Прокаженная - Гелена Мнишек

— Довольно, Юрек, оставь его в покое! — сказал Вальдемар. — Я хочу обратить ваше внимание на одно сегодняшнее событие, которое мне пришлось весьма не по вкусу… но что это? Здесь нет вина?

— Черт, а мы заболтались и о вине совсем забыли!

— Эй, слуги! — позвал Вальдемар. — Господа, съедим что-нибудь?

Все переглянулись.

— Мы же недавно ужинали.

— Я, пожалуй, съем устриц, — сказал Брохвич.

— Можно еще и омаров.

— Омаров, устриц и шампанского! — приказал Вальдемар лакею.

Брохвич потянул Вальдемара за рукав и шепнул:

— Вальди, ты только приглядись к этой банде цыганок! Пикантные, верно? Особенно вон та, увешанная цехинами, — глаза, что Везувий! А испанки? Ням-ням! Гофман уж постарался!

Вальдемар выглянул в зал сквозь полуоткрытую дверь и чуть пожал плечами.

— Кривляки, попугаи! — сказал он, угощая друзей сигарами.

— Ну, ты сегодня ужасно лаконичен! — обиделся Брохвич.

Вошли князь Занецкий-старший, зять княгини Подгорецкой граф Морикони и князь Францишек Подгорецкий. Следом величественно прошествовал в кабинет граф Барский. Внесли шампанское, все подошли к столу. Вальдемар выпил бокал и бросился в кресло. Молча закурил сигару.

— О чем же вы хотели нам рассказать? Что вам пришлось не по вкусу? — спросил молодой Станислав Ковалевский.

Майорат сказал:

— А вы, господа, ни на что не обратили внимания при вручении наград?

— Ну… Разве что на учтивую физиономию губернатора, когда он вручал тебе медаль, да на удивленные глаза Трестки, когда он понял, что ничего не получит, — сказал Брохвич.

— Ну, насколько я знаю, граф Трестка получил все же похвальный листок, — сказал Занецкий.

— Ха-ха-ха!

Вальдемар выпустил клуб дыма:

— Довольно шуток! Разве вас не удивили фанфары?

Князь Гершторф резко обернулся к нему:

— Фанфары! Ну, конечно! Они особенно выделяли титулованных призеров!

— Скандал! — вскочил Вальдемар с кресла. — Такого терпеть нельзя! Когда получал награду кто-то из нашего круга… или даже богатый нувориш, фанфары играли особенно долго и громко, оркестр словно с цепи срывался.

Когда награждали промышленников, простых граждан или малоизвестных участников из Варшавы, фанфары едва изволили отзываться, а пару раз вообще молчали. Стыд! Это вина нашего товарищества! Кто приказал так поступать? Участник есть участник, и точка! Если уж кто-то отличился и получает награду, должны звучать фанфары, Михоровский это, Таковский или Сяковский! Меж ними не должны были делать разницы — но сделали! И она бросалась в глаза! Обиженные не станут жаловаться в голос, но начнут перешептываться, а самые остроумные возьмут нас на язычок. Они к тому же знают, что в оргкомитете большинство — из нашего круга, и могут подумать, что ими попросту пренебрегают. Я говорил об этом председателю, но…

— А не говорил ли я вам? — спросил молодой князь Гершторф. — Граф Мортенский, некогда дельный человек, нынче не видит и не слышит, что у него делается под самым носом!

Михоровский пожал плечами:

— Что правда, то правда!

Князь Занецкий подошел к Вальдемару:

— Вы правы, промашка получилась, — и добавил тише: — Я вам давно говорил, что Мортенский поддерживает только высшие круги.

К ним приблизился граф Барский и сказал с таким выражением лица, словно только что велел обстрелять из орудий весь земной шар:

— Позвольте сказать, господа! Я весьма удивляюсь вашим словам, пан Михоровский. Должны оставаться некие различия между патрициями и плебеями. По моему мнению, директор оркестра своей затеей с фанфарами проявил большой такт.

— Что до участников, все получили по достоинству.

— Значит, для простой справедливости и беспристрастного суда вы места не находите? — взорвался майорат. — К чему тогда эксперты? Вывесим на выставке огромный щит с перечнем наших заслуг, а на достижения людей простых и внимания не стоит обращать! Если уж начали, закончим совершеннейшим свинством!

Граф Барский воздел голову еще величественнее. Глядя на Вальдемара, он менторским тоном изрек:

— Щиты с гербами у нас и без того имеются, не стоит вывешивать их лишний раз. На выставке мы всем открываем дорогу, можем оценивать их и награждать, но… соблюдая меру.

— Глупости! — буркнул Вальдемар. — У нас два пути, — продолжал майорат.-Либо способствовать развитию производителей из трудовых классов, либо не устраивать больше выставок.

— Решительно ставите вопрос! — вмешался граф Морикони, хмуря брови и так сильно потирая ладони, словно крошил что-то в них.

— Иначе нельзя. Без участия простых людей выставки станут напоминать карнавал для людей нашего круга. Развлечений будет масса, но не более того. А награды? Ну, конечно, мы ими осыплем друг друга. Выстави я свое старое пальто и стоптанные калоши, наверняка получу золотою медаль.

Брохвич и Трестка расхохотались, потом Трестка вмешался:

— А мне такая система нравится. Так легко будет получить золотую медаль!

— Ну, у тебя и сейчас есть похвальный лист.

— Сдается мне, исключительно благодаря деликатности экспертов.

— Ничего подобного, Трестка! Ты его заслужил. Если бы мне несправедливо присудили золотую медаль за коней, я бы ее вернул; но будь я тем пчеловодом, с которым поступили по-свински, уж я бы поучил экспертов уму-разуму!

— Экспертами по пчеловодству были дамы.

— И мужчины тоже! Быть может, в этом и была ошибка: они больше занимались флиртом, чем пчелами.

— Экий вы насмешник! — засмеялся князь Занецкий.

— Я говорю чистую правду! Любой может понять, что высшая награда по праву принадлежала этому пчеловоду, чем мне или множеству других. Имеющий глаза да увидит! У меня — деньги, образование, я знаком с новейшей культурой производства, а у него один лишь жизненный опыт, ум и крестьянская бережливость. Кто из нас потрудился больше? И при чем тут гербы, имена и общественное положение?

Барский потрогал шею, словно опасался апоплексического удара, и приглушенным голосом изумился:

— Неслыханно в устах аристократа! Что за кощунство!

Вальдемар громко засмеялся, поднял руки и, подражая пафосу графа, воззвал:

— О, смилуйся, граф!

Граф выпрямился, величественный, но удивленный:

— Что? Вы vraiment?[64]

Вальдемар смеялся, расхаживая по комнате. Брохвич шепнул ему на ухо:

— Посмотри! Барского обуяло магнатское безумие. Сейчас его удар хватит.

Занецкий старший, коснувшись руки Барского, спокойно сказал:

— Отложим дискуссию! Дорогой граф, выпьемте лучше вина.

И потянул тяжело дышавшего магната к столу. Увидев полные бокалы, Барский успокоился. Майорат посмотрел на него и произнес с усмешкой: