Зло, которое творят люди - Сандроне Дациери

– Моя начальница – женщина.

– Тогда ладно. Поцелуй его от меня и не изменяй ему с каким-нибудь жеребцом.

– Я верен, как какаду.

– В общем, на ухе было написано «27 А», а потом, маленькими буквами, – «ИГФ».

– И ты это гуглил?

– Я только что вернулся с вечеринки, где мой знакомый… Не хочу хвастаться, но он светило медицинского факультета Тель-Авива…

– Конечно, ты не хвастаешься… – поддразнил его Самуэле: это была их старая шутка.

– По его словам, аббревиатура означает «Институт Г. Фойерштейна». А теперь насчет номера. Мой друг…

– Великое светило…

– …говорит, что этого пса обучали помогать людям с ограниченными возможностями.

Самуэле задумчиво положил в рот еще ложку пасты. «Неполную», – подумал он в свое оправдание.

– Например, приносить телефон или катать инвалидное кресло?

– Ни хрена ты не понял. Собак обучают успокаивать таких людей при приближении срыва и звать на помощь, если они становятся агрессивными…

– Не понимаю. О каких инвалидах ты говоришь?

– О наихудших. Институт Г. Фойерштейна – новая тюремная психиатрическая больница строгого режима в Израиле. Туда попадают только убийцы.

44

Самуэле предупредил в конторе, что опоздает, и никто не возразил ему ни словом – печальный признак его нового положения. Всего несколько дней на подхвате у Кавальканте, и он попал в категорию людей, которым коллеги желают опалы и которых подозревают в стукачестве и подхалимстве. Его даже удалили из общей группы в WhatsApp.

Мало того, его доминус больше с ним не разговаривал. Самуэле божился ему, что эта работа с Франческой – официально архивное исследование – будет временной, но тот убедил себя, что Самуэле просто пытается увильнуть от своих обязанностей. А у пожилых коллег, которых коробила открытая гомосексуальность Самуэле, появился лишний предлог его избегать. Проблема любой замкнутой среды, где все друг друга знают, заключается в том, что в ней всегда воцаряется гнетущая атмосфера паранойи.

Самуэле добрался до Милана на скутере – три четверти часа пути без единой пробки – и в одном из разноцветных домов на виа Линкольн, миланском Ноттинг-Хилле, встретился с психиатром Джойей Леви.

Это была элегантная женщина лет пятидесяти, которая провела его в такой удобный кабинет, что Самуэле захотелось растянуться на обтянутой телячьей кожей кушетке. Между университетом и стажировкой он прошел курс психоанализа и сохранил о нем хорошие воспоминания.

Вместо этого он сел в кресло, и Джойя села напротив.

– По словам Моше, вам нужна информация об Институте Г. Фойерштейна.

– Да, насколько я знаю, вы единственная итальянка, которая там работала.

– Почему вас интересует этот институт?

– Я пытаюсь выяснить, является ли некий человек тем, за кого себя выдает. Больше я ничего не могу сообщить из-за моего обязательства соблюдать конфиденциальность.

– Которое не сильно отличается от моего. Я не могу обсуждать пациентов.

– Не беспокойтесь, меня интересуют только общие сведения. Этот ваш институт – какая-то тюремная психушка, правильно?

Леви приподняла бровь:

– Неправильно. Мне не нравится слово «психушка». Институт Фойерштейна – клиника психического здоровья, в которой есть изолированное отделение для приговоренных заключенных с психическими расстройствами под управлением министерства юстиции. По сути, специализированных лечебниц для заключенных не существует, и их помещают везде, где только можно.

– Правда ли, что туда попадают самые опасные психопаты?

Психиатр снова подняла бровь:

– Смотря что вы понимаете под словом «опасный». Невменяемые люди могут представлять опасность для окружающих, но в первую очередь они опасны для самих себя. Я не знала криминального прошлого всех пациентов и занималась в том числе теми из них, кто не находился в заключении. Но никто из заключенных пациентов не совершал мелких преступлений. Большинство из них были убийцами или насильниками.

– Вы не знаете, лечились ли там военные или отставные военные?

– В Израиле всеобщая воинская повинность, поэтому почти все пациенты – бывшие военные. Тех, кто состоял на действительной службе, наблюдали военные психиатры. Их было около десятка, и они содержались в изоляции от других пациентов, поскольку служили в спецподразделениях и владели секретной информацией. По крайней мере, так мне объяснили. В клинике было два корпуса.

– Значит, вы никого из них не знали?

– Нет. У нас не было возможности встретиться даже случайно.

– Среди ваших пациентов был некий Гершом Перетц?

– Даже если бы я его лечила, то была бы не вправе вам об этом сказать, но я никогда не слышала этого имени. Впрочем, если он военный, в этом нет ничего удивительного.

Самуэле испытал легкое разочарование.

– Проводили ли с военными канистерапию?

– Вам рассказал о ней Моше? – Леви широко распахнула глаза.

Самуэле кивнул.

– Учитывая, чем все закончилось, это довольно щекотливый вопрос, – сказала Леви. – Протокол канистерапии разработан Центром психического здоровья в Тель-Авиве, и она показала хорошие результаты. Собак обучают распознавать признаки психотического обострения, прежде чем пациент сорвется. К примеру, собаки не допускают, чтобы пациенты причинили себе вред, успокаивают их, когда у них случаются вспышки гнева, утешают, когда они впадают в депрессию. Но канистерапию никогда не применяли в отношении заключенных.

– А сами вы ею занимались?

– Я составляла списки пациентов, которые, по моему мнению, были способны установить эмоциональную связь с животными. Всего в терапии участвовали тридцать собак. И за исключением пары случаев, лечение пошло всем на пользу. На протяжении терапии больным даже разрешили держать питомцев в палатах. И в итоге это обернулось проблемой.

– В каком смысле?

– Однажды вечером в тюремном корпусе произошел бунт. К тому времени, когда вмешалась охрана, десять человек получили ранения, а почти всех собак жестоко, чудовищно убили. Из тридцати собак выжили всего шесть или семь, но все они серьезно пострадали.

Самуэле вспомнились шрамы и увечья собак, которых возил с собой Джерри, и у него сжалось сердце.

– Наверное, вам было тяжело присутствовать при подобном зрелище.

– Очень. Но врачебный долг для меня превыше всего.

– Я и не думал подвергать сомнению ваш профессионализм… – слегка смущенно ответил Самуэле. – Вы знаете, что стало с выжившими собаками?

– Вы за них беспокоитесь? – улыбнулась Леви. – Я знаю только, что их отправили на лечение в ветеринарную клинику. Прошло уже два года, им наверняка нашли новых хозяев. К сожалению, программу прикрыли.

– Пожалуй, это к лучшему, учитывая, как с ними обошлись. Я имею в виду, при всем уважении к вашим пациентам…

– Мои пациенты не имели к этому отношения. В закрытое отделение также попадали на временное содержание обыкновенные уголовники, которые притворялись больными, чтобы избежать тюрьмы. Двое из них обвинялись в изнасиловании и убийстве, и они устроили эту бойню, чтобы убедить судей в своей невменяемости.

– Им это удалось?

– Нет. Они содержались в изоляции, но кто-то сумел обойти