Прокаженная - Гелена Мнишек

— Отложим дискуссию! Дорогой граф, выпьемте лучше вина.

И потянул тяжело дышавшего магната к столу. Увидев полные бокалы, Барский успокоился. Майорат посмотрел на него и произнес с усмешкой:

— Все у нас этим и кончается…

Зазвенели бокалы. Брохвич, обняв за плечи Михоровского и Жнина, шепнул:

— Посмотрите только на Вилюся!

Студент стоял в полуоткрытой двери, подавшись вперед, побледнев, затуманенными глазами пожирая поющих цыганок. Вытянув шею, он таращился на них с любопытством новичка и напоминал подстерегающего мышь кота.

Вальдемар усмехнулся:

— Сущие конфетки, верно? Неплохой цветничок!

Но Вилюсь его не слышал.

Брохвич, тихонько подкравшись к юноше, сильным толчком выпихнул его за порог.

Ошеломленный Вилюсь внезапно оказался посреди зала.

Две цыганки бросили в него цветами и закружились вокруг в чардаше.

Вилюсь казался совершенно одуревшим.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся граф Барский.

Ему вторил Морикони.

Вальдемар скривился:

— Юрек, что за глупости? Брохвич заходился от смеха:

— Да ты только посмотри на него! Как он от них шарахнулся!

Трестка затащил Вилюся назад в кабинет. Юноша скорее был возмущен, чем зол; но он уже осушил несколько бокалов и потому исподлобья воззрился на Брохвича.

— Смотрите, Трестка в роли няньки! — хохотал Брохвич. — Ничего удивительного, Вилюсь — его будущий шурин…

— Оставьте его в покое! Юрек, ты сегодня совершенно шальной, — сказал Михоровский.

Князь Гершторф поднял бокал:

— Господа, выпьем за сегодняшних обладателей наград, и в первую очередь за майората!

— Нельзя — нет панны Риты, а ее тоже наградили!

— От ее лица выпьет граф! — засмеялся Вальдемар, чокаясь с Тресткой.

— Тогда уж — и за мой похвальный лист!

— Непременно!

Посыпались новые тосты. В зале гремела музыка. Пылкая, дикая мелодия чардаша будоражила кровь. Брохвич подошел и широко распахнул дверь.

В кабинет проникали запахи вина, помятых цветов и крепких духов. В зале развеселились не на шутку — громкий смех, болтовня, песни цыганок отдавались в кабинете. Несколько мужчин подошли к двери и неотрывно смотрели в зал.

Черноволосые темпераментные испанки потрясали кастаньетами, их черные глаза рассыпали искры. Красочные, как бабочки, женщины очаровывали красотой движений, соблазняли. Песни, музыка, шум, стук кастаньет и своеобразный запах разгоряченного зала дурманили. Серые глаза Михоровского заискрились, в них блеснул огонь. Горячая кровь уже вскипела в нем. Он сделал шаг вперед, пытался иронически посмеяться над собой, но притяжение зала оказалось сильнее. Внезапно перед ним мелькнули ясное личико Стефы и ее большие темно-фиалковые глаза, затененные пышными ресницами, словно светящие в ночи звезды. Он вздрогнул… видение растаяло. Лицо его изменилось, он равнодушно посмотрел в зал, отвернулся и пожал плечами.

Майорат хлопнул в ладоши. Появился лакей. Михоровский велел подать пальто.

— Вальди, ты уходишь? Бросаешь нас? — удивился Брохвич.

— Потешный ты, Юрек! Доброй ночи!

— Я ухожу с майоратом, — сказал молодой Гершторф.

— И я, и я! — раздалось несколько голосов.

— Ну, тогда и я с вами! — крикнул Брохвич.

Трестка тоже встал, будя задремавшего Вилюся.

Вскоре кабинет опустел.

Когда они проходили через зал, одна из испанок заступила Михоровскому дорогу и, ударяя в кастаньеты, обдала его черным пламенем прекрасных глаз.

Майорат неприязненно отшатнулся.

На улице перед входом стояли ландо и кареты. Кучера почти все спали, клюя носами на козлах. Но Бруно из Глембовичей чутко бодрствовал. Вальдемар попрощался с друзьями и откинулся на подушки. Рядом с ним сел Брохвич.

Когда экипаж тронулся, Брохвич сказал:

— Вальди, ты невероятно изменился.

— Изменился, — словно эхо, отозвался майорат.

XXVIII

Назавтра пани Идалия со Стефой и Люцией возвращались с выставки в ландо Вальдемара. Он сам сидел впереди, рядом с Люцией. Когда они выходили из отеля, швейцар подал Стефе запечатанный конверт. Девушка радостно вскрикнула:

— Письмо от отца!

Распечатала конверт и быстро пробежала письмо глазами:

— Отец остановился в отеле «Европейский»… Он был здесь, но меня не застал… — она умоляюще глянула на пани Идалию. — Вы мне позволите увидеться с отцом?

— Конечно, но вы вернетесь к ночи?

— О да!

— Надеюсь, ваш батюшка нанесет нам визит…

— Я возьму второй экипаж и отвезу вас, — сказал Вальдемар.

— Спасибо, я поеду на извозчике.

Стефа попрощалась с паном Мачеем и Люцией.

— Вы упорно не хотите ехать со мной? — спросил Вальдемар.

— Я же сказала, возьму извозчика.

— Очень тактичная девушка, — сказала баронесса отцу, когда Стефа и Вальдемар покинули экипаж. — Вальди временами чересчур уж галантен.

— Ему вольно было предложить, ей отказаться, — сказал пан Мачей.

Провожая Стефу, Вальдемар обратил внимание на ее волнение и поинтересовался:

— Что с вами происходит, пани Стефания?

— Я давно не видела отца.

— Но вот уже несколько дней, как я вас не узнаю. Выставка странно на вас повлияла.

— Хорошо или плохо? — прикусила губу Стефа.

— Непонятно. Вы чем-то глубоко озабочены… Она подняла на него задумчивые глаза:

— Значит, вы заметили?

Подавая ей на прощание руку, Вальдемар сердечно шепнул:

— Будьте веселой… и верьте мне.

— В чем это? — гордо выпрямилась она.

— Вы знаете, только боитесь дать себе в том отчет, — чеканя каждое слово, сказал Вальдемар.

Лишь сев на извозчика, Стефа вздохнула с облегчением. Он отгадал, понял то, чего она больше всего боялась, скрывала даже от самой себя…

Она ощутила себя счастливой, словно гуляла среди лугов, полных благоухания. Знала, что заблудилась, но не искала других дорог. Зачарованный сад раскинулся перед ней, цветущий, благоухающий. Закрыв глаза, она упорно слушала чудесную музыку. Раньше она любила жизнь, теперь прямо-таки обожала ее. Она боялась, что кто-то отгадает по ее лицу ее мысли — и эти страхи в сочетании с сияющими глазами делали ее еще прелестнее.

— Стефа! — радостно вскрикнул пан Рудецкий, вскакивая при виде входящей дочки.

— Папочка!

Стефа долго расспрашивала отца о матери, о младших братьях и сестрах, о доме, соседях. Пан Рудецкий приглядывался к ней радостно, но испытующе. Наконец, он спросил:

— Ну, а как твои дела, детка? Письма-то ты пишешь веселые… А что оно на самом деле?

Стефа обняла отца и спрятала лицо на его груди:

— Все прекрасно, папочка! Люция очень милая девочка, и мы любим друг друга.

— Ну, а пани Эльзоновская? А этот ваш любимый дедушка, которым ты так восхищаешься? Как его зовут, вечно забываю?