Оливер Твист - Чарльз Диккенс

XXX. Глава, сообщающая, что думали объ Оливерѣ его новые знакомцы

Съ пространными увѣреніями, что онѣ будутъ пріятно удивлены видомъ преступника, докторъ, предложилъ одну руку молодой дѣвушкѣ, а другую — мистриссъ Мэйли, церемонно и чинно повелъ ихъ наверхъ.

— Ну, — шопотомъ сказалъ докторъ, тихо поворачивая щеколду двери въ спальную:- послушаемъ, что вы о немъ скажетъ. Онъ довольно долго не брился, нотѣмъ не менѣе не имѣетъ свирѣпаго вида. Погодите! Дайте мнѣ сначала взглянуть, въ надлежащемъ ли онъ порядкѣ, чтобы принимать посѣтителей.

Онъ заглянулъ въ комнату. Сдѣлавъ имъ знакъ, онъ закрылъ дверь, когда онѣ вошли, и осторожно раздвинулъ занавѣски кровати. На ней вмѣсто грубаго свирѣпаго бродяги, котораго онѣ ожидали увидѣть, лежалъ ребенокъ, истощенный страданіемъ и утомленіемъ и спавшій глубокимъ сномъ. Его раненая рука, забинтованная и завязанная въ лубки, лежала на груди. Другая руки была подложена подъ голову и наполовину скрыта его длинными волосами, разметавшимися по подушкѣ.

Добрый джентльменъ, придерживая рукою пологъ, смотрѣлъ и не говорилъ ни слова. Пока онъ созерцалъ паціента, молодая дѣвушка тихо вошла съ другой стороны и, сѣвъ около кровати, отстранила волосы, закрывавшія лицо Оливера. Когда она нагнулась надъ нимъ, ея слезы упали ему на лобъ.

Мальчикъ зашевелился и улыбнулся, не просыпаясь, какъ будто это проявленіе жалости и состраданія вызвало какую-то пріятную грезу о невѣдомой ему любви и ласкѣ. Такъ нѣжная мелодія, или журчанье воды среди тишины, или запахъ цвѣтника, или произнесеніе знакомаго слова подчасъ пробуждаютъ смутное воспоминаніе о томъ, что никогда не было на самомъ дѣлѣ пережито, — воспоминаніе, исчезающее, какъ дуновеніе, и вызванное словно бы мимолетнымъ впечатлѣніемъ болѣе счастливой жизни, давно минувшей, и которую нельзя воскресить никакимъ добровольнымъ напряженіемъ памяти.

— Что это значитъ? — произнесла старая дама. — Этотъ бѣдный ребенокъ не могъ вѣдь быть пособникомъ разбойниковъ!

— Порокъ, — вздохнулъ докторъ, задвигая занавѣску:- поселяется въ различныхъ обителяхъ, и кто можетъ поручиться, что онъ не скрывается за прекрасной внѣшностью?

— Но въ такомъ нѣжномъ возрастѣ! — возразила Роза.

— Моя дорогая барышня, — отвѣтилъ хирургъ, печально покачавъ головой:- преступленіе, какъ и смерть, не ограничивается только тѣмъ, что старо и обветшало. Самое молодое и прекрасное можетъ очутиться среди жертвъ.

— Но можете ли вы… неужели дѣйствительно можете повѣрить, что этотъ хрупкій мальчикъ былъ добровольнымъ товарищемъ людей, которые являются подонками общества? — сказала Роза.

Докторъ покачалъ головою съ такимъ видомъ, какъ будто хотѣлъ сказать, что считаетъ это вполнѣ возможнымъ, и замѣтивъ, что разговоръ можетъ потревожить больного, повелъ дамъ въ сосѣднюю комнату.

— Но если даже онъ падшій, — продолжала Роза:- подумайте, какъ онъ молодъ, вспомните, что онъ, быть можетъ, никогда не зналъ материнской любви, и домашняго уюта, что угнетеніе и побои или голодъ заставили его сойтись съ людьми, которые толкнули его на преступленіе? Тетя, дорогая тетя, подумайте объ этомъ прежде чѣмъ позволить имъ бросить это больное дитя въ тюрьму, которая навсегда преградитъ ему путь къ исправленію. О, вы такъ любите меня. Благодаря вашему доброму сердцу я никогда не чувствовала себя сиротой. Но что если бы это было такъ, и я, какъ этотъ бѣдный ребенокъ, не имѣла бы помощи и защиты! Ради этого, сжальтесь надъ нимъ, пока не поздно!

— Дорогая моя, — и старая дама прижала плававшую дѣвушку къ своему сердцу:- неужели ты думаешь, что я поврежу хоть волосъ на его головѣ?

— О, нѣтъ! — съ горячностью отвѣтила Роза.

— Конечно нѣтъ! мои дни близятся къ концу, и да будетъ оказано милосердіе мнѣ, какъ я его оказываю другимъ — что могу я сдѣлать, чтобы спасти его, сэръ?

— Дайте мнѣ подумать, сударыня, — отвѣтилъ докторъ:- дайте подумать.

Мистеръ Лосбернъ засунулъ руки въ карманы и нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ, часто останавливаясь и раскачиваясь на кончикахъ пальцевъ, причемъ онъ ожесточенно хмурилъ брови. Послѣ многократныхъ восклицаній «придумалъ!» и «нѣтъ, не годится!» и новыхъ хожденій и хмуренія бровей онъ наконецъ остановился и сказалъ:

— Я думаю, что если вы дадите мнѣ неограниченныя полномочія запугать Джайльса и этого мальчика Бриттльса, то я улажу дѣло. Я знаю, Джайльсъ преданный парень и старый слуга; но вы можете возмѣстить это ему тысячью способовъ и вознаградить его какъ нибудь иначе за такой мѣткій выстрѣлъ. Вы ничего не имѣете противъ?

— А другого способа спасти мальчика нѣтъ? — сказала мистриссъ Мэйли.

— Нѣтъ, — отвѣтилъ докторъ:- другого способа нѣтъ, даю вамъ слово.

— Въ такомъ случаѣ тетя облекаетъ васъ полной властью, — произнесла Роза, улыбаясь сквозь слезы. — Только не будьте съ этими бѣднягами суровѣе, чѣмъ это окажется необходимымъ.

— Повидимому, — выразилъ докторъ:- вы думаете, что все, кромѣ васъ, расположены сегодня къ жестокостямъ, миссъ Роза. Я только желалъ бы, ради благополучія мужской половины человѣчества, чтобы вы оказались въ такомъ же впечатлительномъ и добросердечномъ настроеніи по отношенію къ первому же достойному молодому человѣку, который будетъ взывать къ вашему состраданію, и мнѣ хотѣлось бы быть сейчасъ молодымъ человѣкомъ, чтобы я немедленно мотъ воспользваться такимъ благопріятнымъ случаемъ.

— Вы такой же взрослый мальчикъ, какъ и бѣдный Бриттльсъ, — сказала Роза, вспыхнувъ.

— Что-жъ! — и докторъ сердечно засмѣялся:- это не такъ ужъ трудно. Но вернемся къ этому ребенку. Мы не касались еще главнаго вопроса. Онъ проснется черезъ часъ или около того, и хотя я сказалъ этому толстолобому констэблю, который сидитъ внизу, что его нельзя допрашивать, не подвергнувъ опасности его жизни, я думаю однако, что мы можемъ спокойно съ нимъ побесѣдовать. Теперь вотъ мое условіе: я разспрошу его въ вашемъ присутствіе, и если изъ его разсказа мы выведемъ — и мнѣ удастся это доказать вамъ доводами холоднаго разума — что онъ настоящій и неисправимый мошенникъ (что болѣе чѣмъ возможно), то онъ долженъ быть предоставленъ своей судьбѣ, по крайней мѣрѣ, мое участіе въ этомъ дѣлѣ прерывается.

— Ахъ, нѣтъ, тетя! — заступилась Роза.

— Ахъ, да, тетя! — возразилъ докторъ. — Идетъ?

— Онъ не можетъ быть закоренѣлымъ негодяемъ, — сказала Роза, — это невѣроятно!

— Отлично, — подхватилъ докторъ:- тѣмъ скорѣе вы должны согласиться сь моимъ предложеніемъ.

Наконецъ условія были приняты и договорившіяся стороны стали ожидать, съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ, пока Оливеръ проснется.

Терпѣніе обѣихъ дамъ подверглось большему испытанію, чѣмъ предсказалъ имъ мистеръ Лосбернъ: часъ проходилъ за часомъ, а Оливеръ по прежнему крѣпко спалъ. Только съ наступленіемъ вечера добрый докторъ сообщилъ имъ, что паціентъ достаточно отдохнулъ, чтобы съ нимъ можно было разговаривать. По его словамъ мальчикъ былъ очень боленъ и слабъ отъ потери крови, но тамъ обезпокоенъ желаніемъ сообщить что то, что лучше удовлетворить его теперь же, нежели отложить это до утра, какъ онъ хотѣлъ.

Бесѣда длилась долго. Оливеръ разсказалъ имъ всю свою простую исторію, часто останавливаемый болью и утомленіемъ. Грустно и торжественно было слышать въ сумрачной комнатѣ слабый голосъ больного ребенка, перечитывавшаго тяжелую скрижалъ бѣдствій и золъ, причиненныхъ ему недобрыми людьми. Ахъ! если бы мы, угнетая и терзая нашихъ ближнихъ, хотъ разъ подумали о мрачныхъ уликахъ человѣческихъ заблужденій, которыя густыми и тяжелыми тучами поднимаются, медленно, правда, но неизбѣжн, къ небесамъ, чтобы пасть дождемъ отмщенія на наши головы; если бы мы хотъ на одно мгновеніе услышали въ нашемъ воображеніи глубоко изобличающій голосъ мертвыхъ, не заглушимый ничьею властью, не побѣдимый ничьей гордостью, то гдѣ были бы несправедливости и неправда, страданія, бѣдствія, жестокости и обиды, приносимыя повседневной жизнью!

Въ этотъ вечеръ подушки Оливера были оправлены нѣжными руками, и когда онъ спалъ, то надъ нимъ бодрствовали красота и добродѣтель. Онъ былъ спокоенъ и счастливъ, и готовъ былъ бы умереть безъ малѣйшаго ропота.

Лишь только закончилось непродолжительное собесѣдованіе и Оливеръ успокоился, чтобы снова предаться отдыху, какъ докторъ, вытеревъ платкомъ глаза и проклиная ихъ слабость, отправился внизъ, чтобы начатъ дѣйствія противъ мистера Джайльса. Онъ не нашелъ никого въ гостиной, и ему пришла мысль, что лучше всего будетъ начать компанію въ самой кухнѣ. Въ кухню онъ и отправился.

Въ этой нижней палатѣ домашняго парламента засѣдали служанки, мистеръ Бриттльсъ, мистеръ Джайльсъ, лудильщикъ (который получилъ, въ виду своихъ заслугъ приглашеніе продовольствоваться здѣсь въ теченіи всего остального дня) и констебль. У этого послѣдняго джентльмена былъ большой жезлъ, большая голова, крупныя черты лица и большіе сапоги съ отворотами; при этомъ онъ имѣлъ видъ человѣка, пьющаго соотвѣтственное количество эля — что онъ дѣйствительно и дѣлалъ въ эту минуту.