Война - Аркадий Бабченко

— Можно. Я ж говорю, мы его тащили. Только бросили. На хрена он вам? Все равно не восстановите.

— Нужен. Списывать–то надо. А водила где, не знаешь?

— В полк пошел. Ранило его. И второй, который с ним был, — его тоже ранило. Они вместе ушли.

— Ясно. — Психолог отвернулся от вэвэшника, сунул голову в водительский люк. — Серега, давай туда. Вон он, видишь?

Мотолыга, хрустя гусеницами по разбитому, в крошках кирпича, асфальту, на медленном ходу подобралась к АРСу, развернулась задом. Серега начал потихоньку сдавать, а психолог корректировал, для лучшего обзора привстав на колени. Артем снял рацию и, приготовившись, лежал на броне. Когда психолог махнет рукой и Серега встанет, ему придется спрыгнуть и зацепить АРС сцепкой.

В проплывавшей слева канаве лежали вэвэшники и отрешенно наблюдали за их манипуляциями. За канавой было поле, засеянное кукурузой. В поле — одинокий фермерский дом, из которого с периодичностью в четыре–пять секунд вылетали трассера и уходили в сторону Алхан — Калы. Красные черточки были отчетливо видны на фоне вечернего леса. Трассера медленно наискось пересекали улицу метрах в пятидесяти от них, навесом улетали за реку и там терялись в крышах домов и клубах разрывов.

Артем вдруг понял, что они находятся в центре войны. Тот кусок, что недавно солдаты зацепили на болоте, — лишь край пирога, цветочки. А середка с ягодками — здесь.

Из дома, не прячась, бьет чеченский снайпер. Вокруг стайками бродят вэвэшники. И так же, стайками, где–то чуть дальше бродят «чехи», которых метелят разрывами. Но наши там тоже есть. Отсюда их не видно, но чеченский снайпер, засевший в доме, видит их и стреляет по ним. А наши здесь видят снайпера, но никто его не трогает. Вэвэшникам на него наплевать — столько они уже провалялись в своей канаве, столько уже трассеров пролетело над их головами и столько уже было трескотни, что на одинокого снайпера никто не обращает внимания. А им — Артему, Сереге и психологу — до него тоже нет никакого дела; они вообще сейчас не воюют, просто приехали сюда вытаскивать свой АРС, расстрелянный, похоже, именно из того дома, где сидит сейчас чеченский снайпер. Он, конечно, их тоже видит, но тоже по ним не стреляет; у него более интересная мишень — его трассера уходят за реку, в одну только ему видимую точку. А наши там, в той точке, видят только снайпера, и он для них сейчас — самое главное и самое страшное; они хотят, чтобы здесь кто–нибудь его убил. Но никто «чеха» не трогает, потому что уничтожить, выковырять его из этого дома трудно, можно только обстрелять и временно заткнуть, но тогда завяжется бой, снайпер в ответ непременно начнет стрелять и непременно кого–нибудь убьет. А этого так не хочется. Но «чех» пока по нам не стреляет, и лишний раз трогать его нет никакой необходимости. А война крутится вокруг, и, как обычно, ни черта непонятно, что происходит; каждый делает свое дело: снайпер стреляет, вэвэшники воюют, Артем с психологом вытаскивают АРС, снаряды рвутся, пули летают, раненый водила идет пешком домой, как школьник после уроков, и каждый варится в ней, в этой войне, как в котелке, а сейчас короткое перемирие, и нарушать его никому не хочется. И все так буднично, так обычно.

Но все же бог его знает, что будет дальше, какие мысли там, в башке у этого снайпера. Так что надо быть аккуратнее.

— Товарищ лейтенант, вы бы легли, вон снайпер бьет.

Психолог посмотрел на дом, проводил взглядом трассер, лег на броню и махнул рукой:

— Хорош, стоп! — И, повернувшись к Артему: — Цепляй.

Вэвэшник оказался прав — от АРСа ничего не осталось. Голые обода колес с проволокой от сгоревших шин, заячья губа полуоткрытого капота, задравшегося от ударов пуль, насквозь пробитая изрешеченная кабина — в несколько стволов расстреливали, в упор. Как водила с этим, со вторым, выжили, вообще непонятно. Кровь одного из них осталась на подножке, присохла к железу.

Артем накинул сцепку, махнул психологу рукой и залез на броню. Серега тронулся, АРС скрипнул и, стеная всем своим покореженным обгоревшим железом, потащился вслед за ними домой.

Для них война на сегодня кончилась. Они уходили.

За АРСом через реку все так же летели трассера, и вэвэшники все так же валялись в своих канавах, а Алхан — Кала кипела от разрывов.

И все так же шел дождь.

Миномет болтался за бортом шишиги, мягко подпрыгивая на кочках. Слепой, зачехленный глаз его ствола пялился в небо. В бельмо чехла хотелось плюнуть.

Артем сидел на низенькой скамеечке шишиги и курил, уперевшись одной ногой в борт. Он ни о чем не думал. Все, что было вокруг — туманное сырое утро, морось, поле (все то же чертово поле, день за днем одно и то же, колея — все та же, трасса, Алхан — Юрт), протекало мимо сознания, не задерживаясь в нем.

Артем снова ехал в Алхан — Юрт, на этот раз с минометной батареей. Две шишиги с двумя расчетами «васильков» шли на огневую поддержку к пехоте, к «семерке», туда, где вчера днем они вышли из боя и где пили с Игорем зеленую воду с мальками, а потом ржали, вспоминая про день рождения.

Опять поворот с трассы, лужа, коттедж ПТВ, бытовка Коробка, сам Коробок — голый по пояс, он бреется, смотрясь в обломок зеркала, установленный на вкопанной в землю деревяшке. Васи не видать, а жаль, поздороваться бы. Может, штаны бы успел забрать — Артем до сих пор не нашел их, штанов–то.

Доехав до передовых позиций «семерки», машины остановились. Минометчики высыпались из кузовов и, как муравьи, облепив станины, начали расчехлять, отцеплять и устанавливать минометы. Все это они делали так быстро, резво, без команды, что Артем подивился — такой слаженности ему видеть еще не приходилось. Да, неплохо их натаскал командир батареи. Артем даже еще не успел бычок выкинуть, высасывая из него последний никотин, а минометчики уже полдела сделали.

Комбат минометки, сухой жилистый мужик с длинным и скуластым рубленым лицом, нервный, шустрый, сильный и жесткий, всегда уверенный в своей правоте, убивавший легко и вроде даже с радостью, стоял около шишиги и рассматривал Алхан — Калу в бинокль. Позвал Артема:

— Давай, связь, доложи комбату, что я к стрельбе готов. И уточни координаты. Сейчас мы этим козлам вмажем по полной.

Артем вызвал «Пионера».

— «Пионер», я — «Плита», прием! К стрельбе готов. Уточни координаты, прием.

— «Плита», я — «Пионер». Стрельбу отставить. Повторяю, стрельбу отставить, возвращайтесь домой.

— Не понял тебя, повтори. Как отставить?

— «Плита», «Плита», стрельбу отставить, сворачивайтесь.

Артем снял наушники и, ничего не понимая, посмотрел на комбата минометки.

— Мы что, ждем чего–то, товарищ капитан?

— Чего ждем?

— Приказано все отставить. Возвращаемся домой.

— Как домой? Ты не понял. Передай, что я прибыл на место, готов к стрельбе. Спроси, куда мне стрелять, координаты те же или новые данные?

Солдаты стояли вокруг, слушали их разговор и курили, выжидающе глядя на Артема. Он знал, что они обожали стрелять. Минометчики чаще всех выезжали «на войну» — на усиление к другим частям и, возвращаясь, были возбуждены, говорливы. Их минометка была как бы отдельным подразделением. Пока батальон кис в землянках во втором эшелоне, умирая со скуки, они мотались по всей Чечне, воевали, делали дело, стреляли по врагу и любили эту работу. И кичились этим, считая себя настоящими рейнджерами. Минометчики были вроде как сами по себе, чужие в этом батальоне, жили своей жизнью. Это было настоящее боеготовое подразделение с жесткой уставной дедовщиной, ни о чем не думающее, безоговорочно выполняющее приказы, видевшее в своем комбате бога и полностью доверявшее ему. И он своим минометчикам тоже полностью доверял. Суетился, находил им жратву, устраивал бани и в конце концов сумел своим авторитетом построить в батарее армию, какой он ее видел, и не пускал в батарею ни одного начальника кроме себя, приучив солдат, как хороших собак, слушаться только своих команд.

Вот и сейчас минометчики ждали от комбата команды, не понимая, в чем задержка.

И комбат тоже ждал команды от Артема и тоже не понимал, в чем задержка.

Артем снова вызвал «Пионера». И снова в ответ прозвучало «Отставить». Он пожал плечами:

— Отставить.

Комбат взъелся:

— Я что ему, мальчик, что ли, туда–сюда меня гонять! То стреляй, то не стреляй!

Он вдруг замолчал, повернулся к солдатам. Лицо его потяжелело:

— Наводи! По старым координатам.

Солдаты разбежались по позициям, закрутили рукоятки наводки.

— Первый расчет готов!

— Второй расчет готов!

Комбат ничего не ответил. Он припал к биноклю и молча смотрел на Алхан — Калу, словно пытаясь разглядеть там «чехов».

Из окопов «семерки» вылез пехотный лейтенант, подошел и встал рядом с комбатом. Тот не обернулся. Лейтенант поправил автомат, некоторое время постоял молча, тоже глядя на Алхан — Калу, а потом спросил: