Три ипостаси Божества - Джеймс Дашнер

было не сейчас, и даже не сегодня. Я хочу сказать тебе вот что. Когда у меня проблемы, в качестве поддержки мне нужно пространство. И это при том, что я люблю тебя больше всего… больше всего, что может быть в нашей вселенной. Но мы здесь как сельди в бочке, а мне порой нужно…

– Так ты говоришь, тебе нужно… пространство? – тихим голосом произнесла Триш.

– Я говорю: то, что тебя успокаивает, меня иногда раздражает. Тебе от прикосновений хорошо, а меня они порой… душат.

Садина изо всех сил старалась быть помягче, но, так или иначе, слово душат, слетевшее с ее языка, словно нож, ударило Триш в грудь.

– Душат? – переспросила Триш и, побледнев, отошла к леерам.

О, черт, подумала Садина.

– Триш! Дай мне закончить! – сказала Садина, встав и подойдя к подруге.

– Нет! Я не хочу душить тебя. Я постою здесь и поплачу, ведь тебе нужно пространство, так?

– Я не собираюсь порывать с тобой.

– Садина! Но ведь это и называется мне нужно пространство, – произнесла Триш, глядя на Садину с неизбывной горечью в глазах.

– Я знаю. Но это не то, что я имею в виду.

Садина глубоко вздохнула и продолжила:

– Я хочу, чтобы ты знала, что я чувствую, если что-то случается. Там, на Аляске, с нами может произойти что угодно. Меня могут забрать, без тебя, в какое-нибудь жуткое местечко. Но мне и тогда нужно будет знать, что с тобой все путем и ты не сходишь с ума оттого, что меня забрали. А если произойдет что-нибудь ужасное… как, например, произошло с моей мамой…

Садина сглотнула и попыталась обуздать слезы, которые, словно утренняя роса, готовы были появиться на ее глазах при мысли о матери.

– Так вот, – продолжила она. – Если ты действительно хочешь мне помочь, помни – когда мне плохо, мне нужно пространство. И время. Мне нужно больше времени, чем нужно тебе, я знаю. Для того, чтобы поразмышлять, собраться с мыслями. И в такие минуты прикосновения и прочие дела меня лишь отвлекают и заставляют нервничать. Нет, мне нравится, когда ты прикасаешься ко мне, я люблю твои прикосновения, но когда мне нужно обдумать что-то важное, требующее концентрации, они мне мешают. Слишком возбуждают и отвлекают. Ты понимаешь?

– Возбуждают, – повторила Триш. – Слишком. Я понимаю.

– То есть когда ты трогаешь меня за руку или берешь в руку мою ладонь, а в это время в моей башке делается черт знает что, это не ощущается как нормальное прикосновение…

Садина попыталась найти самое убедительное объяснение тому, что она хотела сказать, а потому взяла Триш за руку и принялась постукивать кончиками пальцев по тыльной стороне ее ладони.

– Меня начинает плющить…

Она прекратила стучать Триш по ладони и просто сжала ее руку – нежно и с любовью.

– Даже если ты хочешь лишь прикоснуться, и ничего больше.

Черт побери, но Садина и сама не вполне понимала суть терзавших ее чувств. Самым большим ударом в жизни для нее был вечер в амфитеатре. Она так и не оправилась от полученного тогда стресса, и с тех пор, день за днем, напряжение только усиливалось.

Триш покусывала нижнюю губку.

– Но это не всегда так, – сказала Садина взволнованно. – Это бывает, скорее, редко, чем часто. Ну, например, последние дни… Тут же можно было чокнуться. А так, когда нет ничего страшного, когда мы отдыхаем, купаемся у скал или гуляем, когда нет стресса, нет этого безумия…

– Когда нас всех колбасит…

– Точно, когда нас колбасит от стресса, – подхватила Садина, заставив Триш наконец улыбнуться.

Триш медленно кивнула.

– Я понимаю. Реально, – сказала она. – Только, пожалуйста, не произноси больше плющит и колбасит. Только мне можно говорить эти глупые словечки.

– Заметано, – улыбнулась Садина. – Спасибо, что выслушала меня и поняла. Я знаю, я зануда.

– Это мне известно, – отозвалась Триш и поцеловала подругу в лоб. – Но ты – моя самая любимая зануда.

Садина залезла в карман и достала приготовленный для Триш подарок.

– Вот, возьми. Я сделала его еще на берегу, перед тем как мы сели на корабль.

Она с волнением смотрела, как Триш медленно разворачивает пальмовый лист, в который было завернуто самодельное ожерелье – кусочек металла, дерево и проволока, – которое она соорудила с помощью Айзека.

– Это кусок дерева, плавник, который я нашла, когда нас с Айзеком похитили. Я сохранила его, даже не знаю, почему. Может быть, у меня ничего другого не было, и этот кусочек плавника был единственной вещью, которая принадлежала мне. Она была частью меня.

– Как красиво!

Каждый изгиб, каждую деталь ожерелья Триш внимательно исследовала кончиками пальцев.

– Спасибо тебе! – сказала она.

– И я хочу, – продолжала Садина, – чтобы ты знала: этот кусочек дерева был единственным, что принадлежало мне, когда у меня ничего не было, и я отдаю его тебе – вместе со своей любовью. Моя любовь принадлежит тебе, и только тебе. И как куски плавника всегда возвращаются на берег, так и я всегда буду возвращаться к тебе – куда бы меня ни забросила судьба.

Она потянулась, чтобы помочь Триш надеть ожерелье.

– Те же бури, что могут нас разлучить, опять же нас и соединят, да? – закончила она и, посмотрев на Триш, крепко ее обняла.

– Как же это классно! – воскликнула Триш. – Каждое твое слово – это как мед. А это!.. Просто чудо!

И, вновь потрогав кончиком пальца висящий на груди кусочек плавника, она проговорила:

– Если тебе нужно будет пространство, я тебе его дам. Если к тебе нельзя будет прикасаться, потому что от этого тебя плющит и колбасит – да бога ради! Я все для тебя сделаю! Я думала, ты хочешь со мной порвать, и чуть не сошла с ума, а ты подарила