Между Явью и Навью - Владимир Орестов

бревна, выпуская вонючие пузыри. Им нужно было на островок, к огню, свет которого отпугивает большинство ночных тварей.

– Боюсь, гостей не принимаем.

– Боюсь, я настаиваю. Мы зайдем, и прямо сейчас.

– Силой, что ль? Ну-ну. При таком раскладе, сам знаешь, – это как на бабу с вялым хером. И не пытайся.

– Моя Светозора еще ни разу не жаловалась, Ратша.

– Это потому, что тебя дома не бывает. Моя гридь враз причешет, коль сунетесь! Лучше ступайте отсель. Вас много, прорветесь до ближайшей суши.

Ратмир был грозен, под стать самому десятскому: закаленный в боях и тяжелой походной жизнью, он не испытывал страха, глядя в глаза верной смерти, и неравенство сил его отнюдь не смущало. Мечом вертеть он умел как немногие – это Лис знал не понаслышке. Впрочем, уходить сейчас – тоже было плохим решением: вон, бревна тропы сплошь в царапинах и бороздах от когтей. В иных местах среди трещин и расколов древесины застряла крупная чешуя, только размером с пол-ладони.

– Твоя гридь? Не смеши меня, Ратша, – хмыкнул туровец. – Если это гридни, то я – ромейская княжна. Или в Новгороде воинский пояс выдают каждому сопливому отроку аль бородатому смерду? Трое задних – копья ровно держать не могут, древки трясутся, будто хозяев лихоманка бьет.

– Узрел-таки, – помрачнел Ратмир. – Что ж – пусть. Вы – там, а мы – тут. Взять вас на рожон хватит и смерда.

– Я начинаю терять терпение, Ратша. Скажу своим по ногам стрелой бить, и все дела. У тебя с собою щенки да цепные барбосы, а со мною – волки.

Северяне – включая этих, – верные старине, все еще носили прадедовские, похожие на норвегские, круглые щиты – и такому меткому лучнику, как степнячка, ничего не стоило прострелить колени каждому.

– Доброта не безмерна, – предупредил Лис. – Начну бить – уже не остановлюсь. Чуешь, дело плохо пахнет?

– Похоже, – нехотя согласился боярин, с тоской оглядев своих. – И все же…

– Что бы на это сказал Святослав Великий? Позор, да и только! А честь, Ратша, – она тут ни при чем. Какая к ляду честь – лечь в клятом болоте, под стрелами ни за что, на потеху нежити? На разбойников вы не похожи – сдавайтесь, дайте слово, что не злоумышляете супротив моих воинов, а утром пойдете с нами – и мы никого не убьем. Зачем нам эта кровь, Ратмир? Мы ж не упыри, а люди. Можем договориться, ведь так?

Ратша вновь задумался. Бревно ощутимо дрогнуло под ногами от чьего-то прикосновения в мутной воде – нужно было торопиться!

– Мы идем, Ратша. Мое слово крепко – отсчет до дюжины. Коли не согласитесь – бьем.

– Да сбросим это сучьё в болото! – не выдержав напряжения, проорал стоящий слева от Ратмира ратник – пегий, молодой и костистый.

– Замолчь! – рыкнул предводитель. – Такому витязю, как Лис, на рати таких, как ты, с дюжину надо, чтоб вспотел. Полсотни – чтоб притомился. Дурак! Эй, Лис?! Сдаемся. Сброю оставишь, коль поклянусь?

– Коли баловать не будете – оставим, – степенно пообещал десятник. – Ну как, клянешься?

Ратмир поднял руку, чтобы все видели:

– Даю слово, что никто из моих – и я сам – не будут злоумышлять против десятка боярина Лиса ничего худого на болоте.

– …и не будете пытаться сбежать!

– И не будем пытаться сбежать. А против нежити, коль будет нужда, – стоять заодно.

– Добро. – Лис расплылся в улыбке.

– Мог бы своей степнячке сказать, чтоб лук не убирала, – проворчал Ратмир, – совсем меня ни во что не ставишь?

– Считай, что она утыкала стрелами всю твою морду! Стало лучше?

– И да и нет. Здравствуй, боярин!

Северяне расступились, давая дорогу гридням, и чужой боярин шагнул навстречу туровскому боярину, крепко обняв за плечи.

На окружающее болото опустился бесцветный, блеклый сумрак, а осмелевший туман расправил невесомые щупальца. От вечернего холода начинает бить стыдная дрожь, и потому десятник поспешил к огню. Для удвоившегося числа людей одного костра было мало. Каждый гридень нес с собой небольшой запас сухих дров, но люди разбрелись по островку, собирая хворост и сухостой для ночного тепла, пока два предводителя присели у костра. Лис с любопытством и удивлением рассматривал людей Ратши – трое на воинов были похожи разве что очень отдаленно: костистые лица, впалые щеки, широкий, почти от уха до уха, рот, латаные холщовые штаны и рубахи.

– Интересная дружина у тебя, брат боярин, – заметил Лисослав.

– Какая уж была, – кивнул старый воин. – Иногда выбирать – не след.

– Витязи перевелись? И нежити не боялся с ними?

– Что, сильно заедает в последнее время?

– Поедом ест, – отмахнулся десятник, сняв сапоги и протянув голые ступни к языкам пламени. На болотах ноги – первое дело. – Не с людьми воюем ныне, а с нежитью. На прошлой неделе – волколака брали, на позапрошлой – четыре дюжины мертвяков и шептунью угомонили. Еще раньше – русалок на речке.

– Дурные времена, – кивнул боевой товарищ.

– Так как ты тут оказался? – не дал себя увести в сторону десятник. – На болоте с десятком боязно, а ты – и с какими-то оборванцами?

– Нужда заставит – и не на такое пойдешь. Заблукал здесь совсем, а эти – вызвались вывести.

– Так бывает, – подтвердил Лис. – И все ж тебе, боярину, кто ты ныне? Сотский?

– Сотский, – подтвердил Ратмир.

– …целому сотскому бродить по болоту, в компании какой-то рвани – несолидно. Что скажешь?

– Скажу, что сие – не твоего ума дела, брат-боярин, – с вежливой улыбкой новгородец помешал варево в котелке.

– Ты не увиливай! – хохотнул Лис. – Чай я ж не дурак. Ты послом от княгини? Не топорщись – ужель надо быть семи пядей во лбу, чтоб о таком догадаться? Пришел с одним отроком – потому что местные такое условие поставили?

– Сказочник ты, боярин, – всегда таким был, – не глядя в глаза, ответил Ратмир. – Может, потому тебя в дружину к Черномору выбрали?

Он ложкой указал на серебряный амулет.

– Не веришь в Пророчество?

– Не верю, – отрезал новгородец. – Ни разу не зрел, чтоб жизнь к лучшему менялась. Всегда только хуже. И здесь так.

– Потому, поди, медальон тебя и не выбрал?

– А я и не пытался, хоть и зрел гонца Мстислава. Он нам – ворог, да и пустое это. Две седмицы до срока? На кой черт ты куда-то поперся?

– Вот и жрец мне сказал, когда услышал, что сначала доделаю княжью службу, – опустил глаза Лис. – Говорит: «Не ходи ты в топи. Ты в Киеве нам полезен будешь для особой дружины. Да и тучи кружат над болотом, куда десяток идет, – плохая примета».