Война - Аркадий Бабченко

Артем снова затряс пулеметчика за плечо, пытаясь расшевелить:

— Ты меня слышишь? Почему не стреляешь, а?

Пулеметчик долго молчал, потом выдал неуверенно:

— Патронов мало…

Артем вдруг почувствовал бешеную злобу.

— Твою мать, ты чего сюда, воевать приехал или хер в стакане болтать?! Очарованный! На черта ты тут нужен со своим пулеметом! А? Патронов у него мало! Солить их будешь, домой с собой повезешь, да? Куда их еще беречь–то, не видишь, война началась! А ну, дай сюда!

Перегнувшись через парня, Артем схватил пулемет, воткнул сошки в землю и одной длинной очередью расстрелял по селу пол–ленты. Потом со злостью сунул ПКМ в широкую, но вялую грудь солдата:

— На, держи! Отходи! И хреначь давай вовсю, у тебя ж пулемет, сила! Так и заткни им вражьи глотки к чертовой матери!

Пулеметчик молча взял у него ПКМ и, так и не стреляя, а волоча пулемет затвором по земле, пополз к лесу. Артем совсем взбесился, хотел пнуть его по заднице, но потом махнул рукой: полудурок.

Пехота на правом краю поляны зашевелилась, стала отходить. Одна за другой там поднимались фигурки солдат, пробегали метров пять–семь и падали. За ними перебегали следующие.

Бэтээры ожили в кустах, взревели движками, выпустив в воздух клубы солярного дыма, затем вылезли на колею и остановились между нашими позициями и селом. Башни повернулись в сторону домов, застыли на мгновение, чуть подрагивая хоботами стволов и словно вынюхивая противника, а потом, выждав секунду, вдруг одновременно заговорили.

Артему раньше никогда не приходилось видеть работу КПВТ вблизи. Эффект был ошеломляющий. Могучий грохот четырнадцатимиллиметровых орудий заглушил все вокруг, уши опять заложило. Звуковой удар был настолько сильным, что Артем почувствовал его телом сквозь пластины броника. Снопы огня из стволов мерцанием озаряли поляну, трассера втыкались в дома, пробивали стены и рвались внутри, потрошили крыши, валили деревья. На село мгновенно обрушилось такое количество металла с невероятной кинетической энергией, что оно сразу было убито, растерзано снарядами, разорвано в клочья.

Артему опять стало не по себе, его вновь охватило то же чувство, что и при обстреле Алхан — Калы «саушками». Каждый раз, когда говорил крупный калибр, не важно, свой или чужой, Артем чувствовал это морозное беспокойство внутри. Это не страх, хотя и он бывает таким холодным. Это другое, какое–то животное чувство, оставшееся в генетической памяти от предков. Так, наверное, в ужасе замирает суслик, услышав рев льва и почувствовав мощь его глотки по колебаниям почвы.

Артем ведь тоже убивал или по крайней мере хотел убивать тех людей, что стреляли в него, но его убийство было другое, маленькое, подконтрольное ему. Смерть, которую нес он, не была уродливой — аккуратная дырочка в теле врага, и все. Его смерть была справедливой

— она давала противникам шанс спрятаться от пульки, укрыться от нее за стеной, как он сам не раз укрывался от их пуль. Защититься же от КПВТ было невозможно, этот калибр доставал везде, пробивал стены насквозь и убивал — убивал страшно, с ревом, отрывая головы, выворачивая тела наизнанку, срывая мясо и оставляя в бушлатах только кости.

Артем не испытывал никакой жалости к «чехам» или угрызений совести. Мы — враги. Их надо убивать, и все. Всеми доступными способами. И чем быстрее, чем технически проще это сделать, тем лучше.

Просто…

У них ведь тоже есть КПВТ.

Пока бэтээры обрабатывали село, пехота успела сгруппироваться в лесу. Артем с Ситниковым пропустили всех мимо себя, поднялись последними и, коротко постреливая, двинули вслед за своими.

Одним рывком пробежав через лес, они выскочили на опушку, за которой начинался коровий выпас. Бэтээры уже были здесь. Отстрелявшись, они обогнули лесок и медленно двигались по колее вдоль села, изредка давая по домам одну–две очереди. Пехота, пригибаясь, перебегала за ними и шла, укрываясь за броней.

На выходе из леска Артем нос к носу столкнулся с Игорем. Тот тоже задержался, пропуская свое отделение. По своей привычке ткнув Артема в плечо, Игорь осклабился:

— Жив?

Артем улыбнулся в ответ:

— Жив. А ты?

— А чего мне! Жив. Ух, ё, отоварились мы неплохо! — Игорь еще не отошел от боя, был возбужден, весел. — Наши машины за вами шли. Слышим, у вас пальба началась. Мы — к вам. Тут ка–ак пошло — со всех сторон из автоматов. Думал, всех покрошит. Суки, сзади они зашли, с тыла. А тут разведчик еще этот ваш, как его, Антоха. Мы его чуть не шлепнули

— смотрим, из кустов кто–то выбегает и на броню к нам лезет. Думали, «чех».

— Чего с Антохой–то? Ранило?

— Да нет, его с машины ветвями сбросило. Блин, а далеко нам еще бежать–то? Смотри. — Игорь смерил расстояние до поворота, где за сараем стоял комбатовский бэтээр и кончалась зона видимости из той окраины села, где были «чехи». — Пока по лесу этому набегался, устал, как собака. И на черта я броник надел! Ладно, давай первым, я прикрою.

Пока они обменивались новостями, пехота отошла, и Артем с Игорем остались вдвоем.

— Нет, давай сам отходи. Вон до той арматурины, я за тобой.

— Лады. — Игорь поправил броник, пригнулся и побежал к лежащему метрах в пятнадцати от них то ли фрагменту башенного крана, то ли к какому–то куску от элеватора. Добежав, упал с разбега, перевернулся головой к селу, взяв его на прицел, а потом махнул Артему рукой.

Выходить из–за деревьев на открытое пространство было неприятно. В голове промелькнула картинка: неслышно вылетающий из кустов трассер, летящий прямо в них, и твердая башня, и рикошет внутрь тела. Артем глянул на дома. Совсем рядом, с такого расстояния из снайперской винтовки в ухо попасть можно. Если шмальнут напоследок, убьют с первой пули, не спрячешься.

Стараясь не думать об этом, он рванул из–за деревьев, помчался к Игорю.

Пехоту они догнали в два приема, влились в очередность перебежек.

Артем перебегал уже с трудом. Каждый раз падать и подниматься было невыносимо, ноги и руки дрожали, и он, проклиная неудобный броник, чертову связь и эту паскудную рацию, едри ее в бога душу мать, после очередного рывка уже не падал, а лишь приседал на одно колено; тяжело дыша, с тоской примеривался к следующему броску, и к следующему, и дальше, до поворота, где за сараем остался комбатовский бэтээр, до которого было еще метров триста, не меньше.

Невероятно хотелось пить. Вода, которую он набрал еще вчера в батальоне, перед выездом на болото, вчера же и закончилась. Ненужная фляжка теперь только мешала, стучала по бедру. Пустая она оказалась намного тяжелее полной.

Артем с трудом отгонял желание напиться из лужи. Целый день он, экономя тепло, старался не пить холодную воду, а те запасы жидкости, что оставались в организме, выжал из него броник, выдавил по капле из каждой поры. Пот ручьями заливал глаза, во рту пересохло, спину ломило так, что, казалось, уже не в жизнь не разогнуться. Ставшее насквозь мокрым белье липло к телу, при каждом движении из–под ворота пыхало влажным жаром. Неподъемный автомат оттягивал руки. Хотелось выбросить из карманов все, даже иголку. Сил совсем уже не осталось, и вскоре Артем перестал даже приседать на колено, просто устало шел, пригнув голову.

Рядом так же тяжело тащился Игорь.

Пехота тоже уже не перебегала — брела. Все чертовски устали.

Они отходили по усеянному коровьими лепешками полю, не обращая внимания на оставшиеся за спиной дома, где все еще могли быть «чехи», мечтая лишь поскорее добраться до бэтээров, лечь и вытянуть гудящие ноги.

Но растянуться на броне комбат не дал. Когда они дошли до поворота и уже полезли по машинам, он, кроя их матюгами, приказал отходить дальше, до позиций «семерки», до которых было еще полкилометра. Там Артем вчера разговаривал с Василием. Вчера? Как давно это было, как долго тянется день… И никак не закончится, зараза, и снова нужно куда- то идти!

Солдаты, прикрываясь броней, опять шли, лезли через канаву с грязной водой, в которой вчера застревали бэтээры, поскальзываясь на жидкой глине, падали и возились в грязи, уже не в состоянии подняться самостоятельно. И поднимать других сил тоже уже не осталось.

До первого окопа, где над бруствером торчали головы «семерки», с любопытством разглядывающей их, выходящих из боя, оставалось всего метров пятнадцать, когда Артем почувствовал, что больше не может сделать ни шагу. Разгоняя цветной калейдоскоп перед глазами, он на ощупь опустился на небольшую кочку и привалился к ней спиной, выбрав место между двумя коровьими лепешками. Рядом упал Игорь. Пехота тоже осыпалась на землю, чуть–чуть не доползя до окопов, вырытых «семеркой» слишком далеко, уже за пределом человеческих сил.

Они сидели, тяжело дыша, не в силах сказать ни слова, хватая пересохшими ртами воздух. Десятки глоток хрипло сипели, натруженные легкие впитывали кислород. В холодном воздухе над ними поднимался пар.