Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг

в куртке фотографии в пластиковом кармашке, которые предусмотрительно прихватил с собой. Не только то фото с крестин, но и снимки мамы — одной и со мной вместе. Я подумал, что родственникам, может, захочется увидеть, какой она стала и как я рос. К тому же так я мог доказать, что и есть тот самый Ноа, — если кто-то засомневается.

Чем дольше я стоял у закрытой двери, размышляя, что и как скажу дяде, когда он откроет, тем сильнее колотилось сердце и суше становилось во рту. Я вспотел, несмотря на вечерний холод. Ледяные ладони стали влажными, и я вытер их о штаны. Собрался и позвонил в звонок. Из-за двери не донеслось ни звука. Я нажал на тугую кнопку еще несколько раз — с тем же результатом — и усмехнулся. Кажется, это у нас семейное — не менять батарейки в звонках.

Я постучал в дверь. Сначала робко, потом громче. Гробовая тишина.

Может, дядя уснул перед теликом? Да нет, рано вроде как-то для этого. Еще и семи нет. Тогда вышел куда-то? Может, в магазин поехал? Вспомнил, что забыл что-то купить. А телевизор не выключил.

Я оглянулся на темный силуэт карпорта рядом с палисадником. Можно посмотреть, стоит ли там машина. Если нет, Вигго точно куда-то уехал, а вернуться не успел. Я же заявился немного раньше времени.

Промочив ноги в густой траве, я добрался до навеса и заглянул за бетонную стену. В слабом свете фонаря разглядел внутри наваленные до самого потолка ящики, коробки и прочую рухлядь, даже ржавый велик. Машиной тут и не пахло. Похоже, дядя использовал карпорт под склад.

Немного подумав, я решил обойти дом. Может, там есть другой вход? Или удастся что-то разглядеть внутри через окно?

С задней стороны дома тьма была почти кромешная. Впереди маячило что-то вроде застекленной веранды, плывущей через мглу, как корабль-призрак, освещенный теми же голубоватыми вспышками, что я видел в окне фасада, только ярче. Я осторожно пошел на свет, стараясь не наткнуться на стоящие у стены горшки, из которых торчали засохшие скелеты растений.

Раздвижная дверь на веранду стояла приоткрытой. Я постучал по пыльному, в грязных разводах стеклу.

— Хэлло! Есть кто-нибудь? Это Ноа, — хрипло прокаркал я, прежде чем горло пережало сухим спазмом. На бетонном полу веранды среди остовов садовой мебели я разглядел дохлую птицу — облепленный перьями скелет с черной засохшей изюминой глaза.

В темном углу внезапно раздался шорох. Краем глаза я отметил движение, но было уже поздно. Огромная черная тень беззвучно метнулась на меня, шипя по-змеиному. Я с воплем отпрыгнул назад, прикрываясь руками. Локоть ударился о косяк, и от боли перед глазами полыхнуло белым. Ногу что-то задело. Я едва успел разглядеть длинную, слипшуюся колтунами шерсть и поднятый трубой лохматый хвост, прежде чем черная молния растворилась в темноте сада.

Я привалился спиной к косяку и прижал пульсирующий локоть к ходуном ходящим ребрам. Фак, кот! Чуть меня на тот свет не отправил! Сердце едва из горла не выскочило.

— Кто тут?

Яркий свет лампочки, вспыхнувшей под потолком, заставил меня зажмуриться, но низкий мужской голос говорившего подсказывал — я нашел-таки Вигго.

— Это Ноа, — промямлил я, представив себе, как, наверное, сейчас должен выглядеть в глазах дяди. — Мы договаривались.

— А, да. Ну здравствуй, Ноа. Я Вигго.

Я часто заморгал. Глаза наконец привыкли к свету достаточно, чтобы разглядеть говорившего. Он был высоким — выше меня, хоть и сильно сутулился. Не знаю, указал ли дядя на «Фейсбуке» свой настоящий возраст, но выглядел он гораздо старше сорока. Нижнюю половину лица скрывала густая неопрятная борода. Верхняя не имела ни малейшего сходства с актером на фото. Кустистые брови нависали над поблескивавшими в их тени глазами, спутанные пряди жирных русых волос падали на лоб. Несмотря на широкие плечи, грудь под свободно висящей клетчатой рубашкой казалась впалой, а в районе пояса фланель оттопыривало намечающееся брюшко. И рубашка, и болтающиеся на худых ногах джинсы были потрепанными и несвежими на вид. Носки дядя, очевидно, считал излишней роскошью и стоял на бетонном полу веранды босиком.

— Здравствуйте, — пробормотал я и отлепился от косяка. — Извините, что я с заднего хода, но у вас звонок не работает, а на стук никто не открывал.

— Все нормально. Я из-за телевизора не слышал. — Вигго отступил в сторону и приглашающе махнул рукой. — Заходи.

Я переступил через птичий скелет и шагнул в комнату, судя по незастеленной двуспальной кровати, служившую спальней. В нос шибанула табачная вонь, смешанная с кислым запахом пота, немытого тела и кошачьего лотка, который давно не чистили. Я едва удержался, чтобы не зажать нос.

Дядя погасил свет на веранде, поэтому деталей обстановки я не разглядел. Мы прошли дальше — в гостиную, где бормотал телевизор, дававший единственный источник света. Кажется, шел какой-то датский сериал — я узнал лица популярных актеров.

Щелкнул выключатель, и над журнальным столиком вспыхнула тусклая лампа, выхватив из полумрака ряд пивных банок, набитый чем-то пакет и переполненную пепельницу, на краю которой дымилась недокуренная сигарета. Часть бычков вывалилась на столешницу, наполовину закрытую расстеленными газетами с рассыпанным по ним табаком. Очевидно, я оторвал Вигго от изготовления самокруток.

— Садись. — Дядя указал на стоящие у столика разномастные диван и кресла — вытертые и покрытые пятнами неопределенного происхождения. — По пивку?

Он тяжело опустился на свое место посреди дивана и прямо напротив телевизора. Поколебавшись, я присел на краешек продавленного кресла, где, кажется, лоснящаяся обивка была более-менее чистой.

— Нет, спасибо, — мотнул я головой. — Я за рулем.

— И правильно, — одобрительно хмыкнул дядя и затянулся недокуренной сигаретой. — Тогда кофе?

Я покосился на термос с заклеенной скотчем крышкой и кружку в засохших коричневых потеках, стоявшую рядом с пепельницей, и поспешил ответить:

— Нет, мне, наверное, просто воды.

— Воды так воды. — Вигго пристроил сигарету на край вавилонской башни из окурков, поднялся и пошлепал босыми ногами в сторону, предположительно, кухни.

Я услышал хлопанье дверцы шкафчика и журчание текущей из крана струи. Минуту спустя дядя вернулся и поставил передо мной полный стакан. Через мутные стенки я заметил, что к донышку изнутри что-то прилипло. Пить я решил не торопиться.

— Дай-ка мне посмотреть на тебя. — Дядя прищурился, снова присосавшись к своей сигарете.

Под его пристальным оценивающим взглядом мне захотелось съежиться, слиться с замусоленной обивкой кресла, стать маленьким и незаметным. Пальцы в кроссовках поджались.

— Похож, — выдохнул Вигго густое облако дыма, на мгновение повисшее между нами. — Вылитый Эрик в молодости. Кстати, сколько тебе?

— Восемнадцать, — едва сумел выдавить я. Язык прилип