом оскорблять и саму Кхо — не понеся за это возмездия, — проговорила Фебха. Теперь ее голос звучал громче, на какое-то время гнев Королевы преодолел ее слабость.

Кумин, стоявший рядом с Хэдоном, застонал. Он молил:

— Великая Кхо, не допусти этого! Я лишился жены лишь два дня назад, а теперь я могу потерять одного из моих двух сыновей!

Метсух стоял на коленях всего в двадцати футах от входа. За ним — два офицера с оголенными мечами. Гамори находился на одной с ними стороне, примерно в десяти футах позади. Ближайшие шеренги копьеносцев располагались примерно в тридцати футах от каждой стороны входа.

Хэдону хотелось бы знать, не было ли это расположение задумано именно так, чтобы он не смог устоять от искушения ринуться и попытаться выручить брата. Возможно.

На какой-то момент установилась тишина. Гамори, все еще с красным лицом, открытым ртом и сжатыми зубами, шагал взад-вперед. Затем он прокричал:

— Ну, что, Хэдон! Я не буду ждать долго!

— Ты, безусловно, не сделаешь ничего подобного, — сказала Фебха Хэдону. — Отдать свою жизнь за жизнь своего брата — это, несомненно, геройский и благородный поступок. Но этот поступок будет в то же время и чрезвычайно глупым, и эгоистичным. Судьба Опара и истинной религии зависят от тебя. Никто, кроме тебя, не сможет сплотить сторонников Кхо. Ты герой, победитель Великих Игр.

— Я все это знаю! — вскричал Хэдон, осмелясь в гневе и горести прервать ее. — Я знаю, что в действительности Гамори и не думает, что я принесу себя в жертву за Метсуха! Какая польза была бы в том, кроме интересов Гамори и Ресу?

Кумин сказал:

— Это жестокость побуждает Гамори действовать так. Он не может нарушить святость убежища, потому он убивает Метсуха, чтобы причинить нам боль! Он надеется, что один их нас не вынесет пытки быть свидетелем смерти Метсуха и потому бросится спасать его!

— Ты не сделаешь этого! — резко бросила Фебха.

Кумин закричал, вырвал Каркен из руки Хэдона и оказался за входом еще до того, как сын мог схватить его. Хэдон направился за ним, но солдат, стоявший возле кресла Королевы, просунул свое копье меж его ног, и Хэдон, растянувшись, вывалился за дверь.

Тут же в него полетели копья. Он вкатился обратно. Два копья пролетели над ним — одно столь близко, что древко скользнуло о ребра. Третье ударилось о тротуар как раз перед ним, воткнувшись наконечником в цемент. Хэдон отполз под защиту стены за входом; более копий не бросали.

Тремя секундами позже он подпрыгнул, решив посмотреть, что происходит, даже если бы и пришлось увертываться от метательных снарядов. Он увидел, что у двух офицеров, карауливших лежавшего Метсуха, сильно поранены шеи. Метсух пытался встать. Гамори сам защищался мечом от кровавого орудия Кумина. Хоть у Кумина и была лишь одна рука, он орудовал Каркеном так, будто держал его эфес двумя руками. Затем случилось неизбежное. Копья воткнулись в Кумина с двух сторон и сзади. Он пошатнулся и упал, все еще замахиваясь на Гамори.

Король подошел и опустил меч на шею Кумина. Кровь брызнула фонтаном, заливая ноги Гамори, а он наклонился и, схватив голову за волосы, держал ее, издавая ликующие крики.

Один солдат пронзил копьем Метсуха. Другие, забывая в своей ярости и возбуждении, что они совершают кощунство, бросали свои копья во вход. Несколько едва не попали в Фебху и Хэдона; одно копье угодило жрице в живот. Спустя мгновение опустили решетку, и, закрываясь, хлопнула дверь.

Те, кто наблюдали за происходящим из верхних этажей храма, сообщили позднее, что Гамори унесли сразу же. Копье, похоже, не явилось причиной смертельной раны, если только не была занесена инфекция. Но Гамори еще до того, как удалиться, отдал распоряжение, выполнявшееся безжалостно: очевидцы из числа гражданских лиц были убиты, хотя некоторым и удалось скрыться. В Опаре началась настоящая гражданская война.