Великая. История Екатерины II - Сборник

Под влиянием настроения, обнаружившегося в комиссии, императрица Екатерина II должна была, конечно, сильнее почувствовать и те затруднения, которые лежали на пути осуществления предполагаемого ею ограничения крепостного права; вместе с тем занятия большой комиссии были прерваны турецкою войной, временно отвлекшей внимание государыни от внутренних реформ. При таких условиях она еще раз изменила постановку крестьянского вопроса: вместо того, чтобы устанавливать пределы помещичьей власти, она предпочла суживать сферу применения крепостного права, что отчасти могло быть вызвано также ее желанием образовать «третий род людей» (tiers état) и, разумеется, было гораздо легче осуществить в законодательстве: она попыталась преимущественно сократить источники крепостного состояния, но оставила без существенных перемен способы его прекращения[66].

В своем Наказе императрица Екатерина II уже высказала правило «за исключением разве крайней государственной необходимости, избегать случаев, чтобы не приводить людей в неволю»[67]; хотя сама она не всегда соблюдала это правило, например, при пожаловании населенных имений, однако все же во многих случаях действительно старалась провести его в жизнь.

С такой точки зрения государыня обратила особенное внимание, например, на один из самых опасных способов закрепощения, а именно на добровольную или принудительную записку людей при ревизии за теми, кто хотел их «взять» и кто соглашался отвечать за их платежную исправность. Правительство попыталось ослабить принцип подобного рода прежде всего применительно к таким категориям случаев, которые легче было исключить из прежнего правила о записке. В высочайше утвержденном в 1763 году проекте воспитательного дома было постановлено, что воспитанные в нем лица обоего пола, их дети и потомки должны оставаться вольными и никому из партикулярных людей ни под каким видом закабалены или укреплены быть не могут; воспитанным в доме было даже запрещено вступать в брак с крепостными людьми. Впрочем, те же начала были отчасти приняты и относительно таких незаконнорожденных, которые не попадали в воспитательный дом. Уже в 1767 году, по поводу предложения слободско-украинской губернской канцелярии вернуться к прежнему порядку записки незаконнорожденных за теми, кто будет держать их у себя, Сенат приказал «написанием» их в оклад за такими лицами «обождать» впредь «до генерального о том учреждения»; кроме того, в 1783 году велено было незаконнорожденных от свободных матерей причислять к государственным селениям, заводам и промыслам по рассмотрению казенных палат и по их собственному желанию, а в установлении о сельском порядке в казенных имениях 1787 года разрешено незаконнорожденных, не принятых их матерями «на воспитание», отдавать тем, кто пожелает принять их, но только на «определенные лета». Почти в то же время стремление ограничить значение записки обнаружилось и относительно малолетних сирот. В инструкции слободскому губернатору 1765 года встречается следующее правило: отдавать малолетних совершенных сирот, не имеющих пропитания, тому из «тамошних жителей», кто пожелает, но не иначе, как до двадцатилетнего возраста, а если воспитатель обучит приемыша какому-нибудь мастерству, то и до тридцати лет. Вслед за тем в 1775 году была принята еще одна мера относительно сирот, оставшихся после родителей без пропитания: приказы общественного призрения должны были заботиться о них; вышеприведенная статья из установления о сельском порядке 1787 года относилась и к малолетним сиротам, лишенным пристанища; значит, они уже не записывались в вечную крепость за своими воспитателями и, после известного срока, могли пользоваться правами, предоставленными вольноотпущенным, что и было разъяснено одним из позднейших указов[68]. Аналогичные постановления были сделаны и относительно безместных церковников. Уже в 1766 году было предписано «излишних», оставшихся за распределением к церквам по разбору 1754 года и праздноживущих церковников, даже тех, которые были записаны в оклад в том же 1766 году, выключить из оклада, причем годных взять в военную службу, а также в денщики, погонщики и т. и., об остальных же неспособных ни к какой службе, и «сколько при них женска пола», прислать особые ведомости в Сенат; указ о разборе 1769 года уже не содержит повеления о записке безместных церковников, не взятых в солдаты, за помещиками, а после учреждения о губерниях они охотно принимались на канцелярские должности, еще позднее в учителя народных школ и т. п.[69] Следовательно, правило о записке потеряло прежнее значение относительно вышеуказанных разрядов незаконнорожденных и малолетних сирот, а также безместных церковников; но такая перемена могла произойти и под влиянием общего принципа о незаписке вольных людей, получившего сравнительно более позднюю формулировку Впрочем, императрица Екатерина II уже в 1775 году высказала это правило, но только в более частном виде, применительно к вольноотпущенным. Согласно с одной из не обнародованных статей Наказа она манифестом от 17 марта действительно дозволила всем вольноотпущенным «ни за кого не записываться»; им было предоставлено добровольно избирать для себя или мещанское (а также купеческое) состояние или род государственной службы; тогда же было разъяснено, что присутственным местам запрещается укреплять за кем-либо таких людей, «несмотря на объявленное иногда собственное желание их». Наконец, в 1783 году, в именном указе от 20 октября, императрица придала тому же правилу общее значение: она велела применять его к «разных народов вольным людям» вообще, «без изъятия рода и закона»[70].

При производстве ревизии 1781–1782 годов большинство вышеизложенных правил уже было принято во внимание. Правительство желало произвести ревизию «со всевозможною выгодностью для народа» и поручило нижним земским судам, в случае неисправности и подозрения в утайке, свидетельствовать поданные им сказки о численности населения в уездах; освидетельствование же ведомостей, составленных нижними судами, было вменено в обязанность казенным палатам, а в тех губерниях, где учреждения 1775 года не были еще введены, губернским канцеляриям[71]. Такой надзор несколько обеспечивал применение новых правил относительно людей, не подлежавших вечному укреплению, и, может быть, облегчил введение последовавших за ним узаконений 1783–1787 годов.

Почти одновременно с ослаблением значения «записки» императрица Екатерина II содействовала и тому, что плен перестал служить источником крепостной зависимости, если военнопленные, какой бы они веры и закона прежде ни были, принимали православие; по принятии ими «православного закона» велено было объявлять их вольными людьми и предоставлять им избирать такой род жизни, какой они сами заблагорассудят; впрочем, вышеизложенное правило получило окончательную и общую формулировку лишь в именном указе от 19 ноября 1781 года[72].

В царствовании императрицы Екатерины II и некоторые способы сообщения крепостного состояния подверглись ограничениям: известное правило, согласно которому дети крепостных признавались также крепостными, правда, сохранило прежнее свое значение; но брак, в качестве такого именно способа, подвергся довольно существенным ограничениям.

Старинное правило «по робе холоп…», например, потеряло силу применительно к случаям, когда питомец воспитательного дома, вопреки запрещению, вступал с крепостною в брак, устроенный «каким обманом» (1763 г.), а также к воспитанникам Академии художеств или, надо думать, и к их потомкам (1764); все люди, которые были отпущены своими помещиками с отпускными на волю, били челом в вечное услужение к другим помещикам и поженились на их крепостных, но по их прошению до манифеста 1775 года решения не учинено и выписей о укреплении для владения ими не дано, были признаны свободными вместе с их женами (1780 г.); военнопленным, захваченным в Польше, но оставшимся в России, по принятии ими православного закона с женами их, «хотя бы они и на крепостных чьих-либо женщинах или девках женаты были», также велено было дать свободу (1781 г.). В вышеприведенных случаях брак с крепостной не только не сообщал вольному человеку крепостного состояния, но и его жену освобождал от такого состояния; впрочем, в некоторых случаях это освобождение было поставлено в некоторую зависимость от уплаты выводных денег помещику (законы 1763 и 1780 гг.). Следует заметить, однако, что обратное правило: «по холопу раба», на соблюдении которого настаивали некоторые депутаты большой комиссии, подверглось лишь ничтожным ограничениям: оно было лишено силы по отношению к воспитанницам, выпускаемым из воспитательного дома и из мещанского училища при Воскресенском монастыре; в отличие от воспитанниц воспитательного дома, воспитанная в мещанском училище, в случае выхода замуж за крепостного, по крайней мере, при согласии помещика на такую именно женитьбу, могла даже сообщить своему мужу свободное состояние[73].