Джентльмены-мошенники (сборник) - Эрнест Хорнунг

Он курил сигареты из коробки на двадцать пять штук; у меня и у торговца были сигары. Раффлс сидел нахмурившись, и взгляд его выражал глубокую задумчивость. Мне было совершенно ясно, что его планы пошли наперекосяк. Но этого они и заслуживали, невольно думалось мне, если он рассчитывал накупить добра на четыреста гиней в кредит, один раз заплатив процентов десять. Это казалось недостойным Раффлса, и я, со своей стороны, по-прежнему сидел готовый в любой момент вцепиться в горло нашему гостю.

– Мы могли бы послать вам деньги по почте из Парижа, – протянул Раффлс. – Но как мы можем быть уверены, что от вас не будет никакого подвоха и вы вышлете нам те самые украшения, которые мы выбрали сегодня?

Гость выпрямился в кресле. Имя его фирмы должно служить достаточной гарантией!

– Думается, оно мне известно в той же мере, как вам – мое! – со смехом заметил Раффлс. – А впрочем, глядите! Я придумал. Вы пакуете украшения вот в это!

Он вытряхнул сигареты из жестяной коробки, в то время как мы с ювелиром обменялись любопытными взглядами.

– Пакуете украшения сюда, – повторил Раффлс, – три вещи, которые мы хотим, и плевать на футляры, можете обернуть их ватой. Затем мы пошлем за ниткой и сургучом, запечатаем эту штуковину прямо здесь, и вы можете забрать ее с собой. В течение трех дней мы получим перевод, вышлем вам деньги, а вы вышлете нам эту треклятую коробчонку с нетронутой печатью! И нечего так кисло смотреть, мистер ювелир, вы нам ни капли не доверяете, а мы собираемся вам как-никак довериться. Звони, Эзра, посмотрим, найдутся ли у них сургуч и нитка.

Сургуч и нитка нашлись, и дело было решено. Торговцу это не нравилось, мол, предосторожность совершенно излишняя, но поскольку он забирал все свое добро с собой, и проданное, и непроданное, то его чувствительные возражения были скоро исчерпаны. Он собственными руками обернул колье, кольцо и звезду ватой, и коробка вместила их так легко, что в последний миг, когда она уже была закрыта и нитка приготовлена, Раффлс едва не добавил бриллиантовую брошку-пчелку за пятьдесят один фунт десять пенсов. Однако это искушение он в конце концов переборол – к досаде торговца. Коробку перевязали ниткой, а нитку запечатали, как ни странно, бриллиантом с того самого кольца, которое было куплено и оплачено.

– Вряд ли у вас в магазине есть еще одно кольцо – точная копия моего, – смеялся Раффлс, выпуская коробку из рук. Она исчезла в мешке торговца. – А теперь, мистер Робинсон, я надеюсь, вы оцените мое истинное гостеприимство – ведь я не предлагал вам ничего выпить, пока дело не было закончено. Это “Шато Марго”, сэр, и должен заявить, что вы не оценили бы его меньше чем в восемнадцать карат.

В кэбе, на котором мы добирались до места, находящегося недалеко от квартиры, меня резко осадили, едва я начал задавать вопросы, которые кучер легко мог услышать, и я принял эту резкость чересчур близко к сердцу. Я не мог понять, что же затеял Раффлс с торговцем с Риджент-стрит, и, естественно, хотел узнать, что все это значит. Но мне пришлось прикусить язык до тех пор, пока мы не пробрались обратно в квартиру с теми же предосторожностями, с какими покинули ее, и даже там я молчал – до тех пор, пока Раффлс не похлопал меня по плечу с прежней улыбкой на лице.

– Что ж вы за кролик! – воскликнул он. – Не могли дождаться, когда мы доберемся до дома?

– Почему вы не могли сказать мне, что собираетесь делать? – спросил я обиженно, как в былые времена.

– Потому что ваша старая добрая физиономия все еще вполне невинна и потому что вы никогда не умели притворяться! Вы выглядели озадаченным, как и этот бедолага, – а разве вам удалось бы разыграть недоумение, если бы вы знали, какую игру я на самом деле веду?..

– Умоляю, какую же?

– А вот такую, – ответил Раффлс и шлепнул коробку из-под сигарет на каминную полку. Коробка не была перевязана. И запечатана не была. Она открылась от удара. И бриллиантовое кольцо стоимостью девяносто пять фунтов, и колье за двести, и моя пылающая звезда еще за сотню – все трое уютно и покойно лежали в вате ювелира!

– Коробки-близнецы! – вскричал я.

– Коробки-близнецы, мой мозговитый Банни. Одна была уже упакована и взвешена – и лежала у меня в кармане. Не знаю, заметили ли вы, как я взвешивал эти три вещицы в руке? Я знаю, что ни вы, ни он не видели, как я подменил коробки, ведь я сделал это, когда уже почти совсем собрался покупать брошку-пчелку, и вы были слишком озадачены, а наш простачок Джонни слишком увлечен. Это самый простой ход во всей партии. Куда сложнее было услать старину Теобальда в Саутгемптон по дурацкому делу вчера после обеда и лично явиться при свете дня на Риджент-стрит, пока он отсутствовал! Но кое за какие вещи стоит платить, а определенного риска никогда не избежать. Отличные коробки, не правда ли? Я только хотел бы, чтобы сигареты в них были получше, но скверная марка была очень важна – будь это “Салливан”, завтра же стало бы известно, что я жив.

– Коробки-близнецы! – вскричал я.

– Но они не должны открыть коробку завтра.

– Да и не откроют, конечно. А на вас, Банни, мне, возможно, придется возложить сбыт этого добра.

– Готов на все что угодно!

Мой голос прозвучал искренне, ручаюсь, но Раффлс привык полагаться на все пять чувств. Я почувствовал, как холодная сталь его взгляда вонзается в мои глаза и в мой мозг. И увиденное, кажется, удовлетворило его не меньше, чем услышанное, так как его рука нашла мою и сжала с пылом, обычно ему несвойственным.

– Я знаю, что вы готовы, и знал, что вы так скажете. Только помните, Банни, – теперь моя очередь платить по счетам!

Вы услышите, как он заплатил, когда пришло время.

Поймать вора

Светское общество вряд ли забыло серию дерзких ограблений, от которых за последний сезон по очереди пострадали столь многие заметные персоны. Налеты на лучшие дома города совершались один за другим, и за пару недель не одна высокопоставленная голова лишилась своей бесценной диадемы. Герцог и герцогиня Дорчестер потеряли половину исторического фамильного серебра той самой ночью, когда их светлости устраивали не менее исторический костюмированный бал. Бриллианты Кенворти исчезли среди бела дня, пока гости благотворительного обеда развлекались на первом этаже среди подарков, полученных леди Мэй Полтон от ее титулованного жениха, и ни зги не было видно из-за дождя конфетти. Было ясно, что здесь поработал не обычный вор, поэтому довольно скоро из небытия всплыло имя Раффлса – с легкой руки тех, кто готов беззастенчиво нарушать покой мертвых и безрассудно защищать полицию. Эти умники не остановились перед воскрешением мертвеца, потому что знали: никто из ныне живущих не способен на такие свершения.

Настоящий рассказ призван, помимо прочего, опровергнуть их нелогичные и неразумные наветы. Правду сказать, в этом деле нашу общую невиновность превосходила лишь наша общая зависть, и в течение долгого времени ни один из нас не видел ни малейшей зацепки, которая помогла бы установить личность человека, следовавшего нашим путем, да еще с таким раздражающим успехом.

– Я бы меньше возражал, – говорил Раффлс, – если бы этот парень действительно вел мою игру. Но я никогда не нарушал законов гостеприимства – это не мой прием, а он, кажется, других способов даже не знает. Как вы помните, Банни, когда мы взяли ожерелье старой леди Мелроуз, мы останавливались не в ее доме.

Мы в сотый раз обсуждали ограбления, но в кои-то веки в условиях, более благоприятствующих оживленной беседе, чем весьма своеобразная обстановка нашей квартиры. Мы редко обедали вне дома. С одной стороны, этому препятствовал доктор Теобальд, с другой – опасность быть узнанными. Но исключения случались, когда доктор уезжал или пациент поднимал бунт, и в этих редких случаях мы посещали один скромный ресторанчик в Фулхэме, где готовили просто, но очень вкусно, а винный погребок был и вовсе превосходным. Бутылка шампанского восемьдесят девятого года уже наполовину опустела, когда Раффлс завел разговор об ограблениях – в своей задумчивой манере, описанной выше. Как сейчас вижу устремленный на меня ясный взгляд – проницательный, оценивающий. Но теперь меня это не тревожило. Тон у Раффлса был задумчивый, словно он что-то прикидывал или подготавливал меня к чему-то. Нет, в тот момент, когда в голове шумело от вина, я этого не заметил, но теперь, вспоминая, отчетливо сознаю.

– Замечательное филе! – облизываясь, воскликнул я. – Так вы думаете, этот тип так же вхож в высшее общество, как и мы прежде?

Сам я предпочитал так не считать. У нас и без того было достаточно поводов для ревности. Но Раффлс красноречиво приподнял брови на полдюйма.

– Так же, мой дорогой Банни? Он не только вхож в общество – он его часть, тут и сравнения с нами быть не может. Общество подобно мишени – оно расходится кругами, и мы с вами никогда не попадали в яблочко, как ни крути. Меня приглашали только ради крикета – я еще не забыл. Но этот тип – один из них, он вхож в такие дома, в которые мы могли “войти” только в профессиональном смысле. Это очевидно – если, разумеется, за кражами не стоят разные люди, что, столь же очевидно, не так. Вот почему я отдал бы пятьсот фунтов, только бы насыпать ему соли на хвост сегодня же вечером!