История и повседневность в жизни агента пяти разведок Эдуарда Розенбаума: монография - Валерий Черепица

В кабинете последнего состоялся обмен информацией (как идут аресты, что найдено при обысках, какова атмосфера на промышленных предприятиях и т. д.) в заключение чего капитан и импрессарио договорились о том, что свою документацию о последнем деле они смогут послать в Варшаву через надежного курьера Ков-нацкого. Пригласив в управление Ковнацкого и оформив все необходимое для подготовки и получения секретного пакета к Корвин-Пиотровскому, Розенбаум и агент вернулись в гостиницу, где импрессарио передал дополнительно Ковнацкому под расписку и свое донесение, уточнив при этом, что из Варшавы он должен приехать в Дрогобыч, где и сможет найти его в «Гранд-Отеле».

Вечером Розенбаум и Ковнацкий вместе отправились на вокзал, откуда с разницей в полчаса разъехались в разные стороны: Ковнацкий — в Варшаву, а Розенбаум — в Дрогобыч. По прибытии сюда импрессарио первым делом через гимназического товарища Яна Модзылевского связался со своим сотрудником Дионизием Дымэком. Последний принес многообещающую делу политической разведки информацию — «ему удалось войти в доверие и даже завязать дружеские отношения с рабочими нефтеучастка имени Пилсудского Антонием Пржецецким — молодым рабочим, очень популярным среди рабочих, которые его очень любят, верят ему и называют «наш Антось». Благодаря дружбе с Антосем Дымэк не только знает, что делается на нефтепромысле, но и в городе. Все, что ему в результате этого становится известным, он заносит в специальный блокнот, находящийся всегда под ключом, и чтобы ключ этот не потерять или не забыть случайно дома, он носит его всегда при себе на цепочке от нательного крестика, и таким образом, он всегда спокоен и за ключ, и за блокнот». Далее Дымэк заметил: «У меня на сегодняшний день в блокноте записано свыше сотни имен подозрительных лиц. Что же касается самой организации, то я вам уверенно могу сказать, что ее нет, но есть среди рабочих их идейный костяк, и его составляют наиболее сознательные рабочие. Вчера мне Антось высказал мысль, что пора уже создавать комитет, «который как надо поведет рабочее дело». С этой целью он решил собрать наиболее верных людей, пользуясь теплой погодой, весной и кануном страстной недели, где-нибудь за городом. Лучшими из этих дней он считает среду или Великий четверг. Меня Антось приглашает в воскресенье помочь ему составить списки участников собрания и определить день и место выборов…».

Поблагодарив Дымэка за доклад и хорошую разведку, Розенбаум тут же выплатил ему наградные в размере 300 злотых и попросил завтра, т. е. на Вербное воскресенье, после составления вместе с Антосем списка участников и установления дня выборов в комитет, прийти к нему в гостиницу. На том и условились.

На следующий день, уже под вечер, пришел Дымэк и сообщил, что собрание для выборов комитета решено устроить в Великую пятницу после полудня, т. е. между 12 и 14 часами. Местом проведения собрания избрана лесная поляна под названием «Кэмпа Пястовска», находящаяся в полутора километрах за городом, на которой обычно устраиваются летом народные гуляния с музыкой и танцами. В настоящее же время там глухо и пусто. Вслед за этим он представил Розенбауму список лиц, приглашенных на собрание. Оповещение о времени и месте проведения его Антось и Дымэк взяли на себя, поделив участников собрания на две равные группы на каждого. Оповещение решено начать завтра с обязательным предупреждением приглашаемых не идти толпами, а маленькими группами)не более четырех-шести человек). Рекомендовано всем таким группам не сходиться по дороге и не разговаривать. У кого есть велосипеды, ехать на таковых, не задерживаясь, возле и других групп. Список участников собрания заключал в себе 112 фамилий, при каждой фамилии указывался точный адрес данного лица.

Не будучи никогда в окрестностях города, Розенбаум спросил у Дымэка, не может ли тот проводить его туда, чтобы ознакомиться с местностью, но Дымек ему в этом отказал, сославшись на то, что будет очень занят оповещением приглашаемых на собрание рабочих. Правда, уже уходя, он посоветовал шефу обратиться с этой же просьбой к господину Модзылевскому, который хорошо знает это место.

На следующий день утром Розенбаум позвонил Янеку Модзылевскому и, попросту говоря, напросился к нему в гости, поставив перед собой цель, побывать на месте намечаемого собрания. Школьный товарищ искренне откликнулся на просьбу о встрече и назначил ее импрессарио на время обеда. В ходе его последний рассказал Янеку о своей просьбе, и тот удивительно охотно откликнулся прогуляться на Кэмпу, что называется, на сытый желудок. Осмотрев лесную поляну, Розенбаум пришел к выводу, что всех без исключения участников собрания здесь вполне возможно взять, надо лишь изначально продумать, как расставить сильное полицейское оцепление, а для этого необходимо, подумал импрессарио, побывать у местного шефа госбезопасности и ротмистра Александровича.

На обратном пути Янек спросил Эдуарда, где он думает быть на Пасху, на что последний ответил: «Точно даже не знаю — или в вагоне, или в Перемышле, а может быть, и здесь, так как со второго дня Пасхи в Дрогобыче начинаются гастроли моего концертного ансмбля и знаменитого гипнотизера Бен-Али, так что скорее всего останусь здесь». Добродушный Модзылевский сразу же ухватился за сказанное и пригласил Эдуарда отпраздновать Пасху вместе, чтобы затем вместе побывать в Перемышле у общего товарища по гимназии Леона Аудерского. И Янек стал рассказывать, как он в прошлом году гостил у Леона, работающего в Перемышле заведующим местной больницей. «Кстати, — пояснил он, — Аудерский пользуется, помимо всего, большой частной практикой, а женат на своей еще гимназической симпатии Марыльке Грабовской, брат которой подполковник Альфред Грабовский состоит шефом госбезопасности в Сандомирском повете…». Так друзья дошли до города. Попрощавшись с Янеком и пообещав еще с ним связаться по телефону, Розенбаум пошел к себе в гостиницу. По прибытии туда выяснилось, что вернулся из Варшавы Ковнацкий. Он передал письмо от Корвин-Пиотровского и устное сообщение с просьбой побывать у него в начале мая, а во Львов пока не заезжать. Сам Ковнацкий уже побывал в Величке, где отчитался перед капитаном Стояновским. «Хочу заметить, — добавил он, — что аресты в городе произвели большое впечатление на его жителей: поляки радуются происшедшему, а евреи, разумеется, удручены. Небезынтересна и позиция по отношению к арестам в Величке со стороны варшавских газет: «Дзенник Народовы», «Газета Польска» восхваляют деятельность политполиции, а «Наш Пшегленд» и «Роботник», наоборот, резко критикуют ее, поместив на своих страницах статьи, озаглавленные — «Возвращение к временам царизма» и «Наследники графа Муравьева». С этими словами Ковнацкий вручил шефу целую кипу свежих газет.

В свою очередь Розенбаум поделился с агентом возникшими у него планами по ликвидации революционной организации в Дро-гобыче и попросил собеседника откровенно высказать свое мнение на сей счет. Тот ответил, что поступил он бы также, но «только к арестам сочувствующих коммунистов прибег на их квартирах, а на Кэмпе бы их не трогал». На этом разговор их закончился: Ковнацкий, чувствуя себя усталым с дороги, пошел к себе в номер спать, пообещав утром явиться к шефу, а последний принялся за чтение письма от Корвин-Пиотровского. Содержание письма было следующим: полковник благодарил Розенбаума за работу как от своего имени, так и от имени генерала Розвадовского. Одобрял последние мероприятия доверенного лица и предписывал ему поступать так же, как и раньше, т. е. пресекать с самого начала раскрывамое зло. Предлагал в первой половине мая быть в Варшаве с последующими поездками в Жирардов и Сандомир. Прочтя это послание, Розенбаум еще раз убедился, что с арестами не следует тянуть, дожидаясь выборов в комитет, с тем, чтобы до Пасхи в Дрогобыче с революционерами было покончено.

На следующее утро, т. е. в Великую среду, к Розенбауму в номер зашел Ковнацкий, который еще раз высказал свое согласие с необходимостью начала арестов уже сегодня, мотивируя это тем, что ничего нового собрание не даст, как только конкретизирует имена активистов, но они так или иначе будут все равно арестованы. Найденное же при обысках даст дополнительную информацию о степени участия в революционных делах их владельцев, и это станет ничуть не меньшим обвинением, чем избрание последних в комитет. Подготовив в двух экземплярах уточненные списки, Розенбаум сразу же отправился к ротмистру Александровичу, предложив ему приступать к арестам немедленно, причем просил его начать их с Пржецецкого Антония как главного организатора революционного движения. Согласился с новым поворотом дела по отношению к рабочим активистам и Дымэк, появившийся в гостинице после обеда. Его мотивация была следующей: «Арест лиц, виновных в сочувствии к революционному движению уже сейчас отрезвляюще подействует на остальных рабочих, отобьет у них охоту к объединению…». Когда позднее вечером Розенбаум пришел к ротмистру Александровичу, то выяснилось, что аресты и обыски идут полным ходом, и что утром можно будет ознакомиться с их результатами. Речь, разумеется, шла о так называемых вещественных доказательствах размаха и тайных пружин движения, и упустить такую возможность Розенбаум не мог себе позволить. Утром он вместе с Ковнацким начал эту работу с просмотра бумаг, обнаруженных у Антося. В них среди брошюр, газет, прокламаций и фотографий видных деятелей коммунистического движения (Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Троцкого и Ворошилова) были обнаружены постановления ЦК организации «Власть Трудящемуся Классу» в Варшаве с указанием ряда районных организаций, в том числе Кракова, Львова, Станиславова и др., воззвания к рабочим, а также небольшая по формату газета «Владза роботничо-влосьценьска») (Рабоче-Крестьянская Власть»), напечатанная типографским способом. Пока Ковнацкий, с разрешения местного шефа, делал копии нужных для разведки документов, Розенбаум и Александрович беседовали о деталях начатой в Дрогобыче операции. Ротмистр, в частности, не переставал удивляться и негодовать по поводу «упорной склонности рабочих к идеям коммуны», продолжающим, несмотря на репрессии со стороны властей, «лезть очертя голову прямо на рожон». Как и большинство чинов госбезопасности, главной причиной происходящего в Польше он считал местных евреев, находящихся на постоянных услугах у Москвы, «не жалеющей денег на пропаганду мировой социалистической революции».