Первая в списке - Магдалена Виткевич

реакции. Перед моим мысленным взором до сих пор стоял он сам – в тот момент, когда застал меня за компьютером, – и его полный удивления и разочарования взгляд… Когда-то я целый месяц встречалась с одним прокурором. Это была сделка. Он знал: все, что он скажет, на следующий день будет в газете. А я? Я старалась, чтобы за время, проведенное со мной, ему было хорошо. Он не жаловался. Мы расстались неконфликтно и даже в каком-то смысле по-дружески. Схема была простой: он давал мне что мог, а я ему платила за это чем могла и хотела платить.

Марек оказался другим.

Я почувствовала, что к предложенной мною игре он отнесся не как к тайм-ауту на работе для разрядки эмоций. Типа пробежки. Побегаешь полчаса – и мир сразу кажется более дружелюбным. На работе, где я утопала в грязи и помоях знаменитостей, мне пришлось устроить трамплин для прыжка от реальности. Им часто служил секс, а еще чаще бег. Жаль, что я не смогла заключить с Мареком чистую сделку. Но действительно ли он что-то такое знал? Или просто так, дежурно сказал Каролине, чтобы мы не теряли надежду?

*

Это было незадолго до Дня независимости[17]. В Гдыне был организован забег на десять километров. Я хотела принять участие. Не для того, чтобы отпраздновать независимость, а чтобы доказать себе, что я все еще полна сил. Я чувствовала, что могу установить свой жизненный рекорд. Мне хотелось заключить пари с судьбой: если уложусь в сорок пять минут, Патриция будет жить. Я всю жизнь спорила о чем-то с судьбой. И почти всегда побеждала.

На этот раз я не остановилась в доме Патриции. Мне нужен был покой. Я любила ее детей, но шестилетняя девочка, болтавшая без умолку, выбивала меня из ритма. Кажется, я слишком привыкла к одиночеству. К тишине и покою. Я могла поехать к родителям, наверное, они приняли бы меня. Я дважды проехала под их окнами, даже не заглядывая в них. Просто хотела навестить старые места.

Я ночевала в гостинице в Гдыне, недалеко от места старта, куда я хотела добежать трусцой, что-то вроде разминки. Хороший завтрак, леггинсы, моя любимая футболка с Берлинского марафона. Я приколола стартовый номер и чувствовала, что могу все. Только на мгновение у меня мелькнула мысль: что будет, если не побью свой рекорд? Могу ли я ставить жизнь моей подруги на кон в игре с судьбой?

Когда бежала из гостиницы до места старта, я услышала позади себя учащенное дыхание. Дело нормальное в забеге, но это еще не был забег, и я с любопытством обернулась. Это был Марек, врач Патриции. Он бежал рядом со мной. В красной футболке с надписью: «Команда костного мозга».

– Тоже бежишь? – удивилась я.

– Сейчас такие времена. Все бегают.

– Прости меня за то, что было там.

– Это ты меня прости.

– Если за поцелуй, то можешь не извиняться, – сказала я серьезно. – Он был… очень милым. Удивительно приятным.

Краем глаза я заметила, что он улыбнулся.

– У меня это профессиональное любопытство. Просто я думала, что найду то, о чем ты не хочешь мне рассказать, – призналась я. – Для Патриции я сделаю что угодно.

– Семья всегда на первом месте.

– Ну да. А я, по-твоему, что – не семья?

– Патриция сказала, что ты для нее как сестра. Что сначала я должен рассказать все тебе.

Я изумленно посмотрела на него.

– Ты знаешь, сегодня я бегу ради нее, – призналась я.

– Что значит ради нее? – удивился он.

– Я поспорила с судьбой, что если уложусь в сорок пять минут – она будет жить.

– А если нет?

– Уложусь, – твердо сказала я.

– Уложишься. Я тебе помогу, побегу немного быстрее.

– Ты хочешь, чтобы я шла у тебя в фарватере?

– Успокойся, я подожду тебя на финише, – подколол он.

На старте музыка, наушники в уши. Мы стартовали. Некоторое время мы бежали вместе, а потом Марек сильно ускорился. Я то и дело поглядывала на часы, он держал заданный темп. Я справлялась. В ушах парни из NPWM[18] пели, что у меня есть силы и что я справлюсь, а я бежала. Передо мной бежал один тип в футболке с надписью: «Я бегу, потому что меня человечество бесит». Я повторяла это как мантру, ровно распределяя нагрузку на каждую ногу, делая ускорение на каждом ударном слоге. Человечество всю жизнь меня бесило. Он ускорялся, я за ним. Футболка постоянно была у меня перед глазами. Мне казалось, что стоит сбросить обороты, но все время в ушах звучал вопрос Марека: «А что будет, если не уложишься в сорок пять?» Уложусь, я побью свой личный рекорд. Побью, черт возьми!

Я пересекла финишную линию и оказалась прямо в объятиях Марека. Посмотрела на часы: сорок три с мелочью. Уложилась. Побила.

– Удалось! – сказала я с трудом. – Патриция будет жить.

– Будет жить. Итак, сделал дело – гуляй смело, теперь можем и по пивку ударить? – предложил он, улыбаясь.

– Ты больше не злишься на меня?

– Нет. Уже прошло.

Вот так, не сбавляя спортивного запала, мы побежали трусцой сначала на обед, а потом… потом и на пиво в Орлово. Я была удивлена, что мне еще хочется бежать. Я чувствовала, что могу все. Марек загадочно улыбался.

– Есть донор, – сказал он. – Она прошла все предварительные исследования. Мы держим ее в резерве до конца года. Это означает, что уже в конце года Патриция получит от судьбы новый шанс.

– Марек! – не могла сдержать я слез радости. – Это всегда получается?

– Прогноз хороший. Нужно надеяться на лучшее. Только просьба к тебе: ни о чем не спорь с судьбой.

– Ну и что теперь? Ты что-нибудь знаешь о ней?

– Нет. Только что женщина и что полька. Больше ничего не знаю.

– Патрицию нужно для этого как-то специально подготовить?

– Да. Непосредственно перед поступлением в отделение трансплантации костного мозга мы должны исследовать ее вдоль и поперек. Работа печени, почек, сердца и легких, гормоны… Немножко подержим ее в изоляторе, чтобы исключить наличие инфекции. Она должна быть абсолютно здорова, в смысле свободна от любой инфекции или ее потенциального источника. Затем будет подготовка к пересадке. Присущая любому организму естественная защита от всех инфекций будет, что называется, отключена. Грядет тяжелый период, потому что ее нельзя будет навещать. Любой риск угрожает смертью.

– Как долго это продлится?

– Трудно сказать. Я говорю о процедуре трансплантации вообще, как таковой. В больнице она останется до тех пор, пока трансплантат не будет принят организмом и не