Невидимка и (сто) одна неприятность (СИ) - Ясная Яна

Поцелуй становится глубже, нахальный язык проникает внутрь моего рта, играясь, лаская. Руки устают упираться, и я против воли прогибаюсь под напором  этого поцелуя и случайно — правда, случайно! — трусь грудью о мужскую грудь.

Тонкий трикотаж пижамной маечки — это, наверное, почти все равно, что отсутствие оного…

Даниэль застонал прямо в поцелуй. И тоже чуть качнулся вперед и легонько потерся о меня бедрами.

Мне стало так жарко, будто это у меня внутри проснулся дракон. Это его движение, такое… бесстыдное, не вызвало во мне протеста. Наоборот. Мне было приятно. И томительно. И горячо. Особенно — там, внизу.

Я была зла на него. До невозможности. Но при этом не могла от него оторваться. И пила, пила жгучее дыхание.

Рука Лагранжа скользнула вверх, вытаскивая карандаш из неряшливо закрученного пучка, и волосы волной рухнули мне на плечи. Мужская пятерня сгребла их и легонько потянула, заставляя меня запрокинуть голову. Даниэль выпустил истерзанные губы и прижался поцелуем к шее.

“Не прогоняй меня!”

Каждый короткий жгучий поцелуй пульсировал в голове этой фразой, которую он не произнес вслух, но которая сквозила в каждом действии.

Его руки выпускают мои волосы, спускаются вниз, гладят плечи, с нажимом проводят по ребрам, и поддергивают вверх майку — совсем чуть-чуть, чтобы только провести кончиками пальцев по тонкой полоске обнаженного живота.

Я зажмуриваюсь до звезд в глазах.

 “Ведь не прогонишь?..”

Ладони снова скользят вверх, плотно сдавливая меня, и правая, словно невзначай, задевает грудь, простреливая позвоночник острой вспышкой удовольствия.

Я вздрогнула. Не от прикосновения, как такового, а от собственных ощущений, и Лагранж вскинул голову, чуть отстранился и заглянул мне в лицо.

Прекрасный, должно быть вид — взбитые в пену локоны, распухшие губы, лихорадочно горящие щеки, дурные, с томной поволокой глаза.

Кто из нас еще наркоман…

Даниэль обводит пальцем контур моего лица, касается губ.

— Лали, я не приносил в Горки наркотики. И не употребляю их. И никогда не употреблял. У меня нет доказательств, но это правда. Пожалуйста, поверь мне.

В голове шумит. Я вижу как шевелятся его губы, но слова воспринимаю с трудом.

Я медленно кивнула — верю. И Даниэль снова склонился к моему лицу.

Жарко, невыносимо жарко.

Почему так жарко, если на нас обоих почти нет одежды?..

Кровь стучит в висках.

То твердые, то удивительно мягкие ладони скользят по моему телу, осторожно проникают под ткань, и я могу только приглушенно всхлипнуть, когда они вдруг подхватывают меня под попу и вздергивают вверх, зажимая между дверью и мужским телом, заставляя обвить его ногами.

Нет. Опомнись! Нельзя!

Яркие вспышки запретов не находят отклика в душе.

Прямо сейчас, в эту самую секунду, мне действительно плевать на его секреты. Потому что я вдруг поняла, что мне это нужно. Я хочу. Я хочу отпустить себя и насладиться им до конца, даже если после этого придется все прекратить. Потому что…

Потому что…

Я его люблю.

Загорелые руки стаскивают пижаму.

Кровать. Холод покрывала на лопатках.

Губы скользят вниз, и я больше не возражаю, только запускаю пальцы в золотистую копну и, кажется, против воли дергаю волосы, когда удовольствие вперемешку с напряжением становится просто невыносимым.

А потом он нависает надо мной, закрывая свет.

Взгляд. Долгий? Короткий?

Я не знаю, я растворена в этих мгновениях и потеряла ориентацию во времени.

Почему говорят, что первый раз — это больно?..

Кажется, Даниэль переживает больше меня.

Это почему-то рассмешило, и я успокаивающе погладила руками каменно напряженные плечи, коснулась губами подбородка и обвила ногами его талию, прижимаясь плотнее.

Ну же, давай…

— А-ах!..

Самым сложным было открыть глаза.

Я лежала с зажмуренными и не знала, как у меня это получится. Потому что сейчас, когда всепоглощающее, невыносимое желание ушло, оставив после себя кисельные мышцы и сильную, но приятную слабость, ему на смену пришла иная гамма чувств. Совсем иная.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И если я открою глаза, то с этой гаммой чувств мне придется что-то делать.

И с Даниэлем Лагранжем в моей постели мне тоже придется что-то делать.

И нет, не то, что мы делали только что!

...интересно, а так бывает, чтобы сразу снова?..

Потому что тяжесть мужского тела на мне даже после была приятной, и легкие поцелуи, пока отвлекающие меня от какого-то колдовства были приятными, и внутри что-то слабо колыхнулось — так может ну его, все эти переживания и продолжим?

Нет, я решительно не понимала, как в таких условиях можно открывать глаза.

— Посмотри на меня, Лали.

От хрипловатого будоражащего шепота по позвоночнику пробежала дрожь. Да что ж такое, я думала, она после этого всего угомонится в конце-то концов и перестанет носиться туда-сюда!

 — Не трусь, ежик, я не кусаюсь, — сказал Даниэль и… и… укусил! Прямо за грудь!

Я возмущенно пискнула, вспомнила, что я голая, попыталась ухватить одеяло, но оно было насмерть придавлено тяжелой Лагранжевской тушей (и легким перышком моей!).

Боже, боже, как стыдно! Я сейчас провалюсь под землю и умру! Или умру — и провалюсь. В преисподнюю. Мне там самое место.

Вместо того, чтобы открыть глаза, я их закрыла еще и руками (и грудь, кстати, тоже закрыла, очень удобно).

Лагранж хмыкнул. И поцеловал живот над пупком. Потом пупок, потом ниже пупка… эй, куда?!

Возмущенно брыкнувшись, я рывком села, нащупала рукой подушку и, с трудом подавив соблазн опустить ее на блондинистую голову, прижала к груди, закрывая ей все, что можно закрыть.

Вздохнула. И с усилием разомкнула ресницы, сразу же встретившись взглядом со смешливыми серыми глазами.

— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил Даниэль.

— Хорошо, — ответила я и залилась густой свекольной краской.

Парень наклонился вперед и коснулся коротким поцелуем моих губ.

— Тебе нечего стесняться, Лали. Ты очень красивая, — еще один ускользающий поцелуй, и еще, и еще... —  И чуткая. И нежная. И сладкая…

— Перестань, пожалуйста, — пробормотала я, цепляясь за подушку, как за последнюю преграду между мной и пучиной разврата. — Я… я не могу так сразу. Мне неловко. Выключи свет? — вопрос вышел почти жалобным.

Даниэль встал и щелкнул выключателем. И пока глаза не успели привыкнуть к темноте, я вскочила и тут же юркнула под одеяло. Но когда Лагранж вернулся к кровати, все же милостиво протянула ему краешек.

Мы повозились, укладываясь, но как-то удивительно быстро совпали изгибами и впадинами, устроившись на узкой кровати вполне удобно. И острое чувство стыда в темноте притупилось, как тогда, под деревом.

Я осторожно погладила кончиками пальцев гладкую кожу.

Ужасно хотелось спать. Под боком у Даниэля было тепло, уютно и… защищенно, что ли.

Хорошо.

Наверное, я зря настолько безоговорочно ему доверяю, но оно как-то само… доверяется.

— Скажи… — начала я, не поднимая головы, но не смогла сходу подобрать слова.

— М? — отозвался Даниэль, и это “м?” отдалось забавной вибрацией в ухе.

— Эти руны у тебя на спине… — мужское тело подо мной ощутимо напряглось. — И твои истощения, и то, что было сегодня… это опасно?

Я замолкла и прикусила губу. Глупый вопрос, с учетом того, что один раз он от этого чуть не умер, но я не знала как сформулировать иначе грызущее меня беспокойство.

— Нет, — помолчав, ответил Даниэль, перебирая мои волосы. — Со мной ничего не случится. В тот раз, когда ты меня спасла, я просто сам хотел сдохнуть.

Он прочистил горло — признание этого вслух, кажется, далось ему с трудом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Больше не хочу. И Лали, — он подсунул ладонь под мою щеку, заставляя меня приподнять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Однажды я все расскажу тебе, обещаю. Как только смогу — я сразу все тебе расскажу.

Я медленно кивнула.