Таинственная река - Дэннис Лехэйн

По большей части в многолюдном собрании на ум приходят мысли о том, как мало ты видишься и как мало приятного времени проводишь с человеком, которого любишь и с которым живешь. На прошедшей неделе они с Дэйвом ни разу не были вместе, кроме той их субботней ночи на кухонном полу, после того злополучного нападения. И сегодня она практически не видела его со вчерашнего дня, после того как Тео Сэвадж позвонил в шесть часов, чтобы сказать:

— Послушай, родная, у нас плохие новости. Кейти умерла.

— Не может быть, дядя Тео… — такова была первая реакция Селесты.

— Дорогая моя, если бы ты знала, как тяжело мне говорить тебе об этом… но это так, она умерла. Бедную девочку убили.

— Убили.

— В Тюремном парке.

Селеста не отрывала глаз от экрана телевизора, стоявшего на кухне, когда в шестичасовых новостях сообщали об этом, показывая репортажи непосредственно с места происшествия; снимки, сделанные с вертолета и запечатлевшие большое скопление полицейских со стороны экрана заброшенного кинотеатра; репортеры все еще были в неведении относительно имени жертвы преступления — им было известно лишь то, что найдено тело молодой женщины.

Но не Кейти. Нет, нет, нет.

Селеста сказала Тео, что сейчас же идет к Аннабет, и она пробыла там почти все время с момента дядиного звонка, домой ушла уже в три часа ночи лишь для того, чтобы немного вздремнуть и снова вернуться сюда в шесть часов утра.

И все-таки она и сейчас не могла поверить в это. Даже после того, как долго плакала вместе с Аннабет, Надин и Сэрой. Даже после того, как в течение жутких пяти минут хлопотала над Аннабет, свалившейся на пол в гостиной в сильнейших спазматических судорогах. Даже после того, как обнаружила Джимми, когда он стоял в темной спальне Кейти, уткнувшись лицом в подушку своей дочери. Он не плакал, не говорил сам с собой. Не издавая ни звука, он просто застыл в этой позе. Он просто стоял, прижав подушку к лицу и вновь и вновь вдыхал запах волос и щек своей дочери. Вдох — выдох, вдох — выдох…

Даже после всего этого случившееся все еще не стало для нее реальностью. Кейти… она просто ушла, но в любую минуту может вернуться, может войти в дверь, проскользнуть в кухню и стащить ломтик бекона со стоящей на огне сковороды. Кейти не может быть мертвой. Не может…

Возможно, причиной было что-то, логически бессмысленное, но застрявшее намертво где-то в самой дальней области мозга Селесты; то, что пришло ей в голову, когда она увидела машину Кейти в новостях, логически не поддавалось объяснению, но все же выражалось в формуле: кровь = Дэйв.

И вот сейчас она всем своим существом ощущает присутствие Дэйва в другом конце гостиной, заполненной людьми. Она чувствует, как он одинок, но уверена, что ее муж хороший человек. Не без изъянов, конечно, но хороший. И она любит его, а если она любит его, тот он хороший, а если он хороший, то между кровью, которую она смывала ночью в субботу с его одежды, и кровью в салоне машины Кейти нет ничего общего. А поэтому Кейти должна каким угодно образом, но быть живой. Поскольку любые другие альтернативы были бы чудовищными.

И противоречащими всякой логике. Абсолютно лишенными всякой логики, и в этом Селеста нисколько не сомневалась, идя на кухню за новой порцией еды.

Она чуть не столкнулась с Джимми и своим дядюшкой Тео, которые тащили холодильник через кухню в столовую. Тео, толкавший холодильник сзади, приговаривал, обращаясь к Джимми:

— Давай, Джимми, объедем эту штуку. Он же на колесиках.

Селеста изобразила на лице застенчивую улыбку, так, по мнению дядюшки Тео, положено улыбаться женщинам, и вновь ощутила обычное волнение, которое охватывало ее всякий раз, когда дядюшка Тео смотрел на нее, — волнение, впервые испытанное ею, когда ей исполнилось двенадцать. Правда, сейчас его взгляд задержался на ней несколько дольше.

Когда они, натужась, волокли громадный холодильник мимо нее, она невольно подивилась, как странно они смотрелись рядом, борясь с неподъемным холодильником — Тео, пышущий здоровьем верзила с громовым голосом, и Джимми, спокойный, симпатичный, со стройным телом, на котором не было ни жировых отложений, ни вообще ничего избыточного; он всегда выглядел как новобранец, только что прибывший из учебного лагеря. Протаскивая холодильник, они заставили расступиться толпу, которая толклась перед дверным проемом, и, втащив его в столовую, поставили у стены. Селесте бросилось в глаза, что все, находившиеся в комнате, разом повернулись и стали внимательно смотреть, как они затаскивают холодильник под стол, как будто эта ноша, внезапно перестав быть огромным холодильником из красного пластика, превратилась в дочку Джимми, похороны которой должны состояться на этой неделе. Они собрались сегодня здесь, чтобы пообщаться, поесть и проверить, хватит ли у них духу назвать усопшую по имени.

Наблюдая, как они зигзагами перемещают по полу холодильник, прокладывая ему путь в толпе, заполнившей гостиную и столовую — Джимми, проходя мимо каждого из гостей, задерживался и с кротким благодарным лицом пожимал ему руку своими обеими ладонями, то же самое делал и Тео, но только в своей шумной и показной манере — некоторые из присутствующих не могли не отметить вслух, насколько близкими друг другу стали они за эти годы, ведь тащить через комнату столь неподъемный ящик таким слаженным тандемом могли бы только отец и сын.

Такое было бы немыслимо в первое время после женитьбы Джимми на Аннабет. Тогда Тео не входил в число его друзей. Он слыл выпивохой и скандалистом; на жизнь он зарабатывал тем, что служил диспетчером такси, а по ночам подхалтуривал вышибалой в различных подозрительных заведениях, где кровопролитие не считалось событием. Он был общительным, часто смеялся, но при этом в его рукопожатии всегда чувствовался вызов, так же как в смехе слышалась угроза.

Джимми же, наоборот, вернулся из Оленьего острова спокойным и серьезным человеком. Он был настроен по-дружески, но, однако, проявлял сдержанность и на сходках всегда старался не выпячиваться и даже оставаться в тени. У него была репутация человека, которого надо слушать, если он вдруг заговорит. Правда, говорил он чрезвычайно редко, так редко, что многие задавались вопросом, открывается ли вообще его рот хоть когда-нибудь.

Тео в общении был приятным, хотя и не особенно привлекательным. Джимми в общении был привлекательным, хотя и не особенно приятным. Те, кто были с ними знакомы, меньше всего ожидали, что эти двое станут друзьями. Но вышло именно так. Тео не отрывал глаз от спины Джимми, как будто намеревался в нужный момент подставить руку и не дать Джимми при падении разбить затылок об пол; Джимми время от времени останавливался, чтобы сказать что-то прямо в громадную ушную раковину Тео, прежде чем снова двинуться со своей ношей через толпу. Лучшие друзья, говорили люди. Смотрите на них, это воистину настоящие друзья.

Время приближалось к полудню — было еще одиннадцать часов, но до полудня оставалось недолго — большинство приходивших приносили выпивку вместо кофе и мясо вместо сладостей. Когда холодильник оказался заполненным, Джимми и Тео Сэвадж, поднялись за холодильными камерами и льдом на третий этаж, в квартиру, где вместе с Вэлом обитали Чак, Кевин и жена Ника Элейн, одевавшаяся во все черное, поскольку во время отсидки Ника считала себя вдовой, однако некоторые говорили, что черный цвет ей к лицу, поэтому она и предпочитает рядиться в черное.

Тео и Джимми нашли два холодильника в кладовке около сушильного аппарата и несколько пакетов со льдом во фризере. Они взяли кулеры, погрузили пластиковые мешки на подносы и поспешили обратно, но вдруг Тео сказал:

— Послушай, Джим, задержись-ка на секунду.

Джимми посмотрел на тестя.

Тео кивком указал на стул.

— Разгрузись и присядь.

Джимми послушно поставил кулеры рядом со стулом, опустился на него, посмотрел на Тео, ожидая, когда тот перейдет к делу. В этой квартире Тео Сэвадж вырастил и поставил на ноги семерых детей, в маленькой квартире всего с тремя спальнями, перекошенными полами и гудящими трубами. Тео в разговоре с Джимми однажды сказал, что, по его глубокому убеждению, уже только за это он до конца своей жизни не должен извиняться ни перед кем и ни за что.

— Семеро детей, — говорил он Джимми, — да еще с разницей в возрасте меньше чем два года; и все они верещали во всю силу своих легких в этой засранной квартире. Люди толкуют о радостях, которые получаешь от детей, верно? А ты представь себе, я приходил с работы в этот бедлам, и причем каждый день одно и то же осточертевшее шоу. Какая уж там радость. Одна головная боль. Боль, от которой голова раскалывалась.

По рассказам Аннабет, когда ее папаша приходил домой к своим головным болям, то задерживался дома ровно на столько, чтобы пообедать, а потом снова скрывался неизвестно куда. Сам Тео уверял Джимми, что ему ни разу не пришлось выспаться, когда его детям пришла пора взрослеть. Его потомство состояло в основном из мальчиков, а с мальчиками, по его мнению, много проще — их надо кормить, учить правильно драться и играть в футбол, а с этим у него не было с ними никаких трудностей. Ласку и нежность, которые им необходимы, они могут получить от мамаши; к своему старику они приходят, когда им нужны деньги либо на машину, либо для того, чтобы внести за кого-нибудь залог. А вот дочери, поучал Тео Джимми, дочери — вот кого мы портим.