Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств - Ширли Сойль

которое мы подвесили к мачте, сбрасывало свои перезревшие фрукты. И что дальше? Я хотел совершить это путешествие любой ценой. Шкипер считал, что проделать этот путь вдвоем вполне возможно, к тому же я был опытным яхтсменом, но абсолютной уверенности у него не было, и поэтому мы вывесили в порту объявление: Free Sail to Europe (Под парусом в Европу. Все включено).

В Антигуа, где становились на якорь супер-яхты супербогатых людей, мы, скорее, относились к разделу социального жилья, вернее, социальных лодок. Однако были здесь и молодые люди, которые работали на яхтах экипажем, и много-много странников-туристов. Одним из них оказался Соломон из Израиля, ему было слегка за 30. Наконец к нам примкнул еще и Джон из Нью-Йорка, который каким-то образом оказался на пляжах Карибского моря без денег и каких-либо перспектив. У нас ему, по крайней мере, в ближайшие несколько недель не нужно будет беспокоиться о провианте. У него был небольшой опыт хождения под парусом. Соломон еще ни разу в жизни не бывал на судне, в чем он искренне признался. «Только однажды с отцом на катамаране».

Как только топливный насос был установлен, мы тронулись в путь, вернее, нам хотелось это сделать. Но наша якорная цепь оказалась заблокирована цепями супер-яхт, и прошло полдня, прежде чем их ныряльщики спустили нас с поводка. Постепенно я начал задаваться вопросом, для чего нам было суждено застрять в этом порту. Стоило ли искать в этом высший смысл? Если тебя несколько раз что-то задерживает, волей-неволей начинаешь об этом задумываться. Да и само предприятие было небезопасным. Море ошибок не прощает, так все говорят, кто с ним знаком, а уж пересечение Атлантики, более 2000 морских миль на 15-метровой лодке против преобладающего направления ветра, и вовсе нельзя считать простым. Атлантический океан – это дикое и бескрайнее природное пространство. Человек долгое время находится в зоне, куда до него не доберутся никакие спасательные средства цивилизации, и это истинное приключение, опаснее, чем мои путешествия с Джимми вокруг земного шара. Но для меня это приключение началось вовсе не так, как я себе представлял. Едва мы вышли в открытое море, как у меня обнаружилась морская болезнь. Я с сине-зеленым лицом висел на канатах, чувствовал себя отвратительно и ничем не мог помочь свой команде. Вдобавок ко всему я вспомнил, как нетерпимо и нечутко реагировал, когда дети или жена бледнели во время плавания под парусом в Средиземном море во время отпуска. Спустя три дня мне, наконец, полегчало и море успокоилось. Зато у Джона дела были плохи. Если он и передвигался по лодке, то только с алюминиевым тазиком в руках. В какой-то момент я заметил, что он подливает себе в чашку ликер «Кампари». В восемь утра.

– Что это ты там пьешь? – спросил я.

– Чай с шиповником, – ответил он.

– А пахнет не как чай.

– Да, ладно. Красное вино.

Через пару часов он уже едва держался на ногах, с рычанием метался по палубе, едва не свалился за борт, бешено размахивал руками и проклинал нас на чем свет стоит.

– Он нажрался до чертиков, – диагностировал Гаральд.

Он проверил алкогольный склад и установил, что меньше чем за неделю Джон уничтожил две трети наших запасов. На борту был алкоголик. И что дальше? Гаральд и Соломон смотрели на меня. Они понимали, что это случай для врача. И я побеседовал с Джоном как с пациентом. Он не стал отнекиваться и сразу признал, что у него зависимость.

– Что-нибудь еще? – спросил я, готовясь услышать самое плохое.

– Нет, только выпивка.

Я разговаривал с ним некоторое время, и в какой-то момент нашей беседы заметил, что вовсе не разыгрываю сочувствие для того, чтобы его смягчить. Я всем сердцем проникся к Джону и пытался найти решение, которое подошло бы нам всем. В Джоне не было ни капли агрессии, скорее, он был сокрушен и подавлен, вероятно, из-за того, что я очень сильно хлопотал о нем и очень хотел ему помочь. Мой план он принял молниеносно. Ему разрешалось принимать алкоголь и впредь, но только вместе со всеми, то есть во время еды. Чтобы у него не возникало соблазна, я решил запрятать все оставшиеся запасы алкоголя под свою койку.

– Ты – моряк, Джон, и тебе известно, что это означает. Койка моряка – священна. К ней ты не притронешься.

– Есть, капитан, – криво усмехнулся он и приложил к сердцу правую ладонь.

Среди моряков слово кое-что да значит, ведь в море люди зависят друг от друга и в горе, и в радости. Конечно, ему это было непросто, но он справился. А вот наш грот – нет: он обтрепался, и его пришлось зашивать. Это была работа для специалиста, то есть меня. Джон по-товарищески мне ассистировал.

Через два дня Гаральд, который вообще-то не отличался словоохотливостью, сделал мне комплимент, который меня очень обрадовал.

– Я безумно рад, что ты здесь, на борту, док. Если бы среди нас не оказалось судового врача, все сейчас было бы вовсе не так хорошо. А как ты сшил парус – от кутюр!

Ну да, как же. Если сравнить эти швы с моими тончайшими швами в операционной, то эта работа вышла на скорую руку и выглядела грязной. Гаральд был опытным шкипером и хорошо разбирался в людях. Но назвать меня судовым врачом? Меня это слегка позабавило, поскольку я потому и рвался на корабль, чтобы отдалиться от своего амплуа врача. Но это определение глубоко засело во мне. Судовой врач… В этом что-то было, учитывая то, как сильно я любил море. И свои знания о подводном плавании я тоже хотел бы углубить.

Волны

По ночам я сидел на палубе один, надо мной мерцало гигантское звездное небо. Я снова и снова смотрел вверх и искал нашу путеводную звезду. Ту, которая указывала нам путь среди 6000 других звезд, которые мы могли различить невооруженным глазом. Существует 100 млрд галактик, и столько же – приблизительное количество клеток мозга у человека. Что это – совпадение или мозг