Воскрешение - Денис Юрин

Окажись на его месте Аламез, он бы всяко поступил по-иному: не торчал бы перед домом, как прыщ на лбу озабоченного юнца, а прохаживался бы рядышком, делая вид, что просто любуется рекой и дышит относительно свежим воздухом. Еще вернее было бы засесть внутри одного из соседних, таких же пустовавших домов и наблюдать за подходами из безопасного места.

Немного побаиваясь приближаться к человеку, который так откровенно пренебрегал простейшими правилами безопасности, моррон сперва перешел с быстрого на прогулочный шаг (прекратил бег он еще шагов сто назад), а затем, не дойдя до крыльца всего каких-то десять-пятнадцать шагов, остановился возле крытого лотка старьевщика. Сделав вид, что его заинтересовали кое-какие заношенные лохмотья и почти отработавшая свой век хозяйственная утварь, Аламез краем глаза осмотрел округу и сосредоточил наблюдение на сидевшем враскорячку на грязных досках низкорослом человечке. Дарк мог подойти в любой момент, но предпочел немного обождать, расточительно тратя свое драгоценное время на изучение плюгавого человечка, с которым ему вскоре предстояло завести разговор.

Почему-то Фанорий позабыл об основных, наиболее бросавшихся в глаза приметах посредника, ограничившись лишь упоминанием о неестественном красном цвете кожи Кабла и о его беззубом рте, который с расстояния в десяток шагов и не разглядеть. Определенно оба этих внешних признака являлись последствиями одной и той же причины, а именно злоупотребления вином. Избыток хмеля, которым было буквально пропитано тщедушное тельце пропойцы, окрасил щеки и шею в пунцовый цвет и, видимо, однажды не к месту развязал язык, что, конечно же, вызвало возмущение у задетого за живое собутыльника. Однако у внешности Кабла имелось множество иных «достоинств», не рассказать о которых было просто грех.

Росточком мастер сомнительных сделок был аж на целых полмизинца выше среднего гнома, хотя ýже махаканца в плечах был раза в два, если не в три. Как скала гордо возвышается над равниной, так на лице заморыша торчал огромный, горбатый и узкий нос, весьма напоминавший орлиный клюв. Две внушительные залысины, блестевшие под лучами солнца, делали лоб непропорционально большим и приковывали к нему взгляд. Спинка посредника была с горбинкой; ручки – шустрые, подвижные, с неестественно длинными, тонкими пальцами; короткие ножки – кривые, чуть-чуть не дотянувшие до буквы «о», но зато, когда Кабл стоял, образовывающие четкую цифру «0». Одним словом, Фанорий мог вообще не утруждаться описанием примет посредника, а просто сказать Аламезу: «Увидишь уродца – тебе к нему!»

Однако не только незаурядная внешность дельца вызывала у Дарка подсознательное отторжение и иррациональные опасения, да такие сильные, что он уж было собирался не рисковать, а благоразумно уйти. Несмотря на то что коротышка вел себя довольно уверенно и ни капельки не нервничал, что в какой-то степени свидетельствовало о честности его намерений, Аламез нутром чуял опасность; ощущал каждой клеточкой своего тела близость врагов или, в лучшем случае, недоброжелателей. Описать словами это чувство нельзя, и уж тем более не удалось бы найти ему достойное логическое объяснение. Внутренний голос настойчиво взывал к моррону: «Уйди!» – но он зачем-то пересилил себя и, пренебрегая предупреждением, направился к дому.

«Волков бояться – в лес не ходить! А если в опасные авантюры не ввязываться, так что ты вообще в Альмире забыл?! Живи где-нить в глуши, себе в удовольствие, не дергайся! Рано иль поздно, годков эдак через сто или двести, кого-нить из морронов да повстречаешь! – издевался над нелогичной интуицией здравый смысл, подталкивающий Аламеза на рискованный шаг. – Дело нужно делать, а не пустые догадки строить! До чего докатился?! Глянь, нет, ты глянь, кого испугался… заморыша! У него, поди, и дружки-то все такие, соплей с ног собьешь! Еще немного, и от тени своей бегать начнешь! Она ведь тоже того… страшная: черная-пречерная вся и как будто живая!»

– Заткнись, скотина! – со злостью сквозь зубы прошипел моррон.

К сожалению, Аламез так увлекся беседой с собеседниками, засевшими у него в голове, что на несколько секунд позабыл о действительности. Он не заметил, что уже подошел к крыльцу, и лишь по изумленному, исказившемуся в крайней степени растерянности лицу Кабла понял, что произнес эти слова вслух.

– Чаго? – Лишь через пару секунд нашел в себе силы переспросить обескураженный таким непривычным обращением уродец.

– Ничего, – хотел мягко ответить моррон, но получилось как-то резко и грубо. – Я от Фанория! Куда идти?!

– Да иди ты в… – вспылил окончательно пришедший в себя заморыш и хотел уж было указать точное направление и адрес предстоящего похода, но из уважения к духовному сану в последний момент передумал, – в молельню!

– Ты не понял, я от Фанория, – повторил Аламез тихо и вкрадчиво.

– Не знаю такого, – не очень убедительно затряс головой низкорослый человечек, быстро поднявшись с крыльца и, видимо, готовясь дать стрекача.

– А вот эту безделушку тоже ни разу в жизни не видел? – спросил Аламез, бросив в руки неумехи-притворщика гладко отполированный с одной стороны медяк.

Длинные, проворные пальчики человечка ловко поймали добычу и закрутили ее с поразительной скоростью между собой. Видимо, результат осмотра монеты посредника полностью удовлетворил, поскольку его носатая, уродливая рожица тут же расплылась в довольной улыбке. Дарк же едва удержался, чтобы не сплюнуть брезгливо и отвернуться. Мало того, что широко открывшийся рот дельца был абсолютно беззубым, но вдобавок из него высунулся длинный, тонкий, раздвоенный на кончике, словно у змеи, язык. То ли кто-то давным-давно пытался наказать Кабла за болтливость и разрезал ему язык вдоль, то ли эта часть тела, как и все остальные уродства, была такой с рождения. Однако сейчас хитро, вприщурку, взиравший на Аламеза человечек ничуть не шепелявил и произносил все до единого слова четко и внятно:

– Што, на красоту мою не наглядишься никак… а?! – без нотки злости, но вызывающе рассмеялся Кабл, пронзая лицо моррона острым, будто кинжал, взглядом маленьких красноватых глазенок из-под зарослей густых бровей. – Думаешь, я щас злиться начну, задираться, в бутылку полезу?! Не-а, дружище, не на того напал! – не получив ответа, продолжил насмешливый монолог Кабл. – А мне плевать! И на тя плевать, и на голубей плевать, и на всех вас, вместе взятых, плевать! Я такой, каков я есть, и тем горжусь! А если какой эстет брезгливый…

– Заткнись, скотина, – спокойно, без крика или угрозы в голосе во второй раз произнес Аламез, не желавший тратить время, чтобы вникать в суть жизненной философии озлобленного на весь белый свет подранка. – Не для того я сюда приперся, чтобы бред твой выслушивать! Веди давай!