Цветок забвения - Мари Явь

отшельников, поэтому даже не представляла, что вы такие. Молодые и… — Она закусила губу. — Я просто хотела посмотреть поближе на эту печать. Ты говоришь, что она должна отпугивать людей, а со мной всё наоборот. Мне хочется прикоснуться к ней. От неё веет такой восхитительный запах… Так действует твоя техника?

Нет, это не действие печати, а совсем наоборот — сигнал того, что печать с задачей не справляется. Илай напрасно считал, что сущность Девы сводит с ума лишь мужчин. На женщин она влияет не меньше, делая их такими податливыми, раскрепощёнными, очаровательными…

Сбросив наваждение, Илай подошёл к своим вещам и достал бумагу, чернила и кисть. Казалось бы, ничего особенного не происходило, но женщина завелась ещё сильнее, наблюдая за тем, как он вырисовывает символы на бумаге.

— Сейчас полегчает, — пообещал Илай, проходя обратно к ящику и крепя вторую печать на крышку. Вот только теперь женщина туда даже не смотрела.

— Когда ты меня поймал в столовой, твои руки показались грубыми. Но то, как ты владеешь кистью, говорит о том, что ты умеешь быть очень осторожным.

Она пододвинулась к нему, и вся эта ситуация стала чертовски напоминать другую: когда Руи ластилась к нему, пытаясь вызвать ту самую реакцию, которая стала обычным состоянием его тела теперь.

Проклятье.

Илай ненавидел это в себе: то, как быстро всё в нём отзывалось на женский взгляд и голос. То есть, на то единственное, чего ему не хватало для полноты картины, когда дело доходило до фантазий. Фантазий, чёрт. Большего он не мог себе позволить, хотя даже это было недопустимым — он знал. Мимолётное облегчение стоило ему многочасовых мук совести после, и вот теперь он всерьёз задумался о том, чтобы поиметь эту женщину прямо рядом с Девой? Представляя на её месте Деву?

Он худший.

Но, на самом деле, его беспокоило не это.

— Мои руки… грубые? — переспросил Илай. Внезапная мысль, что он мог причинять боль, ухаживая, шокировала его. Всё отвратительное в себе он оправдывал тем, что спас её и заботился о ней, а теперь выясняется, что даже лучшее в нём тоже отвратительно?

Раз ему говорит такое даже обычная женщина…

— Да, — подтвердила она с лукавой улыбкой, приняв его тревогу на свой счёт. — Думаю даже, безопаснее было бы всё-таки упасть.

Уже через секунду Илай разобрался со шнуровкой и стянул верх её платья до талии, в очередной раз доказывая, что он бесцеремонный ублюдок. Опустив руки, он уставился на неё, ища следы на коже.

Его взгляд и нетерпение были растолкованы женщиной по-своему. Она потянулась, чтобы помочь ему справиться с его собственной одеждой, но Илай остановил её.

— Не трогай. Только я.

Грубо, точно. Он неисправим.

Тем не менее, она покорно легла и позволила ему делать с ней всё, что вздумается. Её страх превратился в трепет, когда Илай навис над ней. В общем-то, планировалось ограничиться осмотром. Знакомство с женщиной не должно было выйти за рамки его профессиональных обязанностей. В смысле, как он может быть телохранителем женского тела, если понятия не имеет, как оно реагирует на него? Казалось, он подходил на эту роль идеально, как смотритель гарема. Слишком хороший смотритель гарема, как выяснилось. Ему следовало воспользоваться случаем и пощупать парочку женщин, чтобы выяснить, что им нравится, узнать все местечки, от прикосновения к которым они начинают таять — в чисто ознакомительных целях, конечно. Тогда, возможно, до этого бы не дошло.

В итоге Илай узнал даже больше, чем надеялся. Не только о женщинах. О себе.

Насильник. Извращенец. Отступник.

— Ты лучший, — озвучила своё мнение любовница. — Теперь я понимаю, что под бессилием Старцев подразумевается чистая необузданная мужская страсть. Ты научился этому в песках?

Терять контроль, нарушать запреты, подражать отцу? Да, он был лучшим в этом среди своих. Но, кроме шуток, роль пустыни в его жизни была слишком велика, чтобы заявлять, что его обучение тут ни при чём. Он слишком долго был один. Он не умел сходиться с людьми. И до сих пор считал это собственным выбором, а не следствием импотенции. А теперь стоило этой женщине заметить его стояк, и они тут же сблизились дальше некуда. И она улыбалась, гордая от мысли, что она — единственная в своём роде — поимела Старца.

— Что ты прячешь в этом ящике? — спросила служанка. — Везёшь своему хозяину гостинцы с Востока?

Илай посмотрел на ящик, и у него снова затвердел. Всего лишь от мысли, что там лежит только его собственность. Он не имел никакого права считать так, даже больше — оскорблял великую отшельницу таким к ней отношением, но Дева не призвала его к ответу в самый подходящий момент, а шёпот совести опять заглушил зов похоти.

Илай ненавидел безучастность Ясноликой, но, с другой стороны, на каких ещё условиях она бы с ним осталась? На каких условиях он мог бы называть её своей?

Да, это было большим мазохизмом, чем то, которое практикуют Калеки. Ведь чем сильнее он к ней привязывается, тем больнее будет потом, когда она откроет глаза и посмотрит на него, как на незнакомца.

— Обязательно расскажи всем, какие тут красивые и щедрые женщины, — попросила его любовница, и Илай честно ответил, что не видел лучше. Что не смел даже мечтать в песках о подобном. О том, как будет прикасаться к коже, которая в нежности и чистоте соперничает с водой. Волосам, которые будут пахнуть цветами. Беспрепятственно любоваться обольстительной наготой. Гладить, обводя контуры, или жадно сжимать, позволяя рукам пировать на роскошном теле. Женские груди, женские бёдра, женские волосы… Казалось, что всё это создано, чтобы свести его с ума.

— Хочешь, я тебя по-настоящему сведу с ума? — прошептала служанка, наклоняясь к его паху, и Илай положил ладонь ей на затылок.

Черт, что он творит? Разве этим должен заниматься отшельник, убивший своего мастера и не удостоивший его похорон, потому что хоронить там по сути нечего было, но сам чудом выживший, даже слишком в некоторых местах?

Да.

Откинув голову, Илай впервые подумал о том, что хочет глотнуть вина, потому что всё указывало на то, что он так протрезвеет. От своей одержимости, которая была грехом большим, чем обычное пьянство.

* * *

В двух словах, это было чертовски увлекательное путешествие. Илай вернулся в родное поместье совсем другим человеком, и это почувствовали все — от слуг до его братьев. Больше всего в нём удивляло то, что он жив. Все уже привыкли говорить о нём, как о покойнике, а тут вдруг Илай объявляется не просто целый, а посвежевший. Разлука с домом пошла ему на пользу…