Всегда настороже. Партизанская хроника - Олдржих Шулерж

Петр понял, наклонился к нему и сказал:

— Это ничего, уладится!

Горнянчин скептически покачал головой: нет, партизаны так не улаживают свои дела!

Вспыльчивый Мурзин ударил ладонью по столу так, что нож Матея свалился.

— Меня послали в этот район с заданием, я получаю приказы командования фронта! — сказал он решительно. — Поэтому никому подчиняться не стану.

Лицо Матея побагровело. Рука потянулась к карману. В ту же секунду в руке у Павки Кривого, который сидел за ним, вместо хлеба оказался пистолет, — вероятно, он испугался, как бы командиры не перестреляли друг друга. Но Петр спокойно опустил его руку вниз и успокаивающе улыбнулся. Матей ничего этого не видел. Он достал из кармана носовой платок и принялся вытирать засаленные пальцы. Медленно, один за другим, чтобы иметь время подумать.

Матей переживал мучительные минуты. Ничем больше не мог бы уколоть его Мурзин, чем только что сказанными словами — его, Мурзина, послали сюда со специальным заданием, он же, Матей, просто бежал из плена и случайно стал партизаном.

В конце концов в спор вмешался Петр Сибиряк.

— Нам нужно объединить силы, — сказал он. — Бригада не погибла. Она должна возродиться.

Эстержак передал Горнянчину, чтобы он тотчас же зашел к ним. Есть, мол, неотложное дело.

Эстержак поджидал его на крыльце, покуривал сигарету, но, увидев Горнянчина, сразу погасил ее в бочке под желобом. Лицо у него было измученное.

Вошли в кухню. В горницу Эстержак гостя не звал.

— Что ты от меня хочешь? — сразу вдруг спросил его Горнянчин, снимая кожушок и шапку.

Эстержак был явно смущен: неизвестно зачем переставлял с места на место горшки на плите.

— Вот какое дело, Янек… Ума не приложу, как мне быть… С нашей Мартой плохо…

— С Мартой?!

Горнянчину трудно было представить себе ее иной, чем он ее всегда видел: крепкая молодая женщина, пышущая здоровьем. В последнее время она прямо-таки расцвела — пополнела, была веселой, улыбалась даже вызывающе. И хотя Янек злился на Тимку Матея за то, что он путался с ней, не удивлялся этому — уж больно хороша была Марта.

— Что ж такое с ней приключилось?

— Да… такое дело… даже не знаю, как тебе сказать…

Из горницы донесся протяжный крик, оборвался потом болезненным стоном. И только он замер, новый истошный крик разнесся по дому. Затем послышались жалобные обращения к Иисусу Христу, и постепенно все стихло.

Горнянчин посмотрел на Эстержака. Прежде чем тот смог что-то произнести, дверь из горницы отворилась — и вышла Эстержачка. Неприветливо глянула на Горнянчина, в спешке даже не поздоровалась. Молча бросила кусок окровавленного полотна в чан, схватила с плиты глиняный кувшин с теплой водой и стремительно вышла.

— Что тут происходит? — не выдержал Горнянчин.

— Присядь, Янек. — Эстержак достал из буфета бутылку самогона и до краев наполнил чарки. Только когда Эстержак выпил, он смог рассказывать.

— По мне, могла она и родить — что тут плохого, — размышлял он. — Но бабы в один голос — нет! Марта и жена моя. Радовалась Марта своей жизни с Матеем, но побоялась, что с ребенком он ее не возьмет… И решила избавиться…

Он налил себе снова и выпил один.

— Они без конца шептались… Договорились с бабкой, но было уже поздно…

Эстержачка тем временем снова появилась на кухне.

— Ты хоть бы молчал! — набросилась она на Эстержака, видно думая вспышкой облегчить себе душу. — Оставь бабку в покое! Разве не знаешь, сколько раз она нам помогала?! Сколько раз мне самой приходилось ходить к ней!

Эстержак молчал, виновато опустив голову.

— Эх вы, мужики-мужичишки! Что вы знаете!..

Мужчины молчали, и она продолжала уже спокойнее:

— Бабка сделала то, что ее просили. Но это военное мыло — чистое свинство… просто мерзость какая-то…

— И как она сейчас? — отважился спросить Горнянчин.

— Да как… — Эстержак поднял руки и бессильно уронил их. — Горячка у нее, бредит… Кто знает, что с нею бабка натворила…

— Мыло всему виной, а не бабка, говорю я тебе, — стояла на своем Эстержачка. А потом тихонько добавила:

— Только боюсь, чтоб не было заражения…

В горнице было тихо. Эстержачка приоткрыла дверь и молча дала знак Горнянчину.

Марта лежала на высоко постланной постели в просторной деревенской горнице в полном беспамятстве. На низеньком стульчике у изголовья стоял таз с водой, а на спинке кровати висели полотенца. На подушке покоилась голова Марты. Ее пышные каштановые волосы были растрепаны…

Марта приоткрыла глаза и увидела его.

— Убирайся! — проговорила она удивительно ясно. — Убирайся! Не хочу… уходите все… не хочу, не хочу…

Эстержачка наклонилась над ней и принялась успокаивать, а мужчины поспешно вышли.

— Нельзя было допускать этого… — со вздохом заметила вернувшаяся на кухню Эстержачка. — Мы все виноваты. Надо было вовремя остановить их…

— Ничего бы не помогло! — бросил Эстержак. — Даже самая крепкая дубина не смогла бы помешать им.

Горнянчин считал, что необходимо позвать врача, но Эстержачка и слышать не хотела. Только просила, чтобы он Матею — ни слова.

— Только его еще недоставало! — зло сказала она, позабыв, что еще совсем недавно одобряла золовкину связь.

Вечером к Горнянчиным пришел Эстержак. Он сказал, что Марте стало совсем худо, что она зовет Матея, хочет видеть его.

Вместе пошли к Юращакам. Вызвали Матея. Янек осторожно рассказал ему, что произошло. Марта во что бы то ни стало хочет видеть его, но Эстержачка возражает, потому что в деревне полно немцев — там расквартирована сейчас целая часть.

Матей слушал молча. Потом подозвал Мато, Властика и Трофима, чтобы те проводили его.

С автоматом под пальто партизаны прошли по деревне. Спокойно довели своего командира до середины деревни, где жили Эстержаки. Там, у них во дворе, залегли за поленницей и у окна кухни — на всякий случай.

Матей шумно ступил на порог горницы, и Марта тотчас же повернула лицо к двери. Казалось, она хотела протянуть ему руки, но не смогла. Только прошептала:

— Матей!

Словно пораженный громом, он продолжал стоять в дверях. Стоял и смотрел на постель, а потом оперся руками о косяк и положил на них голову.

— Матейчик! — снова прошептала Марта.

В два прыжка Матей был у ее постели. Опустился на колени и схватил руку, бессильно лежавшую на пуховике. В горле у него клокотало.

— Матейчик, успокойся… Все будет хорошо, увидишь… — шептала Марта.

Все в горнице замерли. Эстержачка глухо всхлипнула, но никто даже не посмотрел на нее. Горнянчина внутри что-то стало больно жечь…

«Она мучается, возможно, умирает… и еще успокаивает его», — думал он.

Марта видела только одного Матея. Пересиливала себя, чтобы подольше видеть его. Но сильный приступ боли все же одолел ее. Лицо стало мертвенно-бледным. Эстержачка очнулась и заставила всех уйти.

Мужчины, покашливая, побрели в кухню. Стали отхлебывать из стаканчиков. Матей же вливал в себя одну чарку за другой. Взгляд у него был какой-то отсутствующий. Снова послышались стоны. Теперь уже тихие, приглушенные.

Матею разрешили еще раз зайти в горницу. Марта лежала в беспамятстве.

В конце концов Матея уговорили вернуться вместе с ребятами на Вартовну. Марте необходим покой. Утром Эстержак сообщит, как она себя чувствует.

Горнянчин остался, стал уговаривать Эстержака пойти в общинное управление и вызвать по телефону врача из Визовицы. Теперь Эстержачка уже не противилась этому. Видимо, испугалась самого худшего. Эстержак оделся, и пошел.

Не успела за ним закрыться дверь, как Марта вдруг закричала душераздирающим голосом. Эстержачка и Горнянчин бросились к ней.

Марта боролась за жизнь, как раненый зверь. Упорно, яростно. От страха кричала. Когда же поняла, что все кончено, лицо ее исказилось, и с губ стали срываться проклятия. Пока Эстержачка бегала за мокрым полотенцем, она скончалась.

Матой сильно переживал случившееся. Все сидел в сторонке, печальный, мрачный, но не злой. Если раньше ребята были недовольны тем, что он слишком часто прикладывался к рюмке, то теперь сами предлагали ему выпить.

— На, хлебни, может, отвлечешься от своих мыслей, — уговаривал его Филек Засече, протягивая бутылку сливовицы, ставшей теперь редкостью из редкостей.

Матей взял бутылку, но, едва смочив губы, протянул обратно, пробормотав что-то.

В то утро к Матею пришел Трофим. И сразу начал говорить, что наступают святки, а он, Матей, ни на что не похож — зарос щетиной. Просто ужас какой-то. Матей провел тыльной стороной ладони по подбородку и согласился пойти побриться. И они отправились через вырубку к Дорняку. С собой взяли только бинокль и часы — решили, что все равно скоро вернутся.