Одиночество героя - Анатолий Афанасьев

Климов без приглашения опустился в кожаное кресло. Молчание затянулось, и первым его нарушил Шалва.

— Ну? — сказал он.

— Спасибо, что заметили, — поблагодарил Климов.

— Ты кто?

— Питерский я, вам же доложили.

— Я спрашиваю, кто ты в натуре? Без булды. И зачем пожаловал? Про Волчка молчи, о таком в зоне не слыхали.

— В ваше время, Гарий Хасимович. В ваше время не слыхали. С тех пор многое переменилось. Но вы правы, я не Волчок. Это все в прошлом. Я Грумцов Иван Данилович. Сомневаетесь — позвоните Шагалу.

Легенда у Климова была сколочена наспех, но большего не требовалось. Лева Шагал — матерый питерский демократ, когда-то работал в администрации Собчака, сейчас занимался оружейными поставками, и при нем действительно крутился некий мелкий бес Ваня Грумцов, проходивший по делу генерала Димы. Настоящего Грумцова питерские товарищи обещали несколько дней попридержать в глухом загоне.

Шалва помягчел.

— Шагала знаешь? Может, и позвоню. Сперва скажи, чего хочешь?

— Мне хотеть нечего, у меня все есть, — Климов цедил слова с полублатной интонацией, которую трудно подделать. — Это у вас проблемы, уважаемый Гарий Хасимович, а я могу помочь. Ежели сговоримся, конечно.

— Не наглей, — предупредил Гарий Хасимович, сверля Климова латунным взглядом. — Какие у меня проблемы?

Климов потупился.

— Да уж многие в курсе. Шила в мешке не утаишь.

Гарий Хасимович почесал череп пятерней, расправляя остатки красивых волос. Из ящика стола достал заветный «Казбек». Щелкнул золотой зажигалкой. Питерский гость ему не нравился, он чувствовал в нем какой-то подвох. Но допускал, что ошибается. Сколько нервов стоил ему сегодняшний день, начиная с утреннего блаженного гаденыша. Немудрено с устатку в собственном отражении заподозрить вражину. С виду гостек прозрачный: хорек районного масштаба. Пообтесался в салонах, но зона на нем светит, это точно, тут Шалву не обманешь. Такой самоуверенный апломб, как перхоть на воротнике, ни с чем не спутаешь. Он дается лишь бывалым ходокам. Да и Шагал! С Левой Гария Хасимовича связывали приятные воспоминания: в самом начале славного пути вместе хорошо погрели руки на якутских алмазах. Но Шагал — доверчивый, сентиментальный человек, один из последних истинных рыцарей подпольного капитала. Падкий на лесть, на доброе слово. Лева не заметил, как на смену подросли беспредельщики. У себя в Питере он по-прежнему важная фигура, а в Москве от него давно дыма бы не осталось. Бедный, старый Шагал…

— Так какие же все-таки у меня проблемы? — Шалва с наслаждением затянулся травкой. Климов покосился на молодца в углу.

— Не обращай внимания, — успокоил Шалва. — Он глухонемой.

Подавшись вперед, округлив глаза, Климов поведал:

— Чумаки очухались. Бузят. Валят рынок. Дергают тигра за усы. Разве не так?

Забавно, но что-то подобное Гарий Хасимович ожидал услышать.

— Допустим. И что дальше?

— Могу Валерика Шустова сдать. По сходной цене.

Таким тоном предлагают партию сигарет или девочку на ночь. На мгновение Гарий Хасимович пожалел питерца. У всякой наглости есть предел, Ваня Питерский его не чувствовал. Пер напролом. Хотя не похож на идиота. В глазенках, правда, подозрительно искрит, но это оттого, что, похоже, нанюхался для смелости. Шалве доложили: в баре взял дозу беленького.

— Парень ты, видно, фартовый, — пожурил он гостя. — Может, и Шагала знаешь. Но ведь ты, браток, охамел. Или от жизни устал?

— Ничего не охамел, — вспыхнул Климов. — Вам без меня Валерика не взять.

— Мы не собираемся никого брать. Ты чего-то напутал, Ванек.

— Э-э, — Климов пренебрежительно махнул рукой. Один этот жест мог стоить ему головы, но ситуацию следовало разрядить. — Не доверяете и не надо. А я верно говорю. Валерика вам не взять. Не пугайте, Гарий Хасимович, я давно пуганый. Лучше послушайте, потом решите.

— Почему не послушать, — заметил Гарий Хасимович. — Птичка для того и живет, чтобы песенки петь.

Про Валерика у Климова была заготовлена такая история. Они крепко дружили с самого детства, вместе в школе учились. И по крови сомкнулись. Но дело в том, что Валерик вел родословную от покойного деда Гаврилы по прямой линии, а вот он, Ваня Грумцов, сбоку припека, седьмая вода на киселе. Отсюда и повелось, что с ранних лет на Валерика ишачил, а не наоборот. В школе писал контрольные, и первый срок за него отмотал. Так уж получилось, Валерик вляпался, но не ему же, родовитому, на нарах преть. Послали Ванька. Тут он как раз не в обиде, напротив, благодарен судьбе за лагерные университеты. К тому же на их с Валериком отношениях соподчиненность никак не сказывалась: они любили друг друга чистосердечно, не раз, не два клялись в верности до гроба. А кто главнее… Суть в том, что помимо преимуществ знатного родства Ваня Грумцов всегда признавал превосходство Валерика, потому что тот человек особенный, крупный, рожденный повелевать. И тыква у него не такая, чтобы на ней орехи колоть. Нет, не такая.

— В чем-то, Гарий Хасимович, он покруче вас будет, извините, вырвалось невзначай…

— Пой, Ванечка, пой… Минут десять у тебя еще есть.

У Валерика после того страшного побоища, какое учинил Гарий Хасимович, когда старика Гаврилу утопили в пруду, чего-то в психике зашкалило. Надо сказать, что он вообще не умел проигрывать, и это, возможно, единственный его недостаток. Гибель всех родичей и крушение прибыльного бизнеса Валерик принял очень близко к сердцу и с тех пор ни о чем другом не помышляет, как только отомстить.

Впервые Гарий Хасимович выказал некий интерес к рассказу петербуржца. До этого он делал вид, что дремлет.

— Скажи-ка, птичка, как же твой Валерик уцелел? Прополка-то была корневая.

Климов надул щеки, как тунгус.

— О чем толкую, барин. Вам его не взять без меня. Он укрытный, береженый. Ему Гаврила передал науку.

— Чего же Гаврила сам не спасся?

— Чего не знаю, врать не могу. Может, одрях сильно. Может, не ожидал, что осмелитесь. Не знаю.

Дальше события разворачивались так. Валерик с помутившимся умом и нарушенной психикой почему-то заподозрил любимого побратима Ванечку в измене. Это, конечно, такая глупость, хуже не придумаешь. Ваня Грумцов как работал по питерскому филиалу, так и доселе работает, к московской бойне он вообще касательства не имел. Ну, возможно, причина в том, что не явился на поминки по старому Гавриле, честно сказать, поостерегся. Поминки широко отмечали, с размахом, и уж конечно с большой утечкой. Грумцов решил, что лучше не светиться, и на экстренную телеграмму Валерика не ответил, будто не получил…

— Ты вот что, — перебил Гарий Хасимович, чувствуя, как от обильного словоизвержения питерца у него закружилась голова. — Или давай ближе к делу, или…

Климов достал из внутреннего кармана пиджака-лимона конверт (при этом движении молодчик в углу порхнул со стула, как стрекоза), передал Гарию Хасимовичу. Тот вынул из конверта слайд, брезгливо поднял пальцами за уголок. На слайде, на фоне крымского пейзажа стояли в обнимку два молодых человека в пляжном прикиде. На лицах у обоих — безмятежное ликование молодости. Одного Шалва признал, это его посетитель, второй, выходит…

— На обороте взгляните, пожалуйста, — Климов услужливо приподнялся — и молодчик-телохранитель вторично ворохнулся на стуле. Бдел.

Шалва перевернул фотку. Накарябано фломастером: «Брату Ванюше с любовью. Валерик». Незатейливая, поспешная подделка лаборатории «Вербы», но качественная, не придерешься. Разве что сверхчувствительный прибор различит стыковки монтажа.

Валерик на фотографии произвел на Гария Хасимовича двойственное впечатление. Вроде нормальная личина, крепенький телок, но отвернешься — и не вспомнишь, как выглядит. До сей поры Валерика, наследника империи чумаков, Шалва вживе не видел, хотя собирался вскоре повидать.

— Это твое доказательство?

— Ну а чего? — ухмыльнулся Климов. — Документ. Я и Валерик. Друганы детства. Его рука. Можно проверить. У меня писульки его имеются в Питере. Могу предоставить. Я же понимаю, без взаимного доверия не столкуемся.

На Гария Хасимовича фотка подействовала, но не совсем так, как рассчитывал Климов.

— Тебя хоть как проверяй, псиной за версту воняет, — Шалва поморщился, показывая, как ему нестерпима эта вонь. — Зато язычок резиновый. Два часа молотишь, дела все нет. Тебе чего надо-то от меня? Может, разродишься? Или пора на крючок сажать?

Климов заторопился, будто испугавшись. Оказывается, кровный побратим Валерик Шустов позорно его кинул, мстя за мнимую измену. Тут опять пришлось сделать небольшое отступление. Около двух лет после разгрома чумаков Валерик скитался неизвестно где и фактически о нем ничего не было слышно. Поговаривали, что он обосновался на Брайтон-бич или в Канаде, перевоплотившись то ли в немца, некоего Гельмгейцера, то ли в знаменитого международного террориста Кугу Аввакума. В петербургский филиал, кстати почти полностью сохранивший свои позиции, приходили изредка скупые сообщения-указания, в том смысле, что надо, дескать, пусть в тяжелейших условиях конспирации, поддерживать в стабильном состоянии жизнь чумаковских финансовых потоков. Ваня Грумцов был одним из тех, кто свято верил в возвращение Валерика, и сделал все для того, чтобы сохранить питерские резервы семьи.