Опасное наследство - Кен Фоллетт

– Хорошо, я подумаю об этом, – он поцеловал ее в щеку. – А теперь мне действительно нужно идти, мама. Я пообещал кое-каким товарищам, что увижусь с ними еще полтора часа назад.

– Ну ладно, тогда ступай.

Эдвард встал и подошел к двери.

– Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи. Подумай об Эмили!

III

Кингсбридж-Мэнор был одним из крупнейших домов Англии. Мэйзи останавливалась там три-четыре раза, но не осмотрела и половины его. Всего в особняке насчитывалось двадцать спален, не считая комнат для пятидесяти с лишним слуг. Он обогревался каминами с углем, по вечерам в нем зажигали свечи, и в нем была только одна ванная комната, но недостаток современных удобств компенсировался старомодной роскошью: кровати с шелковыми балдахинами, изысканные старые вина из просторных погребов, лошади, ружья, книги и бесконечные аристократические развлечения.

Молодой герцог Кингсбридж ранее владел сотней тысяч акров лучшей фермерской земли в Уилтшире, но по совету Солли продал половину и купил большой участок земли в Южном Кенсингтоне. Последовавший за этим спад в сельском хозяйстве разорил многие семейства, но нисколько не сказался на Кинго, продолжавшем устраивать пышные празднества.

Первую неделю они провели здесь с принцем Уэльским, наряду с Солли и Кинго питавшим страсть к веселым розыгрышам, и Мэйзи старалась придумывать им такие развлечения: подменяла в десерте взбитые сливки мыльной пеной; пока Солли дремал в библиотеке, расстегивала его подтяжки так, чтобы, когда он встал, с него слетели брюки; склеивала страницы «Таймс», чтобы их невозможно было перелистывать. По случайности первым газету взял сам принц, и на некоторое время в гостиной наступило молчание – все ожидали, как на эту шутку отреагирует наследник трона. Конечно, ему нравилось подшучивать над другими, но сам он еще не становился жертвой розыгрышей. Поняв же, в чем дело, он расхохотался, а вслед за ними залились хохотом и остальные – не столько от веселья, сколько от облегчения.

После того как принц уехал, на смену ему приехал Хью, и тут-то и начались неприятности.

Пригласить Хью было идеей Солли. Хью ему очень нравился, и Мэйзи не могла придумать причину, по которой можно было бы ему отказать. И Солли же предложил Хью поужинать с ними в Лондоне.

Тем вечером Хью быстро пришел в себя и показал себя образцовым гостем. Возможно, манеры его были не настолько изысканны, как в том случае, если бы последние шесть лет он провел в лондонских гостиных, а не на складах в Бостоне, но все его недостатки компенсировались природным очарованием. За два дня в Кингсбридже он успел увлечь всех своими рассказами об Америке – о стране, где никто из них никогда не бывал.

Забавно, что на некоторую грубость манер Хью обратила внимание именно Мэйзи. Шесть лет назад все было бы наоборот. Но она быстро всему училась – например, без труда освоила произношение высшего класса, хотя над грамматикой пришлось поработать чуть дольше. Труднее всего было усвоить мельчайшие особенности поведения: как выходить в двери, как говорить с домашней собакой, как менять предмет разговора, как не обращать внимания на подвыпившего гостя. Мэйзи не сдавалась, усердно всему училась, и теперь ее поведение казалось совершенно естественным.

Хью быстро оправился от первоначального потрясения, но Мэйзи до сих пор не могла прийти в себя. Ей казалось, что она до самой смерти будет помнить выражение, с каким он посмотрел на нее тогда. Она была готова к встрече, а для Хью это стало полной неожиданностью. Особенно ее потрясла отразившаяся в его глазах боль. Шесть лет назад она сильно ранила его сердце, и рана эта не затянулась до сих пор.

После этого она избегала смотреть ему в глаза. Она не хотела видеть его и не хотела вспоминать прошлое. Она вышла замуж за Солли, который был хорошим мужем, и для нее непереносимой была даже мысль о том, чтобы задеть его чувства. И был еще Берти, ради которого стоило жить.

Полное имя ее сына было Хьюберт, но все называли его Берти, как и принца Уэльского. Первого мая ему должно было исполниться пять лет; но они с мужем держали это в тайне и отмечали день рождения сына в сентябре, чтобы скрыть тот факт, что он родился всего лишь через шесть месяцев после свадьбы. Об том знали только родители Солли. Берти родился в Швейцарии во время их годовой поездки по Европе, которая была их медовым месяцем. С тех пор Мэйзи была счастлива и довольна жизнью.

Что касается родителей Солли, то они были далеко не в восторге. Они происходили из рода немецких евреев, переехавших в Англию несколько поколений назад, и смотрели на говоривших на идише российских евреев свысока. То, что она родила сына от другого мужчины, только усиливало их неприязнь к ней и служило поводом как можно меньше с ней общаться. Тем не менее сестра Солли Кейт, того же возраста, что и Мэйзи, воспитывала шестилетнюю дочь и очень хорошо относилась к жене брата, когда родителей не было поблизости.

Солли же души в ней не чаял, и Берти он тоже любил, хотя и не знал, чей именно он сын. Все складывалось просто замечательно, пока не появился Хью.

Этим утром она, как всегда, проснулась рано и отправилась в детское крыло огромного дома. В детской столовой Берти вместе с детьми Кинго, Энн и Альфредом, завтракал под надзором трех нянек. Поцеловав сына в перепачканное лицо, она спросила:

– А что у нас сегодня на завтрак?

– Каша с медом, – отвечал Берти с протяжным аристократическим акцентом, который Мэйзи переняла не сразу и с которого иногда сбивалась даже до сих пор.

– И как тебе, нравится?

– Мед нравится.

– Пожалуй, я тоже немного попробую, – сказала Мэйзи, присаживаясь.

В любом случае это было куда съедобнее селедки и почек с острым соусом, которые подавали на завтрак взрослым.

Няня принесла Мэйзи отдельную тарелку каши и полила ее медом.

– А тебе нравится, мама? – спросил Берти.

– Не говори с набитым ртом, Берти, – строго произнесла Энн Кингсбридж, девочка семи лет, которой нравилось командовать Берти и своим пятилетним братом Фредди.

– Просто замечательно! – сказала Мэйзи.

– Не хотите поджаренных бутербродов с маслом? – спросила другая няня, и дети хором ответили: «Да!»

Поначалу Мэйзи казалось неестественным, что дети растут в окружении слуг, и она боялась, что так Берти не научится самостоятельности; но вскоре она выяснила, что дети богачей точно так же валяются в грязи, лазают по деревьям и дерутся между собой, как и дети бедняков, и единственная разница заключается в том, что их моют и их одежду стирают люди, которым за это платят.

Ей бы хотелось иметь больше детей, уже от Солли, но после рождения Берти с ее организмом что-то случилось, и швейцарские доктора сказали, что она больше никогда не забеременеет. Они оказались правы, ведь за все пять лет, что Мэйзи спала с Солли, у нее ни разу не было задержки. Так что Берти навсегда останется ее единственным сыном. Ей было жаль Солли за то, что у него не будет собственных детей, хотя он и уверял ее, что он самый счастливый мужчина на свете и что он больше ничего не требует от жизни.

Вскоре к детскому завтраку присоединилась и жена Кинго, герцогиня, которую все близкие знакомые называли Лиз. Когда они отмывали лица и руки детей, Лиз сказала Мэйзи:

– А ведь моя мать никогда до такого не додумалась бы. Она позволяла нам входить в ее покои, только когда мы были начисто вымыты и переодеты в парадное платье. Как же это неестественно!

В ответ Мэйзи лишь улыбнулась. Лиз считала себя очень практичной и деловой только оттого, что сама мыла детям лица.

Они оставались в детской до десяти часов, пока не пришла гувернантка, с которой дети должны были заниматься рисованием. Мэйзи с Лиз вернулись в свои комнаты. На сегодня никаких шумных развлечений и крупной охоты не планировалось. Некоторые мужчины отправились на рыбалку, другие бродили по лесу с собаками и стреляли в кроликов. Дамы и мужчины, предпочитавшие общество дам собакам, перед обедом гуляли по парку.

Позавтракав, Солли приготовился к прогулке и надел коричневый пиджачный костюм с коротким жилетом. Мэйзи поцеловала его и помогла натянуть высокие башмаки; если бы не она, ему пришлось бы позвать лакея, потому что сам он с трудом дотягивался до шнурков. Потом она помогла ему облачиться в меховое пальто с капюшоном, подобрала котелок по цвету, и они вместе спустились в продуваемый холл.

Стояло солнечное морозное утро, восхитительное для тех, кто может позволить себе закутаться в шубу, и ужасное для тех, кто живет в трущобах и ходит по улицам босиком. Мэйзи нравилось вспоминать былые лишения – так ей было приятнее осознавать себя женой одного из самых богатых людей мира.

Когда они вышли наружу, с одной стороны от нее шел Солли, а с другой Кинго. Хью держался позади, вместе с Лиз. Мэйзи не видела его, но постоянно ощущала его присутствие и слышала, как он болтает с Лиз. Лиз весело смеялась, а Мэйзи представляла себе, как блестят его голубые глаза. Когда они повернули, чтобы пройти через сад, Мэйзи увидела знакомую высокую фигуру с черной бородой, приближавшуюся к ним со стороны деревни. На мгновение ей показалось, что это ее отец, но потом распознала в этом человеке своего брата Дэнни.