Избери жизнь - Людмила Георгиевна Головина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вера листала страницы, и перед ней разворачивалась картина борьбы людей за жизнь. Их победы и поражения, радости и горести запечатлелись на страницах дневника. Особенно поразил её случай, описанный где-то в середине книги.
«Пошёл пятый год, как живём мы в новых условиях. Ничего, пока справляемся. Этим летом произошло у нас удивительное событие. Сначала, оно особо удивительным не показалось, хотя появление постороннего человека в селе, случай в наши дни редкий. Это был монах. Рано утром постучал он в наши ворота. Сначала охранники его не пропустили, послали за мной. Честно говоря, побаиваемся мы посторонних, неизвестно, что у них на уме. Для того и забор сладили, и ворота. От техники они, конечно, не защитят, но лихого человека остановят.
Но путник не показался мне опасным, и я разрешил его впустить. Распорядился накормить инока, но тот сказал, что ест он мало, и в пище непривередлив, просит только дать ему приют для отдыха на несколько дней.
Мы разговорились. Наш гость отрекомендовался иеромонахом, отцом Ионой, насельником Н-ского монастыря. Это был человек средних лет, худощавый, в простой чёрной рясе. Отец Иона произвёл на меня впечатление человека умного и серьёзного. Он вскользь пояснил, что до пострига имел отношение к искусству, но распространяться не стал.
Отец Иона рассказал, что их монастырь после толчка был частично разрушен, почти половина братьев погибла. На второй год было решено послать нескольких монахов, чтобы они узнали, что же творится в окружающем мире. Вот с тех пор он и путешествует, и уже нашёл несколько поселений, в которых живут и трудятся выжившие люди.
Отец Иона очень обрадовался, когда увидел купола нашей Успенской церкви. И так же огорчился, узнав, что в ней много лет никто не служит. Я, хоть и атеист, горжусь этой достопримечательностью Звонково. Храм был построен аж четыреста лет назад. Стоял себе на радость верующих радовал всех своей красотой, но тут наступили годы борьбы с религией. С храма посшибали луковки и превратили его в склад. Мама мне рассказывала, как стоял он грязный и ободранный посреди села. Потом наступили другие времена. Храм был признан памятником архитектуры, был отреставрирован государством и украшен доской, подтверждающей его статус. Но внутри был пуст и заброшен. Потом времена снова поменялись. Храм передали Патриархии. Церковные власти навели в нём порядок, заново освятили, прислали священника и начались службы. Но прихожан почти не было: село опустело. Поэтому службы через какое-то время прекратились. Храм заперли, а ключи отдали старосте Настасье Сергеевне Ильиной. Потом, когда в Звонково начал работать наш деревообрабатывающий комбинат, народу в селе прибавилось, но как-то вопрос о возобновлении служб не поднимался, не было таких энтузиастов.
– А староста жива? – спросил отец Иона.
– Жива, жива!
Настасья Сергеевна обрадовалась священнику, достала связку ключей, и мы заторопились к храму. Подошло ещё несколько человек.
Заскрежетали старинные замки, и мы вошли под древние своды.
Отец Иона, перекинувшись парой слов со старостой, направился в алтарь. Выйдя оттуда через несколько минут, он подошёл ко мне и спросил:
– Вы ведь тут за главного?
– Ну, специально меня никто главным не ставил, но, вроде, так.
– Не будете возражать, если я, пока тут у вас обретаюсь, послужу в вашем храме?
– Разумеется, нет, служите, пожалуйста, только вот народ у нас в селе больше нецерковный. Как бы вам в одиночестве служить не пришлось.
– За это не тревожьтесь. Один-два человека, уже достаточно. А вы сами – крещёный человек?
– Крещён то я, крещён. Мама верующей была. Да только я и молитвы-то ни одной не знаю. Как-то мимо меня это прошло.
Он посмотрел на меня не с укором, а как бы с сожалением и очень ласково. И сказал :
– Всему своё время…
После обеда, (а отец Иона, действительно, ел очень мало), он попросил разрешения похозяйничать некоторое время в храме, чтобы подготовить всё к вечерней службе. Ему вызвалось помогать несколько женщин, среди которых была, разумеется, и Настасья Сергеевна.
Часов в шесть отец Иона снова явился передо мной и спросил, не хочу ли я поприсутствовать на службе? Большого желания у меня не было, но имелось некое любопытство, стремление хоть немного прикоснуться к тому, что было привычным и даже необходимым для моих предков.
В храме собралось довольно много сельчан. Как-никак, церковная служба была выходящим за обыденные рамки событием, и народ был рад получить новые впечатления.
Интерьер церкви трудами отца Ионы и женщин несколько преобразился, стал «обжитым», что ли. На подсвечниках теплились свечи, и запах воска смешивался с каким-то иным ароматом (как я понял позже, это был ладан).
Мне предусмотрительно был принесён стул, видимо Настасья Сергеевна предупредила отца Иону о том, что я долго стоять не могу из-за ранения.
Служба началась. Я, разумеется, мало что понимал. Язык, на котором читали и пели, хоть и походил на русский, но понимал я только отдельные слова. Священник то заходил в алтарь, то выходил из него, Настасья Сергеевна и ещё одна женщина, стоя на возвышении сбоку, что-то пели, иногда сбивались и поправлялись, и служба шла дальше. Одни прихожане кланялись и крестились, другие заинтересованно озирались по сторонам. Видимо последние, как и я, плохо представляли себе особенности поведения в храме. Какое-то необычное чувство постепенно заполняло мою душу. Это был какой-то иной мир, живущий по другим правилам. И в этом мире было очень спокойно, и как-то уютно. Все наши трудности и беды, казалось, куда-то отступали. Что-то более важное и вечное заслоняло их и делало мелкими и несущественными.
После службы большая часть присутствующих стала расходиться, однако несколько человек, в том числе и наша староста, выстроилось в очередь к маленькому складному столику, установленному в углу храма.
– Они хотят завтра причаститься, поэтому сегодня должны исповедаться, – пояснил мне кто-то знающий. Я кивнул издали отцу Ионе и вышел.
Уже стемнело, на небе зажглись крупные звёзды, прохладный ветерок шелестел невидимой в темноте листвой.
Не душе у меня было одновременно и спокойно, и тревожно. Это было несколько похоже на влюблённость, которую человек испытывает в юности. Как будто душа, наконец-то, отыскала то, что важнее всего на свете. Рассуждая об этом, я отправился домой.
На следующее утро ноги сами принесли меня в церковь.
Служба ещё не началась, но отец Иона уже был в храме. Он снова принимал исповедь. Очевидно, вчера исповедаться успели не все. Я сел и задумался, о чём бы стал на их месте говорить я. Сначала мне казалось, что я всю свою жизнь прожил в согласии со своей совестью, и мне упрекнуть себя практически не в чем. Потом стали вспоминаться кое-какие события, эпизоды, которые мне вспоминать не хотелось, потому что
