Мастера и шедевры. Том 3 - Игорь Долгополов

«Пушкин»…

Петербург.

Зимняя канавка. Горбатый мостик. Взъерошенные, вспененные волны рвутся к Неве.

Свежий ветер разогнал тучи. Пустынно светлое небо.

Сурова Нева.

Бегут по реке седые гребни хмурых вод. Гудит ветер в переплетах решетки набережной.

По тугой, как лук, арке моста спешит Пушкин.

Упрямый, упругий ветер рвет с плеч одежду.

Подобно крыльям большой птицы, взметнулся плащ. Кажется, вот-вот поэт взлетит высоко над громадным городом, дворцами, широкими проспектами, ростральными колоннами, сфинксами, храмами, бронзовыми монументами…

Как огромный маятник часов, остановившихся на миг, золотой шпиль Петропавловской крепости. Картина-метафора…

Яркая, живописная форма делает произведение Бориса Угарова объемным, значительным. Глядя на это полотно, невольно вспоминаешь прекрасные холсты Валентина Серова — так широко, колоритно написана картина.

Работа ленинградского мастера говорит еще об одном очень важном, ныне достаточно утерянном качества — это станковая живопись, исполненная в духе замечательных традиций русской школы.

Борису Сергеевичу Угарову шестьдесят шесть лет.

В это трудно поверить, настолько свеж и ясен почерк его полотен.

Да и сам он, подвижный, стройный, с открытым, простодушным лицом, совсем непохож на маститого академика живописи.

Мы идем по залам его персональной выставки, останавливаемся у работ.

Художник неспешно рассказывает о себе:

«Я родился в Петрограде в 1922 году. Отец — рабочий, токарь-механик, начинавший свой путь на Путиловском заводе. Как все мальчишки, я учился в средней школе. Где-то лет в десять стал рисовать, а позднее записался в самодеятельную студию при Доме ученых.

Здесь судьба свела меня с замечательным живописцем Аркадием Александровичем Рыловым.

Всю жизнь не забуду его мудрых неторопливых замечаний, удивительно тонкого понимания природы… Так незаметно подошел десятый класс. Я мечтал поступить в университет, получить образование, а потом попробовать стать художником. Но жизнь опрокинула все мои планы.

Грянул июнь 1941 года. И прямо со школьной скамьи я пошел добровольцем. В военкомате в очереди стояли рабочие, студенты и профессора, девчонки и ветераны труда, композиторы… Тогда я понял, что такое народное ополчение…

Меня зачислили в Октябрьскую дивизию, 265-й Отдельный пулеметно-артиллерийский батальон. Я стал наводчиком противотанковой пушки.

Первый бой встретил возле Красного Села…

Вижу, как сейчас, первый подбитый танк. Черный, чадящий взрыв.

Грохот.

Миг тишины, когда слышишь, как звенит воздух.

Потом в памяти встают синие сугробы Волховского фронта. Лютая стужа. Глухомань соснового бурелома. Высокое лазурное небо с рериховскими стругами облаков…

Внучки.

Гордая краса Карелии.

Не буду рассказывать, что я пережил.

О тех днях и годах написаны книги…

Но в редкие минуты затишья доставал из солдатского вещмешка большую старую, еще кнебелевского издания, монографию «Валентин Серов», разглядывал в тысячный раз репродукции любимого мастера. Солдаты иногда дивились: как ты таскаешь такую тяжелую книжку?

Я раскрывал страницы, они видели красоту искусства и… умолкали.

Сам я не рисовал.

Было не до живописи. Лишь в 1944 году, когда Финляндия вышла из войны, мне предложили принять участие в создании армейского Музея Победы.

Здесь, в Лодейном Поле, я написал первую свою картину… Какая она была, судите по записи в дневнике, который я вел:

«В живописи слаб, не потому, что не вижу цвет, а потому что очень мало работал с натуры…»».

Дневник художника Угарова.

Толстая тетрадь в клеенчатой обложке… Пройдет год. Окончится Великая Отечественная война. Фронтовик Угаров вернется с Дальнего Востока и поступит в Академию художеств.

Мы прочтем такие строчки в дневнике:

«Мои надежды на сдвиг в рисунке и живописи — это расчет на самостоятельный кропотливый труд до пота, до крови».

Весною следующего года он напишет:

«Ни одного часа попусту! Плотнее распланировать время».

Угаров отлично сознавал, что ему уже двадцать четыре года, время не ждет. Сколько он повидал, перечувствовал, сколько хочется рассказать людям. С первых лет учебы в Академии чувство ответственности, сознание серьезности задач искусства не покидает Бориса Угарова.

«На третий год учебы в Институте имени Репина, — рассказывает Угаров, — я начал работать в мастерской монументальной живописи, которой руководил Игорь Грабарь.

Надо ли говорить о том, как мы, студенты, слушали Грабаря — этого патриарха отечественной культуры. Его энтузиазм, преданность искусству, трудолюбие зажигали в нас священный трепет ощущения причастности к живописи.

Октябрь.

Игорь Эммануилович требовал от учеников полной отдачи. И мы трудились изо всех сил.

Копировали рисунки Леонардо, Микеланджело, изучали живопись Веронезе, Тьеполо, фрески Помпеи, писали с натуры. Очень много дали нам Орешников и Мыльников — помощники Грабаря.

Наступила пора диплома… Кажется, как это все было давно. Я продолжал вести дневник.

Вот одна из записей, сделанных уже после защиты диплома:

«Начинается самостоятельная жизнь. Учиться много чему надо».

Это был 1951 год. С тех пор прошла почти треть века… Ия продолжаю учиться… Твердо знаю, что идти в ногу со временем — это значит не торопиться! Следует всегда помнить, что современный реалистический художественный язык рождается самой жизнью.

И до сих пор, когда я прихожу в Академию художеств и иду по ее гулким коридорам, по которым бродили когда-то юные Карл Брюллов и Александр Иванов, я всегда вспоминаю слова, сказанные студентом Академии Михаилом Врубелем:

«Надо уметь найти дорогу к самому себе».

Это, наверное, означает раскрыть свои возможности, увидеть первично мир природы, красоту Человека и овладеть мастерством, чтобы суметь выразить свой восторг перед чудом бытия в образах, еще не сказанных, не повторенных».

На меня глядели светлые молодые глаза живописца.

Еще-раз, будто снова, я увидел Бориса Сергеевича, его приветливое лицо, высокий лоб, обрамленный седеющими прядями волос, какую-то особенно мягкую, доверительную улыбку и понял, что его слова о стремлении каждодневно учиться, искать новое-не поза. Все неуемное творчество Угарова говорило о движении, непрестанном поиске.

Казалось, что со времени знаменитой «Обороны Петрограда» Александра Дейнеки трудно найти новое решение темы марширующих красногвардейцев. Но Угаров нашел.

«Октябрь».

По сизой булыге тихого городка шагают солдаты революции. В сапогах, лаптях, в ботинках с обмотками. В шинелях, тулупах, тужурках…

На рудниках 1912 год.

Тесно, плечом к плечу сомкнуты их ряды.

Их шаг тверд. Стремление вперед неудержимо…

Полыхают багряные стяги, вспыхивает кумачовый цвет на повязке, горит пунцовая лента на груди у красногвардейца, и, как огоньки, алые искры герани в окнах подвала, где живет беднота.

Глубок, сочен колорит картины, построенный на охрах, сиенах, умбрах…

Мы не слышим оркестра, не звучат песни, но мы видим четкий шаг, поступь людей, вставших за правое дело, и кажется, что до нашего слуха доносятся раскаты песен, эхо шагов миллионов.

«В картине «Октябрь», — сказал Угаров, — мне хотелось изобразить людей подвига, которые своей приверженностью высокому идеалу увлекают за собою массы.

Эти герои служат примером отваги и чистоты помыслов души.

Я мысленно посвятил это полотно нашей молодежи, чтобы она ярче почувствовала атмосферу тех поистине легендарных, романтических лет, ощутила зримо образы своих дедов, отдавших свою жизнь в борьбе за их светлое сегодня.

Изобразительное искусство отличается от литературы. Оно должно уметь показать, а не только рассказать.

Словом, художник должен пластически остро выразить задуманный им образ… Большое искусство всегда глубоко национально. И чем крупнее, тем заметнее и ярче принадлежность его к народу, к стране, где оно родилось».

Нашей культуре особенно свойственны духовность, доброта, гуманизм, высокое нравственное начало, непременное уважение к человеку. Художник наделен чувством Родины, ощущением долга перед обществом.

«Мать. Год 1941»…

Безмолвная белая пустыня простирается до узкой кромки далекого леса. Серое страшное небо. Заиндевелые избы.

У плетня — одинокая хрупкая женщина в черном платке. Горестно вздеты к лицу худые руки. Морозный ветер леденит кровь. А она все глядит и глядит вслед ушедшему сыну. Толпится народ. Мать все смотрит, как в снежной дали тает тонкая цепочка солдат… Чувство матери очерчено сокровенно, разительно.