Сочинения - Квинт Флакк

Пусть же каждый прием соблюдает пристойное место!

Впрочем, порой говорит и комедия голосом звучным,

Если Хремет, разъярясь, величавые сыплет проклятья, —

Как и в трагедии речь становится скромной и жалкой,

Если Телеф и Пелей, нищетой и изгнаньем томимы,

Вдруг позабудут напыщенный слог и слова в три обхвата,

Думая лишь об одном — чтобы зрителя жалобой тронуть.

Мало стихам красоты — пускай в них будет услада,

100 Пусть увлекают они за собой наши лучшие чувства!

Лица людей смеются с смеющимся, с плачущим плачут, —

Сам ты должен страдать, чтобы люди тебе сострадали,

Только тогда твои злоключения вызовут слезы,

Будь ты Телеф иль Пелей. А начнешь болтать как попало, —

Я посмеюсь, а то и засну. Печальные лица

С грустною речью в ладу, сердитые — с гневною речью,

Лица веселые — с шуткой, а строгие — с важным уроком.

Так уж устроены мы: на любое стеченье событий

В нас сперва отвечает душа — удовольствием, гневом

110 Или тоской, что гнетет до земли и сжимает нам горло, —

А уж потом движенья души выливаются в слово.

Если же речи лица несогласны с его положеньем,

Весь народ начнет хохотать — и всадник и пеший.

Разница будет всегда: говорят ли герои, иль боги,

Или маститый старик, или юноша свежий и пылкий,

Властная мать семьи иль всегда хлопотливая няня,

Вечный скиталец — купец, или пахарь зеленого поля,

Иль ассириец, иль колх, иль фиванец, иль Аргоса житель.

Следуй преданью, поэт, а в выдумках будь согласован!

120 Если выводишь ты нам Ахилла, покрытого славой,

Пусть он будет гневлив, непреклонен, стремителен, пылок,

Пусть отвергает закон и на все посягает оружьем;

Будет Медея мятежна и зла, будет Ино печальна,

Ио — скиталица, мрачен Орест, Иксион — вероломен.

Если же новый предмет ты выводишь на сцену и хочешь

Новый характер создать, — да будет он выдержан строго,

Верным себе оставаясь от первой строки до последней.

Впрочем, трудно сказать по-своему общее: лучше

Песнь о Троянской войне сумеешь представить ты в лицах,

130 Нежели то, о чем до тебя никто и не слышал.

Общее это добро ты сможешь присвоить по праву,

Если не будешь ты с ним брести по протоптанной тропке,

Словом в слово долбя, как усердный толмач-переводчик,

Но и не станешь блуждать подражателем вольным, покуда

Не заберешься в тупик, где ни стыд, ни закон не подмога.

Не начинай, например, как древний киклический автор:

«Участь Приама пою и деянья войны знаменитой».

Что хорошего будет тебе от таких обещаний?

Будет рожать гора, а родится смешная на свет мышь.

140 Право, разумнее тот, кто слов не бросает на ветер:

«Муза, поведай о муже, который по взятии Трои

Многих людей города посетил и обычаи видел»,

Он не из пламени дым, а из дыма светлую ясность

Хочет извлечь, чтобы в ней явить небывалых чудовищ,

Как Антифат, циклоп Полифем и Сцилла с Харибдой.

Он Диомедов возврат не начнет с Мелеагровой смерти,

Он для Троянской войны не вспомнит про Ледины яйца,

Сразу он к делу спешит, бросая нас в гущу событий,

Словно мы знаем уже обо всем, что до этого было.

150 Все, что блеска рассказу не даст, он оставит в покое —

И, наконец, сочетает он так свою выдумку с правдой

Чтобы началу конец отвечал, а им — середина

Слушай, чего от тебя и я и народ мой желаем,

Если ты хочешь, чтоб зритель сидел, не дыша, наготове

Хлопать, как только актер под занавес: «Хлопайте!» — скажет.

Должен представить ты нам все возрасты в облике верном

Для переменчивых лет приискав подходящие краски.

Мальчик, который едва говорить и ходить научился,

Любит больше всего возиться среди однолетков,

160 То он смеется, то в плач, что ни час, то с новою блажью.

Юноша с первым пушком на щеках, избавясь от дядьки,

Рад и псам, и коням, и зелени Марсова поля,

К злому податлив, как воск, а добрых советов не слышит,

Думать не хочет о пользе своей, тратит деньги без счету,

Самоуверен, страстями горит, что разлюбит, то бросит.

Зрелый муж на иное свои направляет заботы —

Ищет богатств, полезных друзей, блистательной службы,

Остерегается ложных шагов и лишних усилий.

Старца со всех сторон обступают одни беспокойства —

170 Все-то он ищет, а то, что найдет, для него бесполезно,

Все свои дела он ведет боязливо и вяло,

Медлит решенье принять, мечтает пожить да подумать,

Вечно ворчит и брюзжит, выхваляет минувшие годы,

Ранние годы свои, а юных бранит и порочит.

Много приносят добра человеку бегущие годы,

Много уносят с собой; так пусть стариковские роли

Не поручают юнцу, а взрослые роли — мальчишке:

Каждый должен иметь соответственный возрасту облик.

Действие мы или видим на сцене, иль слышим в рассказе,

180 То, что дошло через слух, всегда волнует слабее,

Нежели то, что зорким глазам предстает необманно

И достигает души без помощи слов посторонних.

Тем не менее ты не все выноси на подмостки,

Многое из виду скрой и речистым доверь очевидцам.

Пусть малюток детей не при всех убивает Медея,

Пусть нечестивый Атрей человечьего мяса не варит,

Пусть не становится Кадм змеею, а птицею — Прокна:

Видя подобное, я скажу с отвращеньем: «Не верю!»

Действий в пьесе должно быть пять: ни меньше, ни больше,

190 Ежели хочет она с успехом держаться на сцене.

Бог не должен сходить для развязки узлов пустяковых,

И в разговоре троим обойтись без четвертого можно.

Хору бывает своя поручена роль, как актеру:

Пусть же с нее не сбивается он, и поет между действий

То, что к делу идет и к общей направлено цели.

Дело хора — давать советы достойным героям,

В буйных обуздывать гнев, а в робких воспитывать бодрость.

Дело хора — хвалить небогатый стол селянина,

И справедливый закон, и мир на открытых дорогах;

200 Дело хора — тайны хранить и бессмертным молиться,

Чтобы удача к смиренным пришла и ушла от надменных.

Флейта была не всегда, как теперь, окована медью,

Спорить с трубой не могла, и отверстий имела немного;

Вторила хору она, и силы в ней было довольно,

Чтоб оглашать дуновеньем ряды не слишком густые,

Где собирался народ, еще малочисленный, скромный,

Знающий цену труду, известный строгостью нравов.

Только когда рубежи раздвинул народ-победитель,

Город обнес просторной стеной, и под праздник без страха

210 Начал с утра вином ублажать хранителя-бога,

Стала являться в ладах и напевах сугубая вольность:

Что в них мог понимать досужий невежда-крестьянин,

Сев, как мужик средь мужей, с горожанами чуткими рядом?!

Тут-то к былой простоте прибавились резвость и роскошь,

И зашагал по помосту флейтист, волоча одеянье;

Тут и у строгих струн явилися новые звуки;

Тут и слова налились красноречьем, дотоль небывалым,

Так что с этой поры и хор, как вещун и советник,

Стал в песнопеньях своих темней, чем дельфийский оракул.

220 А трагедийный поэт, за козла состязаясь в театре,

Стал заголять сатиров лихих, деревенскою шуткой

Неколебимую строгость смягчив, — и все потому, что

Были приманки нужны и новинки, которые любит

Зритель, после священных пиров и пьяный и буйный.

Впрочем, даже самих сатиров, насмешников едких,

Так надлежит представлять, так смешивать важность и легкость,

Чтобы герой или бог, являясь меж ними на сцене,

Где он за час до того блистал в багрянице и злате,

Не опускался в своих речах до убогих притонов

230 И не витал в облаках, не чуя земли под ногами

Легких стихов болтовни трагедия будет гнушаться —

Взоры потупив, она проскользнет меж резвых сатиров

Словно под праздничный день матрона в обрядовой пляске.

Я бы, Пизоны, не стал писать в сатировских драмах

Только простые слова, в которых ни веса, ни блеска.

Я бы не стал избегать трагических красок настолько,

Чтобы нельзя уже было понять, говорит ли плутовка

Пифия, дерзкой рукой у Симона выудив деньги,

Или же верный Силен, кормилец и страж Диониса.

240 Я б из обычнейших слов сложил небывалую песню,

Так, чтоб казалась легка, но чтоб всякий потел да пыхтел бы,

Взявшись такую сложить: великую силу и важность

Можно и скромным словам придать расстановкой и связью.

Фавнам, покинувшим лес, поверьте, совсем не пристало

Так изъясняться, как тем, кто вырос на улицах Рима:

То услаждая себя стишком слащавым и звонким,

То громыхая в ушах похабною грязною бранью.

То и другое претит тому, у кого за душою

Званье, и род, и доход; и он в похвале не сойдется

250 С тем, кто привычен жевать горох да лузгать орехи.