Избранные произведения в 2-х томах. Том 2 - Вадим Собко

Ничего не понять. Ну на кой хрен сдался им этот отряд, что они там не видели? Ведь верная смерть, если не от пули французских партизан, то после разгрома гитлеровцев просто петля. Предатель ни в ком не сыщет жалости, а тем более сочувствия. Даже хозяева относятся к ним с презрением…

На что рассчитывают эти двенадцать? На что надеются? Правда, они всегда стояли в стороне от Колосова, в шахте не работали, дороги ремонтировали, о первом выходе боевой группы, конечно, ничего не знали.

Да, конспирация надёжная, можно быть спокойным. И всё-таки хотелось крикнуть: «Ребята, опомнитесь!»

Взглянул на Колосова. Стоит, глаза потупил в землю, лицо окаменело, будто ему всё равно, уйдут ли сейчас эти двенадцать человек или останутся в строю.

Что делать?

Ничего. Взять себя в руки. Нужно брать пример с командира. У него учиться выдержке.

— Прекрасно! — захлёбываясь от восторга, воскликнул Скорик и, обратясь к двенадцати, сказал: — Поздравляю вас с вступлением в мой отряд. Для вас начинается другая жизнь. И в своём поступке вы никогда не раскаетесь.

Что это: вроде в его словах проскользнула насмешка какая-то, ирония или намёк, а может, _это только показалось?

Нет, конечно, показалось. Вот снова гремит самодовольный бас Скорика, он обращается к угрюмо застывшим в строю пленным:

— А вы, близорукие глупцы, ещё не раз вспомните эту минуту, когда у вас не хватило смелости сделать шаг вперёд, стать рядом с будущими героями. Пожалеете, да поздно будет. Всё! Я вас покидаю. Господин комендант назначил нового блоклейтера…

«Этой минуты и ждёт Колосов», — подумал Шамрай. Но в ушах неожиданно прозвучало:

— Пленный Гиви Джапаридзе! Три шага вперёд! Кругом!

Гиви вышел, остановился, повернулся кругом. На лице ни тени удивления.

— Вот вам новый руководитель и начальник! — крикнул Скорик. — Слушайтесь его, как слушались меня, и всё будет хорошо, А меня не поминайте лихом.

Потом, подойдя к капитану Лаузе, он доложил:

— Новый блоклейтер назначен. Ядро отряда сформировано. Какие будут ваши распоряжения?

— Пусть идут в барак, — приказал капитан. Повернул ся и, тяжело ступая, поплёлся к себе. Мозг его сверлила только одна мысль:

«Неужели я неполноценный немец? Разве действительно у нас так скверны дела, что я мог подумать о возможном поражении Германии. Боже мой, что же делать?»

Этот последний вопрос ставил теперь перед собой не один капитан Лаузе. Миллионы людей, которых разметала война, пленные и свободные, удачливые и несчастные, здоровые и раненые спрашивали себя: «Что делать?» И горько раскаивались, если оказывалось, что в этой смертельной игре они поставили не на ту карту, и радовались, когда находили ясный и точный ответ.

Роман Шамрай принадлежал к этим счастливцам. Он знал, что ему делать.

Уже окончилось лето, началась чудесная французская осень. Мягкая, нежная, грустная… Пока ещё осторожно, робко проглянули сквозь густую зелень садов кроваво-красные и огненно-жёлтые листья. Длиннее стали ночи, холоднее влажное дыхание недалёкого отсюда океана.

А на шахте «Капуцын», как раньше, смена за сменой, утром и вечером, спускались в забой, только теперь возле клети вместо Скорика рядом с Колосовым и Дюрвилем, пересчитывая пленных, стоял важный Гиви Джапаридзе.

Одно хорошо, что блоклейтером теперь стал наш человек.

Дни катились за днями и стал стираться в памяти отчаянно смелый налёт на Картуш. Может, больше не повторятся те прекрасные минуты, когда они были настоящими людьми? Шамрай попробовал заговорить об этом с Колосовым и получил странный ответ:

— Подожди, пока ещё не уварилась юшка…

Капитан больше не прибавил ни слова, и Шамрай набрался терпения, ожидая, когда же наконец сварится эта проклятая юшка. Видно, огонь под казанком был слабоват, потому что прошло немало дней, прежде чем Колосов перед спуском в шахту сказал:

— Сегодня.

— Я вас понял, — стараясь отвечать точно, как прежде, в армии, ответил Шамрай, И сразу же подумал о Жаклин. Попрощаться с ней, хотя бы взглядом, не удастся, не её смена. Но утром, когда они вернутся с операции, девушка будет на своём месте. Роман непременно принесёт ей с воли цветок. Это будет простой цветочек: гелиотроп, солнцепоклонник, а может, что-нибудь роскошнее, например роза. Если Жаклин сурово посмотрит на Романа, что ж, он не подарит ей цветка, он только покажет. И всё,

В тот вечер ни Дюрвиля, ни Робера Коше в шахте не было, но всё произошло так же чётко и быстро, как и в прошлый раз. Теперь уже двадцать бойцов составляли боевую группу. Видно, хорошо уварилась юшка: серьёзную операцию разработали командиры.

В стволе «Сан-маре», уже переодевшись, они долго ждали, когда вернётся Колосов. «Куда это он запропастился?» — начал тревожиться Шамрай. Но капитан вскоре пришёл, высокий, могучий, будто тёмная глыба отделилась от стены покатого ствола, и всем сразу стало спокойнее и надёжнее. Великое это дело — бодрый, надёжный голос командира. Ни один его оттенок не остаётся незамеченным. Часто более важным бывает не то, что говорит командир, а как говорит.

На этот раз голос Колосова звучал уверенно, даже как-то подчёркнуто весело.

— Немалая работа предстоит нам, ребята, — сказал он. — Три дня тому назад гестапо накрыло и арестовало в Терране группу французских товарищей, членов резистанса — французского движения Сопротивления…

— А разве они тоже борются? — удивлённо спросил Кикоть.

— Больше, нежели мы с тобой, — едко заметил командир. — Группу арестовали небольшую, но, зацепившись за эту ниточку, гестапо может раскрыть и уничтожить всю организацию Террана. Я хочу, чтобы вы поняли, — собственно говоря, сейчас мы с ними одно целое. Мы все делаем общее дело. И провал французской группы — это и наш провал. Ясно?

— Ясно.

— Задание такое. Мы выходим на поверхность, садимся на велосипеды и добираемся до Террана. Там врываемся в здание гестапо, выпускаем из камер французских товарищей. Им есть куда спрятаться, их встретят. Мы же возвращаемся сюда. Итак, Кикоть, Мунтян и Морозов под командованием Шамрая идут вперёд, к нефтехранилищам, снимают часовых и подрывают баки. Это первый удар, он отвлечёт внимание гестаповцев.

Выполнив задание, группа Шамрая присоединяется к основному отряду. Возвращаемся все вместе.

— Красота! — восторженно воскликнул Мунтян. — Я готов.

— Рано ещё радоваться, — перебил его Колосов. — Рассчитывать, что мы застанем гестаповцев спящими, не приходится. Конечно, элемент внезапности сыграет свою роль, и победа может быть на нашей стороне. Но необходимо быть готовыми к настоящему бою. Силы гестапо здесь незначительны, но за полчаса к ним может подоспеть подкрепление. Возможно, придётся отступать с боем. В нём могут быть и убитые и… раненые. Раненым будем помогать, но следует иметь в виду и непредвиденные случаи. Никто не имеет права попасть живым в руки врагов. Ясно?

Они понимали и это. Бывает момент — нужно иметь смелость поднести пистолет к собственному виску или лечь на гранату, вырвав из неё чеку. Это закон партизанской войны!

Разобрали оружие и вышли из шахты. И снова произошло чудо — перевоплощение бесправных, жалких пленных в вооружённых воинов. На этот раз в нише между стояками креплений лежало одиннадцать автоматов. Французские товарищи хорошо позаботились об оружии для отряда.

В эту минуту Шамрай почему-то подумал о простой Франции, Франции маленьких городов и сёл, шахт и заводов, о рабочих руках, которые принесли и положили сюда оружие, о женщинах, которые аккуратно и заботливо залатали эти старые пиджаки, о смелых людях, арестованных гестапо. Этой ночью он шёл в бой за неё, за эту трудовую Францию. Может, придётся пасть в бою. Не исключено, о такой опасности предупредил командир. Умирать не хотелось, ох как не хотелось умирать именно сейчас, когда так близка победа и свобода» по страха в сердце не было.

Круглая луна взошла и осветила Терран. Велосипедисты мчались по шоссе, как быстрые, лёгкие тени.

Перед первыми домиками на окраине Террана Колосов приказал остановиться. Тень отделилась от забора, за ней вторая. Послышался тихий свист, кто-то насвистывал мотив незнакомой Шамраю весёлой песенки.

К людям у ограды подошёл Колосов. О чём они там говорили, услышать было невозможно. Потом все трое вернулись к отряду. В одном из французов Шамрай к удивлению узнал Робера Коше.

А собственно говоря, чему удивляться? Разве не вместе они работают в шахте?

— Чтобы не заблудиться в городе, нам дали проводников. Шамрай, с тобой пойдёт Робер. А товарищ Жак останется с нами.

— Марш, марш! — сказал Робер, берясь за велосипед.

«Самая короткая дорога та, которую ты хорошо знаешь», — ещё на фронте Шамрай слышал эту поговорку и не раз убедился в её справедливости.