Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг

— Она самая, — подтвердил парень в шапке. — Самое высокое здание в городе.

— Спасибо!

Я закрыл окно и порулил к мосту. Через пять минут уже выехал на набережную на противоположном берегу. «Горизонт» отсюда прекрасно просматривался, так что найти дорогу было плевым делом. В высотке я насчитал этажей двадцать, если не больше — никогда раньше таких монстров вживую не видел. То ли белый, то ли светло-серый цилиндр торчал у самой воды. С одной стороны окна выходили на фьорд и центр Ольборга, с другой — на Нёрресунбю. Легко представить, какой потрясающий вид открывался с верхних этажей. Ясно теперь, почему небоскреб «Горизонтом» назвали.

Парковка перед зданием была забита машинами. В нем наверняка имелся еще и подземный паркинг, но я не знал, можно ли туда заезжать не жильцам, да и въезд искать — только заморачиваться. Поэтому я оставил «фольксваген» в соседнем дворе.

Вблизи «Горизонт» казался просто гигантским. Я разглядел, что на самом деле цилиндр был не один. Три округлые башни соединялись по центру. Большинство окон в здании не горели: ведь время перевалило за полвторого ночи. Только нижний этаж, где, судя по множеству стеклянных дверей, находился холл, был ярко освещен. Да еще и на самом верху сияли огни. Мне даже послышались оттуда музыка, смех и голоса, будто где-то на небесах отжигали ангелы.

Я вытащил из кармана мобильник и еще раз проверил сообщения. Ничего. Только старая эсэмэска с «Горизонтом 22». И что, интересно, значит это «22»? Вряд ли в Ольборге было двадцать два «Горизонта». Судя по всему, это местная достопримечательность, единственная в своем роде. Может, «22» — это этаж? Или номер квартиры?

Зло сплюнув, я зашагал к ярко освещенным дверям, предположительно главному входу. Домофона тут не оказалось, и я спокойно вошел внутрь. Ноги тут же утонули в толстом темно-сером ковре. Я растерянно замер. А я точно попал по адресу?

Огромный круглый холл напоминал фойе гостиницы из какого-нибудь американского фильма. Вон, даже и ресторан есть за стеклянной стеной — закрытый, конечно. Ночь же. По центру, внутри огромной, сверкающей хромированной сталью колонны прятались шахты лифтов. Не хватало только улыбающегося администратора за стойкой и портье в белых перчатках для полноты иллюзии.

Я медленно направился к лифтам, озираясь по сторонам. Все казалось, сейчас меня остановят и завернут обратно. Но холл был абсолютно пуст. Если где-тот тут и сидел охранник, то, наверное, наблюдал он за мной через прицелы притаившихся под потолком видеокамер.

Приблизившись к лифтам, я заметил, что они разные. Один обозначен буквой «А», второй — «В» и третий — «С». Рядом располагались панели с номерами квартир и именами жильцов. Я нашел глазами двадцать второй этаж — он же последний. Туда поднимался только лифт «В».

Кажется, Машино сообщение начинало приобретать смысл. В отличие от других этажей, тут была всего одна квартира. На табличке у лифта стояла фамилия жильца: «Бёдкер Кристенсен». Я нахмурился. Это какого же размера должна быть его хата? И еще более интересный вопрос: что там делает Маша, да еще ночью?

Почесав в затылке, я нажал на кнопку вызова лифта. Она засветилась зеленым, экранчик над дверями показал электронный ноль, но они и не думали открываться. Я надавил на кнопку еще пару раз — с тем же успехом. Только тогда до меня дошло, что, вероятно, надо использовать электронный ключ или позвонить в квартиру, чтобы лифт послушался.

Меня начала разбирать злость. Мало того, что меня разбудили посреди ночи, выгнали на мороз, заставили мотаться по всему городу в поисках этого гребаного «Горизонта», больше похожего на гибрид Форт-Нокса и отеля «Калифорния», так еще и телефон, чтоб его, не берут и двери не открывают!

Сердито взъерошив волосы, я надавил на блестящую кнопку у надписи «Бёдкер Кристенсен». Панель с именем жильца засветилась — значит, сигнал пошел. Ждал ответа я долго.

— Кто? — наконец раздался хриплый мужской голос, едва перекрывавший грохот музыки, женский визг и прочий шум вечеринки, очевидно, бывшей в самом разгаре. Мой внутренний барометр резко скакнул с отметки «злой как собака» на отметку «в ярости».

— Медведь! — гаркнул я в переговорное устройство. Хотел, чтобы этот козел Бёдкер меня точно расслышал.

— Тут Медведь какой-то, — донеслось приглушенно из динамика. Обращались явно не ко мне.

— Не какой-то! — рявкнул я, чувствуя, что терпение мое на исходе. — Я к Марии!

— Это к Марии, — повторил мои слова кому-то тип из домофона. — Есть тут Мария?

Зажужжали невнятно голоса, и связь оборвалась. Я в сердцах треснул кулаком в стену и скривился от боли. Мелодично тренькнув, двери лифта разъехались в стороны. Не раздумывая над тем, что именно сработало — мой кулак или Машино имя, я заскочил в кабину и нажал на номер «22».

Лифт плавно поехал вверх, а я хмуро уставился на собственное отражение в зеркальной стене. Не знаю, что за народ собрался в пентхаусе на двадцать втором, может, местная нарко-гангста-тусовка, но я в своих жалких мятых тряпках «Эйч энд Эм» и с торчащей во все стороны со сна шевелюрой вряд ли туда впишусь. Да и пофиг!

Двери лифта снова тренькнули, открываясь. В холле с таким же темно-серым ковром была всего одна дверь, из-за которой доносился приглушенный качественной звукоизоляцией тяжелый пульсирующий ритм. На нее кто-то прилепил скотчем лист офисной бумаги с кривоватой надписью от руки: «Не звоните. Открыто». Я осторожно нажал на ручку и толкнул дверь темно-вишневого дерева.

В лицо ударила волна оглушающей какофонии звуков и теплого спертого воздуха, наполненного смесью разных духов, пота, пролитого алкоголя и печально уже знакомого смолистого дымка травы. Повторяющийся однообразный ритм электронной музыки и мерцающие вспышки неонового света, скользящие по стенам полутемной прихожей, делали ее похожей на отсек космического корабля. Я пошел на свет.

В стене слева внезапно распахнулась дверь, чуть не треснув меня по лбу. Из ванной вывалилась сладкая парочка, все еще сплетаясь языками, и, не обращая на меня ни малейшего внимания, подрейфовала в сторону праздника жизни. Девушка подламывалась на высоких шпильках, а у ее платья не было спины — ну или как это называется, когда голое тело видно сзади до самой попы. Парень выглядел вполне обычно, если не считать тоннелей в ушах, свисающих до самых плеч.

Я пристроился к парочке в кильватер. Вскоре мы уже пробирались через толпу потных, иногда полуголых тел, дергающихся под кислотную музыку. Я хотел спросить о Маше, но стоило взглянуть на лица вокруг — отсутствующие или искривленные в диких гримасах, со зрачками, похожими на блюдца, — как