Опасное наследство - Кен Фоллетт

Услышав, как с ее уст слетело слово «любовь», она тут же пожалела об этом.

– А Солли вы любите? – ухватился он за это слово, как за зацепку.

– Да.

– Похоже, вы неплохо устроились.

– Да… жаловаться не приходится.

Он никак не мог подавить свою обиду на нее.

– Значит, вы получили все, о чем мечтали?

Его вопрос прозвучал грубо, но она подумала, что заслужила такое обращение, и просто кивнула.

– А что случилось с Эйприл?

Мэйзи помедлила с ответом. Это уже переходило границы.

– Вы сравниваете меня с Эйприл? – спросила она в раздражении.

Хью печально ухмыльнулся и сказал:

– Нет, я никогда не сравнивал вас с Эйприл, это точно. Я просто хочу узнать, что с ней случилось. Вы с ней видитесь?

– Да, тайком.

Судьба Эйприл была нейтральной темой, и, разговаривая о ней, они могли избежать неудобных вопросов. Мэйзи решила удовлетворить его любопытство.

– Вы знаете… заведение Нелли?

Хью понизил голос.

– Тот бордель? Да, знаю.

– Так вы там бывали? – не удержалась она от ехидного замечания.

Хью смутился.

– Да, однажды. И потерпел полное фиаско.

Это ее не удивило. Она вспомнила, каким наивным и неопытным Хью был в двадцать лет.

– Так вот, теперь этим местом владеет Эйприл.

– Хм, забавно. И как же это произошло?

– Сначала она была любовницей известного писателя и жила в миленьком коттедже в Клэпхеме. Потом она ему надоела, и в то же время Нелл задумала отойти от дел. Так что Эйприл продала коттедж и выкупила заведение.

– Подумать только! – сказал Хью. – Никогда не забуду Нелл. Это была самая толстая женщина из тех, что я видел.

За столом вдруг воцарилась тишина, и последняя фраза Хью прозвучала достаточно громко, чтобы ее услышали некоторые соседи. Кто-то засмеялся, кто-то спросил: «Что это за толстая дама?» – но Хью только усмехнулся и ничего не ответил.

После этого они старались не затрагивать неудобных тем, но Мэйзи было неприятно на душе. Ей было даже физически плохо, как будто она упала, ушиблась и наставила себе синяки и шишки.

Когда ужин закончился и мужчины выкурили сигары, Кинго заявил, что хочет танцевать. Ковер в гостиной скатали, и за фортепьяно усадили лакея, который умел играть польки.

Мэйзи танцевала со всеми, кроме Хью, но когда стало заметно, что она его избегает, то потанцевала и с ним. Тут же на нее снова нахлынули воспоминания шестилетней давности, и она представила, как гуляет с ним в Креморнских садах. Ему даже не нужно было ее направлять, казалось, что они понимают друг друга без слов и инстинктивно совершают одни и те же движения. Мэйзи не могла избавиться от неприятной мысли, что ее муж Солли – ужасный танцор.

Потом она потанцевала еще с одним партнером, но после другие мужчины перестали приглашать ее. В одиннадцать часов подали бренди, условности были забыты, мужчины ослабили белые галстуки-бабочки, а некоторые женщины даже скинули туфли. Мэйзи теперь танцевала только с Хью. Она понимала, что должна испытывать чувство вины, но ей было очень весело, и она не хотела останавливаться.

Когда лакей за фортепьяно окончательно устал, герцогиня сказала, что хочет подышать свежим воздухом, и приказала горничным принести шубы и пальто, чтобы всей компанией погулять по ночному саду. В темноте Мэйзи взяла Хью за руку.

– О том, что я делала эти шесть лет, знает весь свет, а вы-то как жили?

– В Америке мне понравилось, – ответил Хью. – Там нет классовой системы. Конечно, там, как и везде, есть бедные и богатые, но нет никаких аристократов, нет глупых предрассудков и бессмысленных правил. Здесь кажется крайне необычным, что вы вышли замуж за Солли и что вас приняли за свою в высшем обществе, но даже в таком случае вы, бьюсь об заклад, никому не рассказываете всю правду о своем происхождении…

– Да, они подозревают о многом, но вы правы – всей правды я не раскрываю.

– А в Америке вы бы хвастались своим низким происхождением, как Кинго хвастается предками, воевавшими в битве при Азенкуре.

Но Мэйзи интересовала не Америка, а личная жизнь Хью.

– Вы не женились?

– Нет.

– А в Бостоне… были девушки, которые вам нравились?

– Я пытался, Мэйзи…

Она вдруг пожалела, что задала этот вопрос. У нее было нехорошее предчувствие, что он разрушит ее счастье, но было уже слишком поздно, и он отвечал на него.

– Да, в Бостоне есть хорошенькие девушки, и красивые девушки, и умные девушки, и девушки, из которых вышли бы хорошие жены и матери. Я ухаживал за некоторыми, и они, как мне казалось, отвечали мне взаимностью. Но когда дело доходило до предложения руки и сердца, что-то меня останавливало. Как будто мне чего-то не хватало. Я не испытывал к ним того, что испытывал к вам. Это не была любовь.

Теперь и он произнес это слово.

– Хватит, достаточно объяснений, – прошептала Мэйзи.

– Пару раз их матери очень сильно обиделись на меня, потом пошли слухи, и девушки насторожились. Они по-прежнему были милы со мной, но думали, что со мной что-то не так, и ничего серьезного от меня не ожидали. Я перешел в разряд мужчин, которые не женятся. Хью Пиластер, английский банкир и разбиватель сердец. А если какая-то девушка и влюблялась в меня, я старался как можно быстрее лишить ее иллюзий. Не нравится мне разбивать сердца. Я сам знаю, как это неприятно.

По щекам Мэйзи текли слезы, и она была рада спасительной темноте.

– Мне очень жаль, – прошептала она так тихо, что сама едва услышала свой голос.

– В любом случае теперь я знаю, что со мной не так. Наверное, я все время знал, но эти два дня развеяли мои последние сомнения.

Они отстали от других, а теперь окончательно остановились. Хью повернулся к ней.

– Не надо, Хью, не говори ничего больше.

– Я по-прежнему люблю тебя, Мэйзи. Вот и все объяснение.

Эти слова разрушили то хрупкое спокойствие, которое она выстраивала с таким трудом.

– Я думаю, и ты любишь меня, – продолжал он, не обращая внимания на ее просьбу. – Разве не так?

Она посмотрела ему в глаза, в которых отражались огни дома за лужайкой. Лицо его скрывала тень. Он склонил голову и поцеловал ее в губы. Она не стала отворачиваться.

– Какие соленые слезы, – сказал он чуть погодя. – Ты же любишь меня, я знаю.

Вынув из кармана носовой платок, он бережно вытер ей щеки.

– Пойдем, Хью, а то люди будут говорить о нас за спиной, – сказала Мэйзи, решив положить конец всем этим ненужным объяснениям.

Она повернулась и сделала шаг, так что ему пришлось бы отпустить ее руку или идти за ней. Он пошел за ней.

– Представить себе не могу, что тебя это волнует. Твои знакомые славятся тем, что снисходительно относятся ко всякому…

На самом деле мнение других ее мало заботило. Больше всего она беспокоилась о себе. Она ускорила шаг, пока они не догнали остальных, а потом отпустила его руку и заговорила с герцогиней.

Ее немного задел тот тон, с каким Хью отозвался о снисходительности кружка Мальборо. Да, они действительно на многое смотрели сквозь пальцы, но ее даже немного покоробили слова «снисходительно относятся ко всякому», хотя она и не могла объяснить себе почему.

Когда все вернулись в дом, высокие часы в гостиной пробили полночь. Мэйзи вдруг ощутила, что смертельно устала, и сказала, что пойдет спать. От ее внимания не укрылся любопытный взгляд, с каким герцогиня при этих ее словах посмотрела на Хью, после чего едва сдержала улыбку. Было очевидно: хозяйка дома уверена, что эту ночь Мэйзи и Хью проведут вместе.

Все дамы поднялись по лестнице вместе, оставив мужчин играть в бильярд и наслаждаться ночной порцией спиртного. Прощаясь, Мэйзи замечала в глазах женщин ту же озорную усмешку, что и у герцогини, с примесью некоторой зависти.

Войдя в спальню, она затворила за собой дверь. Дрова в камине весело потрескивали, на туалетном столике мерцали свечи. На ночном столике у кровати, как и обычно, стояли блюдо с сэндвичами и бутылка хереса на тот случай, если ей ночью захочется перекусить. Мэйзи ни разу до них не дотронулась, но хорошо обученные слуги Кингсбридж-Мэнора услужливо меняли их каждый вечер.

Она начала раздеваться. Возможно, все ошибались, и Хью сегодня к ней не придет. От этой мысли ей стало больно, как будто ее пырнули кинжалом прямо в сердце, и она поняла, что больше всего на свете мечтает сейчас крепко обнять его и поцеловать по-настоящему, от всей души, ничего не стыдясь, а не так виновато, как в саду. Это чувство вновь пробудили в ней воспоминания шестилетней давности о той ночи после скачек в Гудвуде; она вспомнила узкую кровать в доме его тетки и выражение его лица, с каким он смотрел на то, как она снимает платье.

Она посмотрела на свое тело в высоком зеркале. Хью бы заметил, как оно изменилась. Шесть лет назад у нее были маленькие, похожие на прыщи розовые соски, но сейчас, после кормления Берти, они выросли и стали малинового цвета. Девушкой она не носила корсет, потому что у нее и без того была осиная талия, но после беременности о былой стройности пришлось позабыть.