Таинственная река - Дэннис Лехэйн

Она посмотрела на Шона взглядом, который он бессчетное число раз подмечал у преступников, отсидевших срок, и у законченных психопатов. Это был взгляд, в котором ясно читалось, что он не заслуживает ее внимания, но если он будет продолжать вешать ей лапшу на уши, то она ответит ему так, что его физиономия надолго украсится синяками.

Она снова посмотрела на сына.

— Хороший подарок ты мне приготовил, а?

— Ма, послушай…

— Что, послушай? Что, послушай? Что плохого я тебе сделала? Ведь я растила тебя, кормила тебя, разве не я купила тебе на Рождество саксофон, на котором ты даже не научился играть? Он до сих пор пылится в чулане, Брендан…

— Ма…

— Нет, пойди и возьми его. Покажи этим мужчинам, как хорошо ты играешь. Иди, бери его.

Уити посмотрел на Шона взглядом полным недоумения — как реагировать на все то, что обрушила на них эта ненормальная.

— Миссис Харрис, — наконец сказал он, — я думаю, в этом нет необходимости.

Она зажгла очередную сигарету, спичка ходуном ходила в ее пальцах, трясущихся от злобы.

— А я-то все время кормила его, — запричитала она, — одевала его. Растила его.

— Да, мэм, — сказал Уити.

В этот самый момент входная дверь распахнулась, и в квартиру вошли два мальчика со скейтбордами в руках. Обоим было лет по двенадцать, от силы — тринадцать; один из них как две капли воды был похож на Брендана — у него был такой же добрый взгляд и черные волосы, но во взгляде было что-то и от матери — его глаза, ни на чем не останавливаясь, торопливо перескакивали с предмета на предмет.

— Привет, — сказал второй мальчик, входя в кухню. Подобно брату Брендана, он выглядел маленьким для своих лет; к тому же судьба наградила его отталкивающей внешностью — лицо было длинным и в то же время каким-то запавшим — старческая физиономия на теле ребенка; его глаза недоверчиво взирали на мир из-под белесых, свисающих прядями волос.

Брендан Харрис приветственно поднял руку.

— Привет, Джонни. Это сержант Пауэрс и инспектор Девайн, это мой брат Рей и его друг Джонни О'Шиа.

— Привет, мальчики, — поздоровался Уити.

— Привет, Джонни, — сказал Шон.

Рей кивнул им.

— Он не говорит, — пояснила мать. — Его папаша не замолкал ни на минуту, а вот сын не говорит. Да, черт возьми, до чего же все-таки странная эта жизнь.

Рей, глядя на Брендана, показал ему что-то руками и пальцами, на что Брендан ответил:

— Да, они здесь по поводу Кейти.

— Мы хотели покататься по парку, — сказал Джонни О'Шиа, — но туда не пускают.

— Парк откроют завтра, — успокоил ребят Уити.

— Завтра вроде будет дождь, — сказал мальчик, сделав такое лицо, как будто они были виноваты в том, что он не мог покататься на своей доске в одиннадцать часов вечера, когда школьникам давно пора уходить с улицы; Шона всегда удивляли родители, которые позволяли своим детям так наплевательски относиться к столь важным вещам.

Уити снова внимательно посмотрел на Брендана.

— Как по-твоему, у нее были враги? Кто-нибудь, кроме Бобби О'Доннелла, с кем у нее могли быть неприязненные отношения?

Брендан покачал головой.

— Нет, сэр, она была прекрасной. Она была просто прекрасным, да, прекрасным человеком. Все ее любили. Я не знаю, что еще сказать вам.

— А мы можем сейчас уйти отсюда? — спросил мальчишка О'Шиа.

Уити посмотрел на него, удивленно приподняв бровь:

— А вас что, кто-нибудь здесь держит?

Джонни О'Шиа и Рей Харрис вышли из кухни.

Было слышно, как они с грохотом бросили свои скейтборды на пол в гостиной, а затем снова пошли в комнату Рея и Брендана, сопровождая свое перемещение по квартире шумом, обычным для мальчишек их возраста.

Уити вновь обратился к Брендану:

— Где ты был между половиной второго и тремя часами ночи?

— Спал.

Уити посмотрел на мать.

— Вы можете это подтвердить?

Она пожала плечами.

— Как я могу подтвердить, что он не смылся из комнаты через окно, спустившись вниз по пожарной лестнице. Я могу подтвердить, что он вошел в свою комнату в десять часов, а потом я увидела его утром, в девять часов.

Уити заерзал на стуле.

— Ладно, Брендан. Мы проверим твои показания на полиграфе. Ты же понимаешь, мы должны это сделать?

— Вы меня арестовываете?

— Нет. Только хотим проверить тебя на полиграфе.

Брендан пожал плечами.

— Раз это надо, пожалуйста.

— И вот тебе моя визитка.

Брендан посмотрел на визитку. Не отводя глаз от листочка, который держал в руках, он вдруг произнес:

— Я так сильно любил ее. Я… у меня никогда уже не будет такого чувства. Я знаю, такое ведь не повторяется, верно?

Он посмотрел на Уити и Шона. Глаза его были сухими, но в них была такая боль, что Шону захотелось поскорее отвернуться.

— Такое повторяется… в большинстве случаев, — сказал Уити.

Около часу ночи они привезли Брендана домой, после того как парень легко выдержал четырехкратную проверку на полиграфе. Затем Уити подвез Шона домой, прощаясь, велел ему поскорее ложиться спать, поскольку завтра они должны быть на ногах рано утром. Шон вошел в свою пустую квартиру, и сразу тишина, царившая в ней, зазвенела в его ушах; он чувствовал, как кровь, загустевшая от кофеина, и тяжесть в желудке после еды на ходу давят на позвоночник. Он открыл холодильник, достал банку пива и, присев к столу, стал пить. Вечерний шум и мелькание городских огней, казалось, бушевали внутри его черепной коробки, невольно порождая мысль, а не слишком ли он стар для подобной работы, если ощущает себя разбитым, сталкиваясь с чьей-то смертью и общаясь с тупоголовыми преступниками, — а потом не может освободиться от чувства, что, делая все это, он словно окунается в грязь, которую невозможно смыть.

Хотя если говорить начистоту, то в последнее время он действительно устал. Устал от людей. Устал от книг и от телевизора, от ночных выпусков новостей и песен, звучащих по радио, точно таких же песен, какие он слушал по радио много лет назад, и они уже тогда ему не нравились. Он устал от своей одежды, устал от своих волос; устал от внешнего вида других людей. Он устал от желания увидеть и узнать что-то, что имеет смысл. Устал от мышиной возни на службе, от необходимости знать, кто с кем и кто на ком — в прямом и в переносном смыслах. Ему наперед известно, что скажет такой-то по такому-то вопросу, а поэтому он чувствовал себя человеком, проводящим целые дни за прослушиванием старых записей о вещах и событиях, которые казались ему устаревшими уже и тогда, когда он слышал их впервые.

Возможно, он просто устал от жизни, от усилий, необходимых, чтобы каждое утро вставать с постели и снова начинать такой же распроклятый однообразный день, только и отличный от вчерашнего, может быть, погодой да едой. Слишком устал от хлопот по поводу одной убитой девушки — а ведь после нее будет еще одна. И еще одна. Устал от необходимости сажать преступников за решетку — даже если ты схлопочешь для них пожизненное заключение — то практически это никому не принесет удовлетворения: тюрьма для преступников что дом родной, хотя именно здесь им и подобает провести их пустые позорные жизни, а мертвые так и останутся мертвыми. И ограбленные, и изнасилованные тоже останутся ограбленными и изнасилованными.

Он задумался, а не перейдет ли эта клиническая депрессия, в которую он сейчас впал, в полное безразличие ко всему, в изнуряющую безнадежность.

Кейти Маркус мертва… да. Это трагедия. Разумом он это понимает, а на уровне чувств — нет. Она для него — это очередное безжизненное тело, очередной разбитый светильник.

А его женитьба, разве нет в ней аналогии с разбитым стеклом? Господи боже мой, ведь он любил ее, но они были настолько сильно не похожи друг на друга, насколько это вообще возможно при сравнении двух человеческих существ.

Лорен всецело была поглощена театром, книгами, фильмами, а Шон никак не мог взять в толк, для чего нужны колонтитулы и что должно быть указано в титрах. Она была говорливой, чувственной, любила подбирать слова и выстраивать их в головокружительные лингвистические структуры, похожие на взмывшие к облакам небоскребы, в которых Шон напрочь переставал ориентироваться уже на уровне третьего этажа.

Впервые он увидел ее на сценических подмостках в колледже в роли отвергнутой девицы в каком-то юношеском фарсе; и никто тогда в зрительном зале ни на секунду не мог поверить, что найдется мужчина, способный отвергнуть женщину, столь заметную, энергичную, с таким огнем, проявляемым во всем — в переживаниях, аппетитах, любопытстве. Даже и тогда они представляли собой странную пару — Шон, спокойный и практичный, всегда сдержанный, кроме тех моментов, когда он бывал с ней; и Лорен, единственное дитя престарелых презирающих условности либералов, которые, когда работали в Корпусе мира, таскали ее за собой по всему свету и привили ей стремление видеть в людях только их достоинства.