Сочинения - Квинт Флакк

Тот, кто решил на бегах обогнуть вожделенную мету,

Жил с малолетства в трудах, не знал ни Венеры, ни Вакха,

Много и мерз и потел; кто идет состязаться на флейтах,

Долго учился сперва и дрожал пред учителем строгим;

Нам же довольно сказать: «Я на диво стихи сочиняю —

Все остальное провал побери, а мне неприлично

Вдруг признаться, что я, не учась, чего-то не знаю».

Как созывает глашатай народ к продаже имений,

420 Так и льстецов созывает поэт, к себе на поживу —

Тот, у кого за душой и поместий и денег немало.

Если умеет отвесть на пиру он место для гостя,

И поручительство дать бедняку, и вызволить в тяжбе

Тех, кто сам на суде не силен, — то вряд ли отыщет

Разницу он между лживым льстецом и подлинным другом.

Если ты дал или дашь клиенту богатый подарок, —

Не приглашай его слушать стихи, — он заранее полон

Счастья, он будет кричать: бесподобно, прекрасно, прелестно,

Будет краснеть и бледнеть, глаза отуманит слезою,

430 Будет подскакивать с места и оземь притопывать пяткой.

Как в похоронных рядах наемный плакальщик будет

Громче рыдать и заметней, чем тот, кто и вправду горюет,

Так всегда лицемер крикливей, чем честный хвалитель.

Видно, недаром у персов цари за полною чашей

Чистым пытают вином, желая узнать человека,

Верный он друг или нет. И если стихи ты слагаешь,

Остерегись лицемерных лжецов с их лисьей личиной.

Если Квинтилию ты читал свои сочиненья,

Он говорил: «Исправь-ка вот то и это словечко».

440 Ты возражал, что пытался не раз, но все понапрасну, —

Он предлагал зачеркнуть весь стих и пустить в перековку.

Если же ты начинал защищать неудачное место,

Вместо того чтоб его изменить, — он больше ни слова:

Можешь себя и творенья свои без соперников нежить!

Здравый и дельный ценитель бессильные строки осудит,

Грубым предъявит упрек, небрежные — черным пометит

Знаком, перо повернув, излишнюю пышность — урежет,

Там, где слишком темно, — прикажет света подбавить,

Там, где двусмысленность, — вмиг уличит, где исправить — укажет;

450 Строгий, как сам Аристарх, он не скажет: «Зачем же мне друга

Из пустяков обижать?» Пустяки-то к беде и приводят,

Если за них навсегда осмеют и отвергнут поэта.

Словно тот, кто коростой покрыт, или болен желтухой,

Или лишился ума, иль наказан гневливой Дианой,

Именно так ужасен для всех поэт полоумный —

Все от него врассыпную, лишь по следу свищут мальчишки.

Ежели он, повсюду бродя и рыгая стихами,

Вдруг, как тот птицелов, что не впору на птиц загляделся,

Рухнет в яму иль ров, — то пускай он хоть лопнет от крика:

460 «Люди! На помощь! Скорей!» — никто и руки не поднимет,

Если же кто и начнет спускать ему в яму веревку,

Я удержу: «А что, если он провалился нарочно

И не желает спастись?» — и по этому поводу вспомню

Смерть Эмпедокла: «Поэт сицилийский, в отчаянной жажде

Богом бессмертным прослыть, хладнокровно в горящую Этну

Спрыгнул. Не будем лишать поэта права на гибель!

Разве не все равно, что спасти, что убить против воли?

Это не в первый уж раз он ищет блистательной смерти, —

Вытащишь, кинется вновь: ему уж не быть человеком.

470 Кроме того, ведь мы и не знаем, за что он наказан

Страстью стихи сочинять? Отца ль осквернил он могилу

Молнии ль место попрал, — но лютует он хуже медведя,

Хуже медведя, что клетку взломал и ревет на свободе!»

Так от ретивых поэтов бегут и ученый и неуч —

Если ж поймает — конец: зачитает стихами до смерти

И не отстанет, пока не насытится кровью, пиявка.

162

Приложение

Оды Горация в переводах русских поэтов

М. В. ЛОМОНОСОВ (1711-1765) III, 30

Я знак бессмертия себе воздвигнул

Превыше пирамид и крепче меди,

Что бурный Аквилон сотреть не может,

Ни множество веков, ни едка древность.

Не вовсе я умру; но смерть оставит

Велику часть мою, как жизнь скончаю.

Я буду возрастать повсюду славой,

Пока великий Рим владеет светом.

Где быстрыми шумит струями Авфид,

Где Давнус царствовал в простом народе;

Отечество мое молчать не будет,

Что мне беззнатной род препятством не был,

Чтоб внесть в Италию стихи Эольски,

И первому звенеть Алцейской лирой.

Взгордися праведной заслугой, Муза,

И увенчай главу Дельфийским лавром!

Г. Р. ДЕРЖАВИН (1743-1816) I, 10

Красноречивый внук Атласа,

Меркурий, дикий нрав смягчивший грубых смертных

И образ давший их движенью тел красивый

По правилам палестры!

Тебя, богов и Дия вестник,

Пою, обретшего выпуклозвонку лиру,

В уловках хитрого, искусного все в шутках

Похитить, скрыть, что хочешь.

Обманом некогда из стада,

Быв юн еще, волов ты свел у Аполлона,

И он, коль не отдашь, грозил; но, стрел вмиг в туле

Не взвидев, рассмеялся.

Ты щедрого в пути Приама

Был вождь, как он Пергам оставил, и, сквозь стана

Прошед врагов, избегнул лютых стражей

Фессальских и Атридов.

Вчиняя души благочестны

В селеньях радости и легкие их стаи

Гоняя золотым жезлом, ты всем приятен

Богам небес и ада.

В.В. КАПНИСТ (1757-1823) III, 18

Охотник с Нимфами резвиться,

О Фавн! когда тебе случится

Пройти близ сада моего,

Приход да будет благодатен,

И стаду моему приятен:

Ягненков пощади его.

Всегда, как только год кончаю,

Тебе козленка обрекаю;

Из чаши полныя ручьем

Вино, Кипридин друг, лиется

И фимиам обильный жжется

На древнем олтаре твоем.

Когда декабрь ни возвратится,

С весельем стадо в луг стремится;

В селе все праздник твой святят.

Быки на паствах отдыхают,

И волки смирно там блуждают

Меж безбоязненных ягнят.

Какими ни пойдешь путями,

Лес усыпает их листами,

И виноделатель тогда

Беседу пляску затевает;

Стопами в землю ударяет,

Столь много стоющу труда.

И. И. ДМИТРИЕВ (1760-1837) II, 16

Пловец под тучею нависшей,

Игралище морских валов,

Не зря звезды, ему светившей,

Покоя просит у богов.

К покою простирают длани

И Мидии роскошный сын,

И мужественный витязь в брани

Пространных Фракии долин.

При старости и жизни в цвете

Всегда в отраду нам покой,

Непокупаемый на свете

Ниже и пурпура ценой!

Нередко грусть и сильных гложет

В их позлащенных теремах,

И ревность ликторов не может

Отгнать от них заботы, страх.

Но кто же более проводит

В покое круг летящих дней?

Лишь тот, кто счастие находит

Среди семейства и друзей;

Приютной хижиной доволен,

Наследьем скромным от отца,

В желаньях строг, в деяньях волен

И без боязни ждет конца;

Чужд зависти, любостяжанья,

Днем весел, в ночь покойно спит!

Почто нам лишние желанья,

Коль смерть внезапу нас разит?

Почто от пристани пускаться

Во треволненный океан,

Бездомным сиротой скитаться

Под небосклоном чуждых стран?

Мать-родину свою оставишь,

Но от себя не убежишь:

Умолкнуть сердце не заставишь

И мук его не усмиришь!

Ни день, ни час не в нашей воле;

Счастливцев совершенных нет!

Так будем же в смиренной доле

Сносить равно и мрак и свет!

Ахилл толь рано жизнь оставит,

Титан два века будет жить;

Кто знает, чью из нас прибавит

Иль укоротит парка нить?

На пажитях твоих красивых

Пестреет стадом каждый луг

И ржание коней строптивых

Разносит гул далече вкруг.

Тебя богатство, знатность рода

В червлену ризу облекли,

А мне фортуна и природа

Послали в дар клочок земли;

Таланта искру к песнопенью

На лад любимых мной творцов

И равнодушие к сужденью

Толпы зоилов и глупцов.

В. А. ЖУКОВСКИЙ (1783-1852) II, 3

Умерен, Делий, будь в печали

И в счастии не ослеплен:

На миг нам жизнь бессмертны дали;

Всем путь к Тенару проложен.

Хотя б заботы нас томили,

Хотя б токайское вино

Мы, нежася на дерне, пили —

Умрем: так Дием суждено.

Неси ж сюда, где тополь с ивой

Из ветвей соплетают кров,

Где вьется ручеек игривый

Среди излучистых брегов,

Вино, и масти ароматны,

И розы, дышащие миг.

О Делий, годы невозвратны:

Играй — пока нить дней твоих

У черной Парки под перстами;

Ударит час — всему конец:

Тогда прости и луг с стадами,

И твой из юных роз венец,