Хроника смертельной осени - Юлия Терехова

…Его занесло в тот клуб совершенно случайно. Не зная, как приступить к порученному ему непростому заданию, он бесцельно шатался по Парижу. Перейдя мост Бир-Хакейм, он оказался в Пасси[133]. Он увидел тускло освещенный вход и странных людей, которые, прежде чем войти, подозрительно осматривались. Охранник с сомнением ощупывал его взглядом, но не выказывал ни малейшего намерения пропустить его внутрь. Так, вероятно, ему и пришлось бы фланировать дальше по бульвару Гренель, но один из прибывших посетителей, видимо, местная шишка – костлявый белесый человек лет тридцати пяти – внимательно оглядев его с головы до ног, сделал едва уловимое движение бровями. И вот тяжелая дубовая дверь гостеприимно распахнулась перед ним. Его добрая фея сразу же растворилась среди посетителей, а он подсел к барной стойке и заказал бурбон. Чтобы не демонстрировать очевидное любопытство, он старался не слишком пристально разглядывать находившихся в зале. Стоило изрядных усилий себя сдерживать – публика собралась, надо сказать, необычная. Скорее всего, днем эти люди – вполне добропорядочные парижане. Почти все они были одеты в черное, кто в кожу, кто в латекс, кто – в элегантные вечерние костюмы и платья. Он пил бурбон маленькими глотками, осторожно ощупывая глазами участников вечеринки, стараясь ни на ком подолгу не задерживаться. Опасный огонь мерцал в глазах гостей, которые, однако, вели себя спокойно и с достоинством, словно всех их объединяло некое великое таинство. Взгляд его упал на молодого парня на соседнем табурете. Мальчик был облачен в черную косуху, на носу сидели полицейские очки – не из дешевых. Он сжимал плеть, которой оглаживал худенькую блондинку в коротеньком черном платье, на полу у его ног. Словно собаку. В «строгом ошейнике», от которого к руке парня тянулась толстая, громыхавшая при каждом его движении, цепь. Аксессуары не выглядели бутафорскими – девушка еле дышала в жестком и тесном ошейнике, а на концах плети посверкивали стальные наконечники. Зрелище впечатляло, но где были его разум и инстинкт самосохранения, когда он, наконец собравшись с мыслями, заговорил с таким нестандартным субъектом у стойки бара?..

– Работа нужна? – спросил он мальчишку, и тот заинтересованно улыбнулся. Пока его глаза был скрыт темными стеклами очков, улыбка выглядела детской и застенчивой.

– Какая? – произнес мальчик мягким голосом и сделал глоток из стоявшей перед ним бутылочки перье.

– Непыльная, – лаконично сообщил он.

– Кому ж не нужна непыльная работа… – снова улыбнулся мальчик и протянул ему свободную руку. Второй он держал цепь, а хлыст пристроил рядом с барным табуретом. – Ксавье Десангр, – представился он. Выговор выдавал в нем парижанина.

– Чем занимаетесь, Ксавье? – он и не подумал представиться в ответ – не стал унижать себя вымышленным именем, а назваться собственным – чистое безумие…

– Я – танцовщик, – услышал он в ответ и вздрогнул – да возможны ли такие совпадения?

– Неужели, – пробормотал он.

Мальчик продолжал улыбаться:

– Что, не похоже? – Ксавье, наконец, снял очки. У него были голубые глаза – холодные, бессовестные – глаза человека, которому неведомы страдания и сомнения. Да-а…

– Я не специалист, – усмехнулся потенциальный работодатель. – Выглядите колоритно, – он кивнул на девушку у ног Десангра.

– Ах, эта… – Ксавье отпустил цепь, и она с грохотом упала на пол. То, что он сделал потом, лишило его собеседника дара речи – мальчишка пнул девушку в спину ногой в тяжелом ботинке: – Va-t’en! Пшла вон…

Та покорно отползла в сторонку и осталась сидеть на полу, обхватив колени и прижав их к подбородку. Она и не подумала убежать – осталась ждать, пока хозяин позовет ее снова. Окружающие не выразили ни малейшего возмущения по поводу столь нестандартного обращения с девушкой – просто обходили ее чуть стороной, словно чужое имущество, которое нельзя подобрать в силу хорошего воспитания.

– Впечатляет, – уронил он, воздерживаясь от комментариев. Дальше оставалось только объяснить мальчишке суть дела, и это оказалось просто – молодое дарование схватывало все на лету. План возник ниоткуда – сам нарисовался из воздуха, словно силуэт из сигаретного дыма, пропитавшего клуб – редкое место в Париже, где запрет на курение игнорировался всеми, включая диджея и бармена. Не возникло вопроса, что следует подготовить мальчишке для показа знаменитой приме – конечно, Базиль, что же еще?.. Время от времени из светлых глаз Ксавье струился могильный холод, но он старался не обращать на это внимания. Какое ему, в сущности, дело?..

… Анна уперлась взглядом в сидящих перед нею полицейских:

– Нет, это все невероятно. Откуда он знал…

– Откуда он знал – что? – спросил Моран.

– Все! Он знал, где я занимаюсь, что у меня нет партнера, а он мне жизненно необходим… Он знал, что я попрошу показать мне Базиля, он знал, что преданность балету для меня важнее жизни, – она чуть не сорвалась на крик.

– Мадам, к сожалению, все это свидетельствует, что информацию Десангр почерпнул от того, кто близок к вам, кто знает вас и знает о вас все.

– Близок ко мне?! – прошептала Анна в ужасе. – Кто это может быть?

– Нам нужен список людей, с кем вы тесно общаетесь, кто в курсе ваших проблем, – Дюваль вытащил из портфеля блокнот. – Вспоминайте, мадам, это в ваших интересах. Возможно, этот человек не оставит попыток причинить вам вред.

Анна сдавила пальцами виски.

– Я не представляю, кого вам назвать. Жики… то есть мадам Перейра… но это нонсенс, она относится ко мне как к дочери…

– Вы никогда не задумывались, почему, мадам? – спросил Моран.

– А вы задумываетесь, почему вас любит жена, дети, мать? – еле слышно прошептала Анна.

– Иногда приходится, – смущаясь, признался инспектор. – Особенно когда сделаю что-нибудь такое… не очень хорошее…

Анна, казалось, его не слышала.

– Митя… Дмитрий Крестовский.

– Тот самый, который приехал с вами из посольства?

– Да, да… – кивнула она. – Он. Но зачем ему?

– Не думайте сейчас зачем и почему, – отрезал Дюваль. – Просто вспоминайте.

– Катрин, моя подруга, – выдавила Анна. – Но она живет в Лондоне вместе с мужем.

– Англичанка? – оживился Моран.

– Нет, они русские, мои старые друзья. Никогда не поверю в то, что они желают мне зла. Невозможно.

– Продолжайте, мадам, – чуть раздраженно приказал инспектор.

Анна молчала. Лучше всех ее знал Антон. Антон Ланской – ее любимый, ее муж, тот, которого она предала два года назад и от которого, оскорбленного и несчастного, сбежала. Не он ли решил отомстить ей таким жестоким образом, повергнув в страх и отчаяние? Ее оцепенение не осталось незамеченным полицейскими.

– О ком вы подумали, мадам? – заинтересовался Дюваль. – Вы ведь подумали о ком-то конкретно?

– Нет, – она чуть заметно качнула головой. – Вам показалось.

– Мадам, – посоветовал мягко инспектор. – Не скрывайте ничего. Это в ваших интересах.

Антон, Антон… Анна почувствовала, что вот-вот заплачет. Нет, она не произнесет его имени, никогда не поставит его под удар. Даже если это он, измученный ее предательством и собственным одиночеством, решился на месть – так тому и быть. Пусть боль станет ее искуплением.

Татьяна

Она не находила себе места – уже прошло два часа, как муж позвонил и предупредил, что едет домой, но его все не было и не было… За окном уже совсем стемнело, шел дождь, несколько раз прогремел гром, и она вспомнила, что Лешка не взял зонт. А ведь она предупреждала: «Вечером будет дождь!» Но разве его уговоришь! Он терпеть не мог носить что-то в руках и все мелочи – бумажник, телефон, паспорт – распихивал по карманам.

Татьяна снова набрала номер мужа – он не отвечал, она услышала только длинные гудки – не иначе, забыл телефон на работе или того хуже – потерял. Она включила телевизор и под его глухое бормотание начала мыть посуду. Она пребывала в такой глубокой задумчивости, что не сразу услышала, как надрывается ее мобильник. Она глянула на определитель – ну, слава богу, Лешка!

– Ты куда делся? – раздраженно поинтересовалась она, но услышала совершенно незнакомый голос: – Татьяна Караваева?

– Да, – она не успела испугаться – и поэтому, когда мужской голос представился ей «старший лейтенант Молчагин» и попросил ее срочно приехать в отделение полиции на проспекте Вернадского, она быстро, но без паники, оделась и выскочила из дома. Проспект Вернадского недалеко, и она не стала ждать автобуса, а быстро пошла пешком, запрещая себе думать о том, что могло случиться. Она шагала по мокрому тротуару, наступая в лужи, и проговаривала про себя таблицу умножения, дабы отвлечься от страшных мыслей. Дважды она сбивалась на «семью восемь» и начинала заново. Семью восемь пятьдесят шесть – ну, наконец-то! У входа в отделение курили несколько мужчин в форме.