Сотня цветов. Японская драма о сыне, матери и ускользающей во времени памяти - Гэнки Кавамура

приехал с Осима, что из группы островов Амами, расположенных южнее Кюсю. Сюнскэ – так его звали – был немного недотепистым, но обладал по-детски лучезарной улыбкой, которую всем дарил, старательно выполняя работу; он нравился Юрико. «Ты бы слышал, как он играет на своем традиционном окинавском сансине!» – как-то делилась она с восхищением.

– Как мама в последнее время? – обратился Идзуми к Мидзуки, что стояла рядом и наблюдала за Юрико. У него были причины беспокоиться: в прошлом месяце мама подхватила простуду и слегла с температурой.

– Юрико-сан уже полностью восстановилась и эмоционально стабилизировалась. Не бродяжничает. Из нашего пансионата почти никто из постояльцев не уходил.

– Да, помню. Вы не закрываете двери, но никто и не пытается за них выйти.

В пансионате двери и окна круглосуточно остаются незапертыми. Здесь нет препятствий, барьеров, все оборудовано в соответствии с потребностями людей. Постояльцы чувствуют, что это их дом.

На одной из стен были вывешены рисунки, которые вместе с постояльцами рисовали младшеклассники, на днях посетившие пансионат. Мидзуки не раз повторяла, что и взрослые, и дети; и те, у кого нет проблем со здоровьем, и те, у кого есть; и люди, и животные, и – если так будет угодно – роботы – все должны жить сообща. Нельзя допустить, чтобы общество раздробилось на закрытые разрозненные группы.

– Мы просто создаем в этом месте такие условия, в которых человеку комфортно находиться.

– Но все-таки случается же, что кто-то уходит?

– Раз в год и палка стреляет, – раздался из-за спины голос дочери владелицы.

– Тогда мы все поднимаемся на поиски. Городок у нас, к счастью, небольшой. И все местные жители нам всегда помогают: если кто-то видел ушедшего от нас постояльца, сразу сообщают, мол, приходите, он здесь, или я видел, как он проходил вон там-то. Можно сказать, мы всем городом их опекаем. Так что даже в таких ситуациях все заканчивается благополучно.

Каори, поглаживая надутый живот, подтвердила:

– Мама, и правда, даже в лице поменялась, как сюда переехала: столько радости в глазах!

– Да, но… – вырвалось наружу беспокойство.

Идзуми видел перед собой болезненно осунувшуюся фигуру матери. Та, приноравливаясь, неуверенно касалась клавиш, пока Сюнскэ придерживал ее сзади. Мама, которая сидела за крохотным фортепиано, негармонично извлекая один звук за другим, казалась совсем другим человеком по сравнению с прежней Юрико, величественно исполнявшей композиции на рояле.

– Я рад, что у нее хорошее самочувствие, но больно осознавать, что большая часть памяти уже стерлась из маминой головы. Например, о жене моей полностью забывает. Да и все чаще случается так, что она говорит что-то невпопад. А я не знаю, что и отвечать: указывать ей на то, что она что-то путает, не хочется, но и соглашаться с ее «правдой» совесть не позволяет – такое ощущение, что я обманываю собственную мать.

– Вы считаете, что подстраиваться под маму – это неправильно?

– Просто в такие моменты возникает чувство, будто я принижаю ее способности, словно доверчивого ребенка за нос вожу, а он еще и веселится от этого, – ответил Идзуми, не отводя взгляда от матери.

– Не разделяю вашего мнения, – рассек воздух неожиданно резкий голос Мидзуки, заставивший Идзуми вздрогнуть и повернуться.

Его сразу же встретили пронзительно-черные глаза владелицы пансионата. Из-под рук Юрико понеслись звуки. «Аве Мария» Гуно. Мелодия шла медленно, прерывисто: исполнительница глазами искала на клавиатуре нужные клавиши, казалось, ноту за ноту вытаскивая из своей памяти. Стройная, глубокая композиция. Когда-то давно мама рассказывала, что в консерватории один придирчивый преподаватель, слушая исполнение этой мелодии, ястребиным взглядом следил за каждым движением кончиков пальцев учениц.

– Когда моя дочь была еще ребенком, при общении с ней я обязательно погружалась в ее мир, – сообщила Мидзуки и вернулась взглядом к Юрико. – Я вместе с ней удивлялась ее детским открытиям, выслушивала пустые с точки зрения взрослого человека словоизлияния, проживала фантазии, которые в мою закостеневшую голову никогда не пришли. И в этом я находила удовольствие.

Я ощущала, как границы моего собственного мира расширяются. И Юрико-сан наверняка в вашем детстве точно так же спускалась на уровень вашего миропонимания.

Да и вообще, это должно быть невыносимо – всю жизнь прозябать в созданном своим сознанием статичном мирке.

Когда Юрико разыгралась, сбоку к фортепиано подошла одна женщина, уже в годах, одетая с иголочки: на ней была белая шелковая блузка и изысканного синего цвета юбка. Ни с того ни с сего она завела песню, хорошо известную многим с детства, прекрасную, но никак не ложившуюся на музыку.

Мы тогда встретились на закате,

Пока я приникала к спине «сестры»,

Красная стрекоза, ты поведай мне, кстати,

Уж сколько воды утекло с той поры.

Голос, выдававший оперное вибрато, создавал изящную огранку для текста песни. И пусть сочетание двух музыкальных мотивов звучало нестройно было заметно, что пение женщины воодушевляло Юрико. Периодически она, конечно, запиналась, но кончики ее пальцев не прекращали бегать по клавишам. По мере того как звук заполнял комнату, к матери Идзуми возвращалась прежняя сноровка пианистки. Песня продолжала звучать из уст пожилой дамы, которая от усилий широко раскрывала глаза.

И в горах, не страшась высоты,

Мы с «сестрой» в гуще тутовых крон

Собирали деревьев плоды.

Не верю, что то мог быть лишь сон.

Когда прозвучала последняя невнятная нота совместного исполнения «Аве Марии» и «Красной стрекозы», дама в развевавшейся юбке изысканного синего цвета стремительно спустилась к Идзуми. «Попался!» – читалось в ее взгляде, взявшем мужчину на мушку. Он перестал аплодировать и в ответ устремил на нее взор.

– Скажи мне, раб Божий, ты сейчас чувствуешь себя счастливым?

Идзуми немного ошарашил столь внезапный вопрос, он тихо выдавил:

– Да…

– Прямо сейчас у тебя под носом то, что может осчастливить тебя еще больше. Этот свет уже доживает свои последние дни. Бог отберет детей своих и приведет их к Земле обетованной. Там они не будут знать ни мук, ни горя, ни терзаний. Там их ждет только бескрайнее счастье. Давай отправимся туда вместе.

Идзуми оцепенел, он не понимал, как поступить; приведший его в смятение разговор вовремя прервала Юрико, чей голос раздался из-за спины подошедшей дамы:

– Идзуми, Минэгиси-сан – она клубнику ест всегда в самом начале. Вот я ей завидую! Тоже так хочу!

Минэгиси обратилась теперь к Юрико:

– Раба Божья, ты сейчас счастлива?

Юрико мило улыбнулась даме:

– Да, я счастлива, отсюда я смотрю за кораблем! Я еще никогда не была так счастлива!

– У тебя прекрасное сердце. Я вижу это.