Оливер Твист - Чарльз Диккенс

Полное собраніе сочиненій Чарльза Диккенса

Книга I

ОЛИВЕРЪ ТВИСТЪ

I. Мѣсто рожденія Оливера Твиста и обстоятельства, сопровождавшія его рожденіе

Къ числу общественныхъ зданій нѣкоего города, настоящее названіе котораго я не хочу упоминать, желая по многимъ причинамъ быть осторожнымъ, и не нахожу въ то же время нужнымъ придумывать для него другое какое нибудь вымышленное имя, принадлежалъ и домъ призрѣнія для бѣдныхъ, какой вы можете встрѣтить въ большинствѣ городовъ, какъ большихъ, такъ и малыхъ. Въ этомъ домѣ призрѣнія — указаніемъ дня и числа также не желаю утруждать себя, тѣмъ болѣе что эта первоначальная ступень развитія послѣдующихъ событій не имѣетъ особеннаго значенія для читателя, — родился смертный, имя котораго начертано въ заголовкѣ этой главы.

Спустя нѣсколько времени послѣ того, какъ смертный этотъ былъ стараніями приходскаго доктора водворенъ въ мірѣ печали и воздыханій, явилось серьезное сомнѣніе въ томъ, доживетъ ли малютка до того момента когда ему дадутъ имя. Въ послѣднемъ случаѣ болѣе, чѣмъ достовѣрно, что мемуары эти не появились бы въ печати, а если бы и появились, то заняли бы всего лишь нѣсколько страницъ, имѣя, безъ сомнѣнія, неоцѣненную заслугу въ томъ, что представили бы собой наиболѣе точный и крѣпкій образчикъ біографіи, какія встрѣчаются въ литературѣ всѣхъ вѣковъ и странъ.

Я не намѣренъ вовсе утверждать, будто фактъ рожденія въ домѣ призрѣнія для бѣдныхъ, является самъ по себѣ наиболѣе счастливымъ и завиднымъ обстоятельствомъ, какое можетъ выпасть на долго человѣческаго существа; я хочу только сказать, что фактъ этотъ былъ только счастливой случайностью для Оливера Твиста. Дѣло въ томъ, что Оливеру было бы весьма трудно примѣнить къ себѣ самому нѣкоторое правило, вызывающее первый актъ дыханія, — правило непріятное, но въ тоже время равно необходимое для нашего существованія. Нѣсколько времени лежалъ малютка на маленькомъ матрасикѣ, какъ бы колеблясь между этимъ міромъ и будущимъ: всѣ шансы, само собою разумѣется, были на сторонѣ послѣдняго. Будь Оливеръ въ теченіе этого короткаго времени окруженъ заботливыми бабушками, безпокойными тетушками, опытными нянюшками и докторами глубокой мудрости, онъ погибъ бы неизбѣжно и несомнѣнно. Но такъ какъ при немъ никого не было, кромѣ нищей старухи, потерявшей способность разсуждать вслѣдствіе непомѣрнаго употребленія вина, и доктора, исполнявшаго свои обязанности по контракту, то Оливеръ и природа справились съ ними. Результатомъ этого явилось то, что послѣ непродолжительныхъ усилій Оливеръ началъ дышать, чихать и наконецъ возвѣстилъ жителямъ дома призрѣнія фактъ появленія на свѣтъ обузы, тяжесть которой всецѣло ложилась на приходъ; возвѣстилъ онъ его крикомъ такимъ громимъ, какого и слѣдовало ожидать отъ ребенка мужскаго пола, получившаго всего какихъ нибудь три съ четвертью минуты тому назадъ такой полезный даръ, какъ голосъ.

Не успѣлъ Оливеръ дать доказательство собственной и свободной дѣятельности своихъ легкихъ, какъ одѣяло, все покрытое заплатами и кое какъ брошенное на желѣзную кровать, зашевелилось и на подушкѣ слегка приподнялась голова блѣдной молодой женщины и слабый голосъ неясно произнесъ слѣдующія слова: «дайте мнѣ взглянуть на ребенка прежде, чѣмъ я умру».

Докторъ сидѣлъ въ это время у камина, то растирая ладони рукъ, то грѣя ихъ у огня. Когда молодая женщина заговорила, онъ всталъ и, подойдя къ ея кровати, сказалъ съ оттѣнкомъ гораздо большей доброты въ голосѣ, чѣмъ этого можно было ожидать отъ него:

— О, вамъ еще нечего говорить о смерти!

— Спаси, Господи, ее бѣдняжку! — сказала сидѣлка, поспѣшно пряча въ карманъ зеленую стеклянную бутылку, содержимое которой она выпила съ очевиднымъ удовольствіемъ, сидя въ углу комнаты. — Спаси, Господи, ее бѣдняжку, когда она проживетъ столько, какъ я, сэръ, и будетъ у нея штукъ тринадцать собственныхъ дѣтей, которыя всѣ умрутъ, за исключеніемъ двухъ, да и тѣ будутъ съ нею въ этомъ домѣ… Не то запоетъ она тогда, спася ее, Господи! Подумайте только, что значитъ быть матерью такого милаго малютки.

Надо полагать, что такая утѣшительная перспектива материнскаго счастья произвела надлежащее дѣйствіе. Больная опустила голову на подушку и протянула руку къ ребенку.

Докторъ положилъ ей его на руки. Холодными, блѣдными губами запечатлѣла она страстный поцѣлуй на головѣ малютки… провела рукой по его лицу… дико оглянулась… вздрогнула… откинулась навзничь и… умерла. Докторъ и сидѣлка принялись растирать ей грудь, руки и виски; но кровь остановилась навсегда.

Они говорили ей о надеждѣ и счастьѣ, но все это теперь уже стало чуждымъ для нея.

— Все кончено, миссисъ Тингомми, — сказалъ докторъ.

— Бѣдняжечка! — сказала сидѣлка, закупоривая зеленую бутылку пробкой, которая выпала на подушку, когда она подошла, чтобы взять ребенка. — Бѣдняжечка!

— Не посылайте за мной, сидѣлка, когда ребенокъ будетъ кричать, — сказалъ докторъ, натягивая на руки перчатки. — Надо полагать, онъ будетъ очень безпокойный. Дайте ему немного кашки, если есть. — Онъ надѣлъ шляпу, но на пути къ дверямъ остановился и сказалъ:- Она казалась такой здоровой дѣвушкой. Откуда она?

— Ее принесли прошлую ночь, — отвѣчала старуха, — по приказанію надзирателя. Ее нашли лежащей на улицѣ. Она шла должно быть издалека, потому что башмаки у нее совсѣмъ потрепанные. Но откуда и куда она шла, никто этого не знаетъ.

Докторъ наклонился надъ тѣломъ и поднялъ лѣвую руку.

— Старая исторія, — сказалъ онъ, качая головой;- обручальнаго кольца не видать… Эхъ!.. Спокойной ночи!..

Джентльменъ медицины поспѣшилъ на обѣдъ; сидѣлка, приложившись еще разъ къ зеленой бутылкѣ, сѣла на стулъ у камина и занялась облаченіемъ ребенка.

Какимъ чуднымъ доказательствомъ всемогущества одежды былъ юный Оливеръ Твистъ! Завернутый въ одѣяльце, которое до этой минуты было его единственной покрышкой, онъ съ одинаковымъ успѣхомъ могъ быть принятъ какъ за ребенка дворянина, такъ и за ребенка нищаго, и даже самый увѣренный въ себѣ человѣкъ съ трудомъ могъ бы опредѣлить настоящее положеніе его въ обществѣ. Теперь же, когда на него надѣли старое каленкоровое платье, пожелтѣвшее на такой же точно службѣ, онъ былъ завсегда отмѣченъ и сразу занялъ подобающее ему мѣсто — приходскаго ребенка — сироты дома призрѣнія для бѣдныхъ — жалкаго, полуголоднаго горемыки, надѣляемаго со всѣхъ сторонъ пинками и побоями, презираемаго всѣми и не пользующагося ничьимъ состраданіемъ.

Оливеръ кричалъ громко. Имѣй онъ возможность знать, что онъ сирота, предоставленный произволу церковнаго старосты и надзирателей, онъ кричалъ бы еще громче.

II. Какъ росъ Оливеръ Твистъ, его воспитаніе и впечатлѣнія

Слѣдующіе за этимъ восемь или девять лѣтъ Оливеръ былъ жертвой систематическихъ надувательствъ и невѣроятныхъ плутней. Выростили его на соскѣ. Власти дома призрѣнія для бѣдныхъ добросовѣстно донесли властямъ прихода о голодномъ и лишенномъ всего необходимаго ребенкѣ сиротѣ. Власти прихода съ полнымъ сознаніемъ своего достоинства запросили властей дома призрѣнія, нѣтъ ли у нихъ какой нибудь женщины, постоянно живущей въ ихъ «домѣ», которая могла бы доставить Оливеру Твисту утѣшеніе и пищу, въ которыхъ онъ такъ нуждается. Власти дома призрѣнія почтительно отвѣчали, что таковой у нихъ не имѣется. Въ отвѣтъ на это власти прихода рѣшили великодушно и человѣчно, что Оливеръ долженъ быть отданъ на «ферму» или, говоря другими словами, переведенъ въ отдѣленіе дома призрѣнія, находящееся отъ него всего въ трехъ миляхъ разстоянія, гдѣ помѣщалось отъ двадцати до тридцати юныхъ нарушителей законовъ о бѣдныхъ; тамъ они валялись цѣлый день на полу, не страдая отъ неудобствъ слишкомъ большого количества пищи или слишкомъ большого количества одежды, и находились подъ надзоромъ пожилой женщины, которая принимала къ себѣ этихъ нарушителей за семь съ половиной пенсовъ въ недѣлю съ каждой маленькой головки. Семь съ половиною пенсовъ въ недѣлю кругленькая сумма для ребенка; много чего можно достать за семь съ половиною пенсовъ, которыхъ совершенно достаточно для того, чтобы не переполнить желудка и тѣмъ не причинить ему нѣкоторыхъ неудобствъ. Пожилая надзирательница была женщина мудрая и опытная; она прекрасно знала, что полезно для дѣтей и съ замѣчательной предусмотрительностью дѣлала то, что полезно для нея. Такъ, на собственныя нужды она брала большую часть еженедѣльной стипендіи, вслѣдствіе чего подростающее поколѣніе прихода получало гораздо болѣе умѣренную порцію, чѣмъ та, которая предназначалась ему. Этимъ способомъ она и доказала на дѣлѣ, какой она опытный философъ и какъ тонко понимаетъ гдѣ раки зимуютъ.

Многимъ знакомъ, вѣроятно, разсказъ о другомъ опытномъ философѣ, который придумалъ теорію о томъ, будто лошадь можетъ жить безъ пищи и въ доказательство демонстрировалъ собственную свою лошадь, доведя порцію ея пищи до одной соломенки въ день; весьма возможно, что при такомъ режимѣ она достигла бы высшей степени быстроты и рѣзвости, не умри она за двадцать четыре часа до того, какъ должна была получить вмѣсто соломы уже только порцію воздуха. Къ несчастью для опытной философіи пожилой надзирательницы, подъ чье покровительство былъ отданъ Оливеръ Твистъ, такіе же результаты получались и въ примѣненіи ея собственной системы. Въ ту самую минуту, когда ребенокъ настолько уже совершенствовался, что могъ существовать при наименѣе возможной по количеству порціи наиболѣе худой по качеству пищи, онъ вдругъ (восемь съ половиною случаевъ на десять) погибалъ неожиданно или отъ голода и холода, или по недосмотру попадалъ въ огонь, или неожиданно подвергался удушенію Во всѣхъ подобныхъ случаяхъ несчастное маленькое существо переселялось въ другой лучшій міръ и соединялось тамъ съ предками, которыхъ никогда не знало.