Попал по собственному желанию - Данил Коган

крики горящих заживо людей, глядя на пылающие дома, на кровь текущую по земле, отвечал ей: «Царственная госпожа, это нарушение законов войны. Ты сама разоряешь свои земли. Уверена ли ты, что поступаешь правильно. Может это боги покарали тебя безумием, после гибели старших твоих отца и братьев?». И солдаты, исполнявшие до этого ее приказ тоже начали сомневаться.

И тогда Госпожа сгустила эфир и нанесла стратегу удар, швырнув его в огонь, и держала там, пока он не сгорел заживо. Солдаты, присутствующие при этом поняли, что боги на ее стороне и преклонили колени.

И так она оступала, сжигая все на своем пути и уничтожая собственную страну. Но не оставила врагу ни одной унции зерна. Ни овцы ни коровы, ни устанга. Ничего, что можно было бы взять как добычу. Ни одного подданного ее не было угнано в рабство. И враги ушли, даже не дойдя до столицы. Ибо их собственные солдаты начали роптать и жаловаться на тяготы этого похода. А царство Госпожи было спасено. Так Юлия, пожертвовав малым, сохранила целое.

А мы, с тех пор знаем, что второй грех в Ее глазах — это Нерешительность. И помним о ее мудрости.

***

Едва пальцы Кассандры перестали двигаться, я замолчал, а за мной и Юма, служивший в этот день переводчиком для намидийцев. Все присутствующие чернокожие воины вскинули копья и трижды ударили древками по земле. Что-то вроде выражения одобрения. Еще бы им не нравилось.

— Нерешительность погубила многих воинов. — Важно сказал Юма. — Твоя богиня дает правильные табу, колдунья. Многие мои ребята думают что посвященными ей — это честь. Ты ведь не против?

— Скажи им, чтобы все кто хочет покровительства Богини должны помнить о первом грехе. Предательстве. Она не потерпит отступничества, в отличии от их племенных божков. Так что пусть хорошо подумают, прежде чем просить меня о посвящении.

Я передал моим намидийцам спич Кассандры и скомандовал расходиться и заняться своим снаряжением.

И только после этого пошел посмотреть на спутников моей супруги, которых намидийцы поймали вместе с ней. Встречу с ней самой я малодушно откладывал.

Супруга путешествовала с удивительно небольшим сопровождением, возможно для скорости поездки. Из интересных личностей среди десяти задержанных присутствовал мой управляющий. Или бывший управляющий, пока не знаю. Послушаю, что он запоет. Раб — библиарий, грамотный раб из этрусков. Скорее всего его взяли с собой из-за высокой стоимости. Ну и документы кто-то должен же составлять. Ну и всякие повара, служанки и пяток охранников из моих боевых рабов.

Допросив рабов, я выяснил, что в поместье все были уверены в моей смерти, и выполняли команды женушки без малейших колебаний. Так что, боевых рабов я приказал отпустить и вернуть им снаряжение. Будут нас охранять на дальнейшем пути.

Библиария я определил в помощники к Юстасу и в его повозку. От служанок Елены, так звали мою благоверную я решил избавиться.

Перед тем, как приступить к обстоятельному разговору с управляющим, я отправил несколько человек под предводительством Друза в Гастианов брод, для пополнения припасов. И поручил ему там же и избавиться от всех «лишних» служанок.

Для меня рабство все еще оставалось неприемлемой концепцией, но я прекрасно понимал, что если просто выгоню их на улицу, она там и перемрут, и это в лучшем случае. В худшем они снова станут собственностью, только первого, кто сможет наложить на них руку. Так что пристроить их «хорошему» хозяину, т. е. достаточно состоятельному, чтобы заплатить за них полную цену, какая-никакая гарантия, что они будут хотя бы сыты. Прислуживать патрицианке — специфическое умение. Местные куриалы по идее передерутся за этих девочек, выкупая их для своих жен. Правда у нас нет времени устраивать торги, да и желания у меня такого тоже нет. Поэтому Друз сдаст их местному работорговцу за приемлемые деньги. А мне в доме шпионки и сторонницы Елены ни к чему.

Разговор с управляющим я начал с угрозы.

— Ты же знаешь, как поступают с нерадивыми слугами, Ефим. Как я поступаю с нерадивыми слугами.

Он затрясся, как лист на ветру, и, кажется обмочился. Он был свободным человеком, но его должность предусматривала вхождение в фамилию младшим членом. А с членами своей фамилии глава семейства мог поступать как угодно. Юридически они были в полной моей власти. Так что я мог его казнить, и никто бы мне слова не сказал. Особенно если бы казнь была за дело.

Я продолжил:

— Ты не мог не заметить супружеской неверности моей жены. И признаков наступающего безумия. Но ты не доложил мне. А после и вовсе помог ей ограбить меня. Скажи. Как именно я должен казнить тебя за подобное? Ммм? Кол или столб? Выберешь сам?

— Г-г-господин! Пощадите! Просто отрубите мне голову. Я действительно замечал, что с госпожой Еленой что-то не так, но я боялся лезть в ваши дела! Богами клянусь я не знал ничего об их шашнях с Эмилием (это покойный колдун, которого я приколол Светлячком к повозке странствующего торговца), пока вас не увезли молчаливые Сестры. А потом было объявлено о вашей смерти, господин! Что я мог сделать, против свершившегося святотатства?

— Так ты говоришь, что заметил безумие моей супруги? В чем оно выражалось?

Я решил оставить этому человеку жизнь. Во-первых, убить человека, ползающего перед тобой на коленях, или отдать приказ о его казни, не то же самое, что убить противника в бою. В бою я вообще не думал и не рефлексировал. Почти все за меня делало подсознание и боевой опыт Максимуса. Во-вторых, он действительно был ни в чем не виноват, если только не участвовал в заговоре супруги против меня, напрямую. Пока что ничего на это не указывало. Максимус бы скорее всего уже рассек бы его на несколько маленьких управляющих. Но я не он. В-третьих, я сейчас закладывал основу показаний против Елены в суде. Слуг из свободных тоже будут опрашивать. И если он сейчас сам убедит себя, что видел признаки подступающего безумия, то потом спокойно поклянется в этом на алтаре. А его нынешнее состояние и страх за свою шкуру только эмоционально закрепят эту уверенность.

Послушав еще немного его лихорадочные оправдания, я сказал:

— Твою судьбу я определю позднее. Сейчас придет мой стряпчий и жрица. Они запишут твои свидетельства на пергаменте, и ты поклянешься Богиней что говоришь правду. В зависимости от того, насколько полезными будут твои показания, и сколько ты