Портальеро. Круг второй (СИ) - Артемьев Юрий

— Он пришёл в себя? Он в сознании?

— Пока не понятно, товарищ полковник. Глазами моргает, но похоже, что ничего ещё не соображает.

— Нам надо допросить его.

— Если это вам так необходимо, тогда зачем вы с такой силой били его по голове?

— Он оказывал сопротивление при задержании.

— Не смешите меня. Судя по его физическим показателям, он вряд ли сможет выполнить даже нормы ГТО.

— Но он убийца…

— Для нас он в первую очередь — пациент. Вот когда он хоть немного восстановится после вашего «задержания».

— Что за намёки?

— Я только констатирую факт.

— Когда его можно будет допросить?

— Думаю, что не раньше, чем через пару дней. Но это в лучшем случае…

— А в худшем?

— А в худшем… Он может и не вернуться в то состояние, в котором вы его сможете допрашивать.

— Что Вы имеете в виду?

— А то, что он от нас поедет на Потешную улицу в больницу Ганнушкина.

— Он убил сына моего друга, подполковника Осипова.

— Я сделаю всё, что могу, но что-то обещать сейчас не в моих силах.

19 августа. 1990 год.

СССР. Москва. НИИ им Склифосовского.

Примерно такой разговор я подслушал вечером первого дня в коридоре возле своей палаты. У меня теперь отдельный «номер» в «гранд-отеле» имени Склифосовского. Врачи что-то со мной делают, но уже не так активно, как в первые часы моего пребывания в реанимационном отделении. Подходы к моей палате охраняют милиционеры, а отходы моей жизнедеятельности выносит пожилая медсестра с добрыми глазами. Я ненавязчиво подкинул ей в карман халата червонец. Ведь хотя все деньги у меня пропали вместе с моей одеждой, но оказалось, что из кабинета Доры Михайловны я приватизировал некую сумму в виде довольно-таки толстой пачки разноцветных денежных купюр.

Я уже взял в привычку бродить в виде астрального тела по больничному корпусу. Когда никого не было рядом, я впитал в себя один за другим все драгоценные камни из затрофеенных у Доры ювелирных изделий. И хотя это не прибавило мне физического здоровья, зато от магических сил меня немного даже распирало. Я это чувствовал. А вот для физического улучшения мне нужны другие дрова. Калорийная пища, белки, жиры и углеводы… Ну а меня пока тут кормят только глюкозой через трубочку. А на одной глюкозе мышечную массу не накачаешь.

Зато мои способности, которые отвергаются современной наукой только растут. И я заметил один интересный момент. Чем больше и чаще используешь какие-то навыки, тем лучше получается с ними обращаться. Да и магические силы растут вполне себе ощутимо.

У меня усилились целительские способности. Я практиковался на больных, благо именно здесь их с избытком хватало. На мелкие проблемы, типа сращивание переломов и заживление уже зашитых ран, я не заморачивался. Зато подлечил сердечко молодой девушке. Симпатичная такая. Пусть и дальше живёт. Мимоходом устранил зарождающуюся опухоль мужчине лет сорока. Пока она ещё была небольшая, мне удалось удалить её без проблем. Насколько я понял, врачи её не смогли диагностировать. А когда смогу, она уже будет гораздо больше, и метастазы уже проникнут во все соседние органы. А мужик ещё вполне себе бодрый, и жена у него заботливая… Ходит к нему, переживает…

Ну а я тут уже третий день скучаю. Попытка проследить за ментами, чтобы выяснить место, куда запихнули мою Машку, не удалась. Отлетать от своего тела на слишком дальние дистанции мне не удавалось, хотя я и смог улучшить свой первоначальный результат. Поэтому приходится крутиться вокруг да около.

Удалось выяснить, что отсюда я даже могу снова посетить комиссионный магазин на Каланчёвской. Но Доры Михайловны я там не обнаружил. Михаил был, дама за кассой тоже была. А Доры не было. Может, больничный взяла? Вместо неё работал молодой хлыщ с бегающими глазками. Сразу видно, что прохиндей ещё тот. Ни о чём интересующем меня из их разговоров я так и не узнал. Поэтому покинул магазин и вернулся в Склиф.

А что мне ещё делать? Сегодня воскресенье. Суета только в приёмном покое. Ну а в остальных отделениях тишина, покой и посещение больных родственниками. Но к нам в реанимацию никого не пускают по определению. Хотя, кажется, ментов это не касается.

Вместе с сержантом, который сменил предыдущего охранника у моих дверей прибыл сердитый полковник и ещё какой-то человек в гражданском костюме с папочкой. Врач, что попытался воспрепятствовать их посещению моего болезного тела, сдался после нескольких слов полковника. Как я смог расслышать, разрешение на мой допрос они получили от главврача.

Ну, допрос, так допрос. Я нырнул в своё тело и открыл глаза, глядя затуманенным взглядом на пришедших гостей. Мужчина в цивильном костюме присел на стул возле моей кровати и раскрыл свою папку. Достав оттуда бланк протокола допроса, он посмотрел на меня и даже вежливо поздоровался:

— Здравствуйте, Максим Александрович! Моя фамилия Малышев. Я следователь. И Ваше дело теперь веду я.

Я смотрел на него, буквально, как баран на новые ворота. А в голове у меня, как рыба в аквариуме с кипятком, плескалась одна только мысль: «А откуда он знает, что я — Александрович?»

Глава 25

Глава двадцать пятая.

Испачканную совесть не отмыть. Но показывать свою совесть вообще никому не стоит. Пусть продолжают думать, что ты чист.

В этом сером мире мало ярких красок.

Как мишени в тире миллионы масок.

Я гляжу устало, улыбаясь мнимо,

В маски пешеходов, движущихся мимо.

Кто они такие? Мне неинтересно.

Говоря об этом, заявляю честно,

Что моя задача — выжить в этом мире.

Ну, а остальные — лишь мишени в тире.

19 августа. 1990 год.

СССР. Москва. НИИ им. Склифосовского.

— Я вижу, что вы удивлены? — спросил меня ушлый следователь.

— Не понимаю Вас. — вялым голосом, ответил я.

Показывать ментам, что я на самом деле гораздо бодрее, чем выгляжу, я не собирался. Пока что делаю вид, что мне так хреново, что я аж кушать не могу…

— Я заметил, как Вы удивились, когда я назвал Вас по имени-отчеству, Максим Александрович.

— А я разве «Максим Александрович»?

— Ну а как же. Судя по отпечаткам Ваших пальчиков, что нашлись в нашей базе, Вы Шварц Максим Александрович, шестьдесят восьмого года рождения, уроженец города Москвы. А ещё вы в розыске, Максим Александрович.

— За что? — с наивностью в голосе спросил я.

— А Вы не помните, как убили собственную мать? И ещё несколько человек…

— Не помню… Когда это было?

Следак посмотрел в бумаги из своей папки, и продолжил.

— В августе восемьдесят второго в Москве, а потом ещё в сентябре убили милиционеров в Сочи.

— Простите! Но во-первых: Я этого не помню. А во-вторых: Уголовная ответственность за такие преступления наступает только с четырнадцати лет, а я только в середине октября восемьдесят второго года достиг этого возраста.

— Но троих молодых людей, вы убили совсем недавно. А сейчас вам уже гораздо больше четырнадцати. И, кстати, где вы скрывались всё это время…

— Не помню, чтобы я кого-то убивал… У меня была в детстве черепно-мозговая травма с частичной потерей памяти. И с тех пор, я периодически выпадаю из реальности, а воспоминания полностью стираются.

— Как в том кино? Тут помню, тут не помню…

— Да он издевается над нами. — влез в нашу беседу, молчавший до этого полковник.

— Да. — как бы вспомнил я. — Тут мне пару дней назад кто-то сильно по голове ударил. Я с тех пор даже имя своё вспомнил с трудом. Вот Вы, товарищ следователь, назвали меня Максимом. И я вспомнил, что действительно Максим. Но всё остальное, как в тумане.

— Дураком прикидываешься? — не унимался полковник.

— Зачем обзываетесь? — обиженно проканючил я. — Я человек больной на всю голову. А кто меня ударил по голове? Вы?