Последний выстрел - Эмма Пиньятьелло

Мне вовсе не обязательно смотреть это сейчас. Можем остановиться, если тебе нужно подышать.

В горле запершило. Как он может быть таким любезным? Хочет загладить свою вину? Нет уж, лучше пусть игнорирует или брезгливо кривится, показывая, как ему неприятен ее профиль. А его жалость ей не нужна.

– Все в порядке. Ты скорее узнаешь кого-то из людей Ла Маркас, чем я. Да и вообще… все не так уж и плохо. – Она постучала пальцами по рулю. – Думаю, дело в чувстве контроля.

Он тоже уставился вперед – на серую дорогу перед ними.

– Похоже, нам обоим нравится контролировать ситуацию.

Она вздохнула. Он был прав: после смерти родителей она хотела контролировать все. Но прошлой ночью ее занесло. Раньше она никогда не вела себя так – ни с Дэмиеном, ни с кем-либо еще.

Прошлая ночь была…

Нет. Не стоит об этом думать…

Но, может быть, все не так? Может быть, дело не в Грейсоне Хоуке как таковом, а в чувстве? Том всепоглощающем, безграничном и безоглядном чувстве, которого так жаждет и без которого томится все ее естество. Если так, то Грей – не единственный в мире парень, с которым она могла бы испытывать это чувство, а его она хочет только потому, что не смогла заполучить. Она еще обретет то, что потеряла. А сейчас у нее есть шанс раскрыть убийство и вернуться в полицию, и она не станет рисковать этим шансом из-за кубиков на животе.

– Что случилось на той вечеринке? – спросила она. – На той, о которой говорили Рейвены?

В том, что она едва не переспала с ним и теперь хотя бы знала, что между ними ничего нет, был свой плюс. Она почувствовала себя свободнее относительно того, о чем именно может его спросить.

Грей мельком взглянул на нее.

– Лука ударил Фореста, того официанта в ресторане. Ты же знаешь.

– Я заметила, что ты напрягся, когда они упомянули о вечеринке.

– Неужели? – Голос прозвучал как обычно. Все-таки притворяться он умел чертовски хорошо.

– По-моему, здесь происходит что-то еще, о чем мы не догадываемся, и я думаю, что Либби знает больше, чем говорит…

– Вот как? Эта твоя великая всезнайка Либби Джонстон?

Она стиснула зубы.

– Сколько человек знают то, о чем ты мне рассказал? Про балкон?

– Смелее, Макселла. Можешь спросить напрямик. Я не растекусь киселем по сиденью.

– Вот и хорошо, потому что сиденья здесь, по-моему, из натуральной кожи.

– Вообще-то я не пишу об этом в своих аккаунтах в соцсетях. – Он снова надел наушники и включил видео.

Можно подумать, у него есть аккаунт. Интересно, какая была бы фотография в профиле? Выстроенные в ряд ножи? И примерно такая запись в био: Я ненавижу долгие прогулки, пляжи и закаты. Если у тебя так же – пиши в личку. Чтобы его не сочли за бота, наверно, поместил бы картинку: скорее всего, стоковую из «Канва»[20] – изображение чужой собаки.

Она знала, что нужно делать. Это была ее работа. Она знала, как ломать людей, тыкать в уязвимые места, находить те, где больнее всего, и наносить удар. Он рассказывал не все, и ей нужно докопаться до сути того, что произошло на той вечеринке, почему он так напрягся у Рейвенов.

Да, Макс знала, что делать. Но не могла.

И из-за этого злилась. Так нельзя. Он открылся, показал ей ту частичку себя, которую никто еще не видел, и вот теперь сидел как ни в чем не бывало, словно и не подозревая, что каждым вздохом, каждым глотком, каждым непроизвольным движением дергает невидимый проводок, соединенный с ее сердцем. Каждое микроскопическое напоминание о его существовании тянуло ее к нему, как заглотившую крючок рыбу.

– Значит, ты доверял мне, когда рассказал о том парнишке… Или только притворялся? Что это было? Ты просто выпустил пар?

Грей потянул за наушники, и они аккуратно выскочили из ушей. Одного движения оказалось достаточно. Вот у кого все под контролем.

– Съезжай на обочину.

– Не указывай мне, что делать.

– Съезжай, я сказал!

Бесси протестующе заскрипела колесами по гравию, демонстрируя возмущение спонтанным выездом на обочину и угрожая опрокинуться в заросшую травой канаву.

– Нам нужно возвращаться, – сказала Макс, выжимая ручной тормоз, и Бесси застонала. Прости, Бесси, я сержусь не на тебя.

Грей нахмурился, взгляд карих глаз скользнул по ее лицу, и на мгновение она ощутила что-то похожее на прикосновение призрачной руки.

– Ты думала, я притворяюсь?

Макс знала, что он говорит не о воспоминаниях.

«Конечно, ты притворялся», – хотела сказать она, но произнести успела только первые два звука.

Она должна была это предвидеть. Они находились слишком далеко друг от друга, к тому же их разделял ручной тормоз, так что он не мог застать ее врасплох.

Но как только она начала съезжать на обочину, он сдвинулся в ее сторону, а что у него на уме, она и предположить не могла.

Этого допустить нельзя. Она должна его остановить. Не потому, что она этого не хотела. Боже, нет. Хотела, да так, как не хотела никогда и ничего. Но ее сердце больше не могло выдержать его мелких предательств. И каждый раз, когда его губы отрывались от ее губ, это было предательством высшей пробы.

Он отстранился.

– Я не притворялся, Макселла. Там все было всерьез. Как и потом. Каждое мое слово было правдой.

Ты не в моем вкусе.

Она отстранилась.

– Знаю.

– Я не могу говорить об этом, – сказал он. – Не могу говорить о той ночи, потому что это предательство Луки Барбарани. Дело не в том, что я не доверяю тебе…

– Но ты предан им.

– Да. Всегда.

– Верность должна быть обоюдной.

Он выдохнул, а ей хотелось поймать этот выдох губами и вобрать в себя. Ей нужно было вскрыть себе голову, вынуть мозг и вытряхнуть эти мысли, как крошки, застрявшие между клавишами компьютера. Ей нужно было вытравить воспоминания о прошлой ночи. Все, что напоминало о нем.

– Ты не знаешь, что они для меня сделали. – Грей сглотнул, поморщившись, словно в горле у него застряло стекло.

– Что они сделали?

– Они дали мне дом. Работу. Даже после того, как я ушел, даже после того, как меня уволили из армии.

– Уволили по дискредитирующим обстоятельствам?

– Кто тебе сказал? – Его лицо посуровело, но голос смягчился.

– Виттория упомянула. Так почему тебя уволили? – Макс знала, что ведет себя как полицейский, но ничего не могла с собой поделать.

– Ох, Макс, ради всего святого…

– Я же сказала, что оговорила себя в суде.

– А я сказал, что доверяю