Я спереди! - Мари Секстон

мной, его голубые глаза были широко раскрыты в темноте моей машины. Тыквенное семечко украшало его волосы. Я наклонился вперед. Обхватил его пальцами и убрал, чувствуя, что время течет слишком быстро, но на самом деле я двигался слишком медленно.

— Дом? — тихо позвал он. — Ты...

— Шшш, — сказал я. Я обхватил его рукой за шею и притянул к себе.

Я хотел только поцеловать его. Даже не страстно. Я просто хотел ощутить прикосновение его губ к своим. Попробовать его на вкус, если смогу. Вдохнуть его воздух. Но тут он обнял меня за шею, запустил пальцы в мои волосы, и я потерял контроль. Внезапно нам снова стало по семнадцать, и мы, затаив дыхание, вцепились друг в друга, прижимаясь через узкое переднее сиденье, которое в прошлом хорошо служило нам, но теперь казалось слишком тесным. Я сорвал с него куртку, отчаянно желая ощутить его худое тело в своих объятиях. Я попытался прижать его к дверце машины, чтобы навалиться на него сверху, но уперся в рычаг переключения передач.

— Боже мой, — выдохнул Ламар, — как у нас вообще что-то получилось?

Я рассмеялся.

— Я как раз хотел спросить о том же.

Он отстранился и с надеждой посмотрел мне в глаза.

— Пойдем внутрь?

Я колебался, разрываясь между тем, чего я хотел, и тем, что, по моему мнению, я должен был сделать. Но, Боже, я хотел его. Не обязательно секс, но я хотел целоваться так, словно нам снова было по семнадцать. Я хотел раствориться в его готовности. Притвориться еще на несколько минут, что у нас все возможно.

Поцелуи никому не повредят, рассудил я, и лучше у него дома, чем здесь, в машине, где все могут увидеть.

— Одежда остается? — спросил я.

Он усмехнулся, прикусив губу. Он произнес, растягивая слова, как истинный южанин:

— Если это то, чего ты хочешь.

Как только я принял решение, мне не терпелось начать. Мне было трудно держать руки при себе, когда я шел за ним по тротуару. Я нетерпеливо подпрыгивал на месте, пока он возился с ключами. Дверь, наконец, распахнулась, и я не стал терять ни секунды.

В свою защиту могу сказать, что Ламар торопился не меньше меня. Он схватил меня за куртку и втащил внутрь. Я захлопнул дверь, прижал его к стене с такой силой, что у него от удивления перехватило дыхание, и поцеловал его.

Это было восхитительно. То, каким он был на вкус, и то, как он ощущался в моих объятиях. То, как его затрудненное дыхание совпало с моим, когда мы прижались друг к другу. Он стянул с моих плеч куртку, и я позволил ей упасть на пол. Я почти надеялся, что дальше он расстегнет мою рубашку. Он этого не сделал, он следовал моему правилу, но скользнул рукой снизу вверх по моему обнаженному животу, заставив меня застонать ему в губы.

— Я думаю, это жульничество, — пробормотал я.

— Давай назовем это лазейкой.

И я не мог отказать. Это было слишком приятно. Я хотел, чтобы он прикоснулся ко мне больше, чем когда-либо хотел чего-либо еще. Я растворился в нем, каждое нервное окончание горело, каждое желание, которое я когда-либо испытывал, было сосредоточено на нем. Он был милым, податливым, агрессивным и совершенно бесстрашным. Все, что я любил в нем пятнадцать лет назад, только сейчас сексуальнее, чем когда-либо. Я сосредоточился на его губах, шее, заднице, которую я обхватил и сжал. Он задохнулся, прижимаясь ко мне, и я обхватил его руками за талию и приподнял. Он охотно подпрыгнул. Он обхватил ногами мои бедра, и секунду, или минуту, или час я удерживал его так, прижав к стене, целуя с новым пылом. Но, приподняв его, я не мог использовать руки. Это не давало мне возможности исследовать его как следует.

Я переместил его на два фута вправо от себя, на маленький комод рядом с дверью, в спешке разбросав по полу нераспечатанную почту. Теперь я мог прикасаться к нему, пока мы целовались. Я провел руками по его бокам, забрался под рубашку, касаясь пальцами его мягкой плоти. Я нащупал его соски, которые затвердели под моим большим пальцем, и пощекотал их, заставив его застонать. Он крепче обхватил меня ногами, и мы стали целоваться сильнее, отчаянно соприкасаясь пахом.

А потом я почувствовал его руки на своей ширинке. Он расстегнул пуговицы на моих брюках. Когда я посмотрел вниз, то понял, что его джинсы уже расстегнуты, а его эрекция выпирает из-под ткани трусов.

— Нет.

— Да, — подтолкнул он, целуя меня крепче. — Скажи «да».

И хотя я хотел отстраниться, я не мог этого сделать. Я уже предвкушал, что почувствую. Абсолютное облегчение, которое наступит, когда я сдамся ему. Я почти кончил, когда его рука сомкнулась вокруг меня.

— Нет, — повторил я, но мне не хватало уверенности. Я был не в состоянии даже перестать целовать его. Я не мог остановить свои бедра от бешенного движения, когда он ласкал меня. Не удержаться от того, чтобы не стянуть с него штаны и не спустить их пониже на бедрах, чтобы я мог обнажить его так же, как он обнажил меня. Я не мог отвести взгляда от его члена, толстого, бледного и великолепного, каким он был всегда. От этого зрелища у меня потекли слюнки, но прежде чем я успел подумать о том, чтобы высвободиться, он сменил хватку. Он переместился так, чтобы наши члены были параллельны, и обхватил их обоих одним кулаком. Я застонал при виде того, как соприкасаются наши эрекции, как наши головки скользят в унисон между его пальцами, от изумления от того, насколько это чертовски приятно.

— Нет, — повторил я, но теперь это был едва слышный шепот. Едва ли это была мысль. Всего лишь символическое усилие, потому что это было то, чего я хотел. Это было то, чего я всегда хотел.

— Да, — снова настаивал он. — Скажи «да».

Я кивнул, тяжело дыша, не в силах больше сопротивляться ему.

— Да, — выдавил я. — Боже, да!

И эта простая капитуляция изменила все. Мир рухнул. Забыто чувство вины. Забыты мои противоречивые приоритеты. Пятнадцать лет потеряно, но теперь мы здесь, наконец-то, достигли естественной кульминации всего, что было раньше. Больше никаких отрицаний. Я больше не буду довольствоваться его слабой тенью в своем сердце. Он был настоящим, совершенным и живым в моих объятиях, таким ярким, великолепным и желанным, что я не смог бы отстраниться, даже если бы попытался. Он улыбнулся мне, его глаза блестели от удовольствия, губы были влажными от наших