Галерея женщин - Теодор Драйзер

что она гордилась своим русским происхождением и своей духовностью. Но она знала, что у Даниэля стойкая латинская неприязнь ко всему англосаксонскому. Да и сама Люсия не любила все, что было в ней английского, потому что, по ее словам, она обожала своего русского отца и испытывала жгучую боль, когда ее называли англичанкой. И это несмотря на мать, Фрэнка и своих английских любимцев, добавила она, например Суинберна, Оскара Уайльда, Доусона и Шелли.

Как однажды объяснила мне Люсия, рассуждая о том времени, она раздумывала над сложившейся ситуацией до тех пор, пока раздумья уже не могли привести ни к чему хорошему. Только одно ясно, решила она, – Даниэля она больше не любит. И ее неудержимо влечет к Фрэнку. В то же время она уверяла, что Сарвасти имел огромное влияние на ее эстетическое и философское мировосприятие и каким-то хитрым образом заключенный в нем космос заставлял ее чувствовать, будто он своей любовью и вниманием возвышает ее, а такое было не доступно никому, даже Фрэнку! Иными словами, Сарвасти, как она однажды мне сказала, занимал важное место в восприятии Люсией себя как личности. Вместе с тем, хотя она не любила Фрэнка, если не считать физической стороны – чего нет смысла отрицать, – та жизнь, которую он ей предлагал, казалась потрясающей в своей новизне: Канада, Америка, Новый Свет. Но, опять же, никуда не деться от того факта, что ей не хватало мужества бросить Даниэля. Он был так стар, жалок, беспомощен и очень, очень в ней нуждался – духовно, эмоционально, творчески. Однако, как наивно объявила она, расстаться с Фрэнком ей не давал собственный эгоизм. «Если бы такое было возможно, я оставила бы их обоих», – сообщила она мне, предавшись воспоминаниям. «Полигамная женщина! Двоемужница!» – тут же отреагировал я.

Но теперь слушайте! За два дня до того, как Фрэнк должен был отплыть домой, она вдруг поняла, что не отпустит его одного. Фрэнк был совершенно измучен. Он сожалел, что вообще завел с ней роман, раз она отказывается за него выходить. Если уж на то пошло, заявил он с отчаянием и злобой, она вовсе не способна на искренние чувства. Пфф! Чем она лучше уличной женщины? Чем? Больше ни за что и никогда он не захочет ее видеть! Даже перед отплытием. И все-таки рано утром, когда солнце проникло к Люсии в спальню, она, по ее словам, приняла решение. С трудом дождавшись девяти часов, взяла такси и отправилась в мастерскую. По дороге она все время думала об одном: год назад Даниэлло был прав – резать надо быстро! Когда-то это должно быть сделано, и сейчас, когда ее влекло в противоположную сторону, момент наступил.

Впрочем, оказалось, что, узнав правду, Даниэль, вопреки ожиданиям Люсии, не стал буйствовать. Наоборот, на этот раз он всего лишь обвинил ее в браке по расчету, в отсутствии у нее сердца и понимания. Почему бы ей не уйти? Конечно, что может быть лучше? Конечно, лучше не бывает. И разве он сам не ожидал этого в последние несколько месяцев? Да, он разочарован в ней, как и во всем остальном в жизни, ну и что из того? Его жизнь, несомненно, переменится. Без Люсии он не сможет оставаться в Париже. Но, боже, какой он был дурак, что поверил девчонке-обманщице! Хотя на что могут рассчитывать дураки? Тьфу! Так все и закончилось. Ибо, по ее словам, в том настроении, которое владело ею тогда, она ничего не могла сказать или сделать. Слишком поздно было возражать, что она выходит замуж не из-за денег, и слишком жестоко говорить, что на самом деле она так и не узнала с ним счастья. Кроме того, рассказывала Люсия, она все еще чувствовала себя обязанной Даниэлю за все, что он ей дал в понимании жизни, в образовании и чувствах. Еще она добавила, что на его горечь и отчаяние ей было ответить гораздо тяжелее, чем на любой безрассудный взрыв эмоций. А потому она некоторое время стояла молча, потом повернулась и ушла. Только при этом у нее было ощущение, что она убегает от страдающего животного, которому не попыталась помочь. «О, как я себя ненавидела, – говорила она, – но возвращаться было уже поздно».

После этого она, наоборот, решила удивить и осчастливить своего Фрэнка, благо теперь такое стало возможным. Но раз уж они не успевали пожениться по французским законам, она устроит так, что он встретится с ней на корабле, где их и поженит капитан. Люсия представляла себе, что радость Фрэнка при встрече заставит и его, и ее обо всем забыть. Поскольку впереди был целый день для подготовки к отъезду, она сняла столько наличных, сколько ей позволила предусмотрительность, оставила Анри часть денег для оплаты аренды комнат Даниэля, а с остальными отправилась по магазинам. Потом поехала попрощаться с Ольгой, где ее с энтузиазмом поддержали и где она переночевала, предварительно написав письмо матери, в котором объясняла свой внезапный отъезд самыми нежными и тактичными словами. Еще одно письмо предназначалось Даниэлю, в нем она попыталась объяснить, что он для нее значил.

Ранним утром на следующий день, когда все дела были сделаны, она поехала на поезде к морю вторым классом, чтобы до отплытия избежать встречи с Фрэнком. Впрочем, как она добавила, всю дорогу до Шербура ее преследовало чувство нереальности недавнего прошлого и, наоборот, чувство абсолютной реальности ее более далеких и ранних переживаний, которые как будто ожили сейчас, когда она покидала Европу. Неужели она и в самом деле оставила этого странного гения по имени Даниэлло? Неужели где-то в этом же самом поезде едет человек по имени Фрэнк, за которого она собирается выйти замуж? Гораздо более реальной была бы поездка в Женеву или в заросшую усадьбу отца в России, где он встретил бы ее живой и здоровый.

Часть четвертая

На корабле, по рассказам Люсии, она много всего узнала о Фрэнке Стаффорде. Конечно, он был совершенно потрясен, когда увидел, что после отплытия лоцмана она стоит на