Сотня цветов. Японская драма о сыне, матери и ускользающей во времени памяти - Гэнки Кавамура

– Зная мою маму, можно предположить, что она перед родами тоже работала до последнего. А что ей, матери-одиночке, еще оставалось? От нее даже родители отвернулись, помощи ждать было неоткуда. Она даже в больницу меня рожать приехала сама.

Тот день, когда Идзуми появился на свет, Юрико описывала в дневнике. Но сам сын от нее никогда ничего про то не слышал.

– Мурашки по коже, как представлю, что тогда в одиночестве чувствовала твоя мама.

– Сейчас я осознаю, насколько тяжело ей было. Да и после моего рождения: и работать приходилось за двоих, и весь быт был тоже на ней одной.

Каори с сочувственным пониманием кивала в ответ, но вдруг, как током ударило, она оторвала глаза от экрана ноутбука и застыла: к ней будто пришло озарение. В эту секунду послышалось, как в стакане шипят пузырьки газа.

– Я сегодня заметила! Когда мы за столом сидели, твоя мама тоже не притронулась к своей порции мисо-супа.

Среди всех собравшихся тем вечером под крышей пансионата только двое не съели даже одну ложечку мисо-супа – Идзуми и Юрико. Они быстренько все за собой убрали, чтобы никто не заметил, но от зоркого глаза Каори ничего было не утаить.

В тот день, когда Идзуми в последний раз ел приготовленный мамой мисо-суп, с самого утра падали хлопья весеннего снега.

Юрико накормила сына завтраком; стоя в дверях, проводила взглядом удалявшуюся в сторону школы фигуру мальчика, вышла из дома и больше не вернулась.

Идзуми смиренно прождал пять дней. Временами приходили ученики, которые занимались с Юрико фортепиано, мальчик каждый раз растерянно сообщал, что мамы пока нет дома. Вскоре опустел холодильник, еще через некоторое время стал иссякать и мизерный запас хранившихся дома денег. Тогда Идзуми все-таки заглянул в лежавшую на столе мамину телефонную книжку и позвонил по найденному там телефону бабушке.

Женщина, узнав, что ее дочь сбежала из дома, бросив своего ребенка на произвол судьбы, лишалась дара речи. Молчание прервалось указанием сидеть дома и никуда не выходить, она пообещала подъехать к вечеру и бросила трубку. Несколько часов до приезда бабушки мальчик провел в уничтожении фотографий с Юрико. Он собрал все до единой: те, что висели на холодильнике, те, что стояли по дому в рамках, те, что хранились в альбомах, – и бросил в мусорный ящик.

Бабушка приезжала к Идзуми два раза в неделю, но в ее тяжелых вздохах читалось: «И как только так угораздило?..» Мальчик чувствовал, что забота о нем обременяет женщину, и чувствовал свою вину перед ней. Ему было стыдно и за маму, которая решила самостоятельно воспитывать ребенка, но в какой-то момент просто взяла и сбежала. Бабушка, вероятно, в тот момент испытывала те же чувства по отношению к дочери. Витавшее в воздухе порицание и связывало мальчика с бабушкой.

* * *

Через год Юрико вернулась. Идзуми нашел ее на кухне, где она как ни в чем не бывало занималась готовкой.

Мальчик проснулся от коснувшегося его обоняния запаха мисо-супа. Мама стояла в столбе поднимающегося пара и помешивала содержимое кастрюли. Бабушка с изнуренным видом сидела на диване и смотрела куда-то сквозь телевизор, по которому крутили утренние новости. Было не похоже, чтобы она сердилась: скорее испытывала душевное облегчение.

Глядя на маму, Идзуми не почувствовал ни радости от ее возвращения, ни злости по отношению к ней, он только удивился от неожиданности и пожелал доброго утра.

Возможно, в такой ситуации правильнее было бы поприветствовать маму словами «с возвращением», но Идзуми сказал то, что посчитал более уместным.

Этот год стал словно неудачным дублем, который вырезали при монтаже кинопленки, концы ленты аккуратно склеили, так что при просмотре никто даже не догадался бы, что это была не единая сцена. Идзуми с Юрико одобрили данную редакцию. Каждый из них мысленно постановил считать, что этого года не было. Они никогда и не обсуждали, что происходило в тот промежуток времени.

Жизнь вернулась в прежнее русло. Ничего не изменилось. Разве что… В тот день, когда мама вернулась, Идзуми не смог заставить себя попробовать приготовленный ею мисо-суп, Юрико тоже: она даже не взяла в руку ложку. С тех пор никто из них не ел это блюдо.

Идзуми не стал читать дневники сразу, как нашел их. Он забрал их и потом в офисе сложил в выдвижной ящик рабочего стола, так они и пролежали там некоторое время.

Ему было страшно смотреть вырезанный фрагмент кинопленки. В перерывах между работой он иногда доставал книги и сидел, уставившись в черные обложки, не в силах открыть их.

Перед глазами Идзуми были два числа: «1994» и «1995». Через что прошла мама за время своего отсутствия? Идзуми наконец признался себе, что в глубине души всегда надеялся, что она когда-нибудь расскажет ему об этом.

А теперь, когда у Юрико была деменция, едва ли можно было рассчитывать что-либо услышать от нее.

Однажды глубокой ночью, когда в офисе уже не было ни души, Идзуми решительно взялся за дневники. Он прочитал их на одном дыхании. Но одного раза было явно недостаточно для усвоения, и он вновь перелистывал книги к началу, снова и снова переваривая каждое слово. Его воображение отчетливо рисовало все то, что описывала Юрико в течение года, который она провела в попытке построить новую жизнь, выкинув старую вместе с Идзуми. Он видел город, по которому гуляла мама; небольшую квартиру, в которой она жила; коронный омлет, который она ела; рыбок, о которых она заботилась; ее подругу по имени Y и мужчину, которого звали Асаба. Так же явственно он видел все то, что происходило вокруг матери в день ужасного землетрясения Хансин-Авадзи.

Мама, вернувшись обратно к Идзуми, полностью посвятила себя сыну. Она больше не разрешала себе любить кого-либо и не видела для себя другой жизни. Идзуми нашел в дневниках причину такой ярой самоотверженности. Вероятно, мама решила положить все отведенное ей время на искупление вины.

* * *

– О! Нашла! Смотри! – о кликнула его Каори. Видимо, она уже разобралась с работой: на экране была открыта страница браузера с картинками, над которыми в поисковой строке отображался запрос «Полукруглые фейерверки».

На изображениях было запечатлено озеро, над которым взрывались фейерверки. Огни полукруглых вспышек отражались на поверхности водной глади. Искры реального и иллюзорного миров в результате соединялись в один круг фейерверка.

– Вау… – сорвалось с уст Идзуми.

– Фестиваль фейерверков на озере Сува, – прочитала подпись к фотографии Каори.

12