Смертный бой. Триколор против свастики - Федор Вихрев

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

1.11.2010/28.06.1941

Утро главы государства начиналось тяжело — в не самом лучшем настроении. Причиной тому стала переданная из ФСБ запись вчерашнего митинга самых оголтелых из «несогласных» на Триумфальной площади. Не побоявшихся выйти на улицу в условиях объявленного военного положения. Но какой там их ждал сюрприз!

Над милицейским и военным оцеплением звучала многократно усиленная запись: «Граждане участники митинга! Убедительно просим вас соблюдать спокойствие и организованно проследовать к месту его проведения! По решению правительства Москвы ваш митинг разрешен в особом порядке. По всем возникающим в связи с проведением митинга вопросам просим вас обращаться к ближайшим сотрудникам милиции…» И еще что-то, о спокойствии и легальности запланированной к проведению акции, об отсутствии противодействия со стороны сотрудников правоохранительных органов при условии соблюдения участниками митинга элементарных правил вежливости.

С трех сторон оцепленного пространства были размещены огромные панели рекламных экранов. Под каждой из них стоял фургон государственного телевидения с аппаратурой для прямой трансляции и установленными на крыше камерами, возле которых суетились операторы.

Первые минуты митинга проходили в соответствии со сложившейся традицией. Лишь изменились некоторые лозунги. Наряду со ставшими привычными требованиями соблюдения 31-й статьи Конституции, отставки правительства и президента, защиты «свободы слова» в понимании оппозиции, на площади появились транспаранты: «Не позволим закабалить Европу!», «Руки прочь от демократии во всем мире!» и уж совсем непонятно из какого нафталина извлеченные «Не стреляй!» и «Свобода на штыках не переносится!»

Внезапно, привлекая внимание зевак и митингующих, ожили панели экранов. Транслировавшийся с их помощью видеоряд не сопровождался звуком, практически не имел титров, но сразу, как только на него обращали внимание, приковывал взгляд, и оторваться было просто невозможно. Срочно смонтированный лучшими специалистами по контрпропаганде, с использованием самых новых и жестких наработок по психологии толпы, немой фильм был прост для восприятия и понятен даже человеку, слабо разбирающемуся в истории и политике. Кадры хроники Великой Отечественной войны, съемок послевоенных судебных процессов над нацистскими преступниками, предателями и пособниками чередовались с узнаваемыми записями зверств террористов и боевиков, стоп-кадрами с перекошенными от ненависти лицами оппозиционеров. Чередовались так, что через несколько минут просмотра зрителю становилось ясно, на чьей стороне те, кто выступает сейчас на Триумфальной площади.

Прошли считаные минуты, и оцеплению пришлось сдерживать напор толпы с внешней стороны кольца. Многие из тех, кто пришел поглазеть на бесплатное и, увы, нередкое для столицы представление, очень хотели добраться до кучки митингующих.

Дальнейшее было уже не интересно. Согласно представленному докладу, со стороны участников санкционированного митинга никто не пострадал. Офицеры, организовавшие срочную эвакуацию с Триумфальной площади четырех сотен человек, были отмечены благодарностями руководства. Задержанных из числа зрителей не было, лишь нескольким из них, особенно упорствовавшим в проявлении внезапно вспыхнувшего праведного гнева, была оказана срочная медицинская помощь. Так же как и полутора десяткам сотрудников милиции и военнослужащих, вставших на пути толпы, в одночасье ставшей единым разъяренным организмом.

В восемь утра, так и не пожравши и даже не попивши кофею, мы навытяжку стояли перед генералом Шамановым.

Тот ставил нам редакционное… Тьфу ты! Боевое задание. Всю нашу троицу пристегнули к парламентерам, отправлявшимся на встречу с немцами. Фрицы дали согласие на переговоры и обсуждение вопросов капитуляции. Это не могло не радовать всех. О войне читать прикольно. А вот воевать… Вся наша задача заключалась в том, чтобы осветить встречу парламентеров. Российского и вермахтовского. Шанс попасть в историю, как говорится. После плотного завтрака у генеральского стола мы поперлись опять на улицу. Покурить там да шмотки собрать.

Внезапно заметили цепочку каких-то странно одетых людей. Половина в гражданке, половина в летной одежде. В смысле, в форме гражданской авиации. Парами странно одетые таскали трупы в серо-зеленой форме и небрежно сбрасывали их в крупные воронки. Когда воронка наполнялась — бульдозер заваливал ее землей и щебнем.

— Это еще кто такие? — поинтересовался я у стоящего рядом авиационного прапорщика, лениво наблюдавшего за процессом.

— Литовцы, — лениво ответил он и выпустил синий дым из носа. — Работники аэродрома. Коллеги, мать их ети.

— Да? — удивился я. — А за что их припахали?

— Эти козлы на запрос первого борта ответили, что, мол, все океюшки и можно садиться. На взлетке наших и расстреляли танки. Самое смешное, когда десант сюда добрался, они даже не подумали сбежать. Просто выполняют приказы. Роботы, млять. После общения с нашими выжили почему-то не все, конечно. Вон в той канаве валяются некоторые исполнительные и смердят на всю Литву.

Прапор зло сплюнул, высморкался и ушел по своим делам.

Неделю назад я, наверное, возмутился бы. «Так нельзя!», «нарушение конвенций» и все такое прочее. Сейчас только пожал плечами. Ибо не хрен.

«Тигр» подошел к половине десятого. Марлен сразу бросился обнюхивать машину. Он у нас фанат всяких железяк. А мне вот пофиг. Ну, джип. Ну, бронированный. И что? Меня больше порадовало, что за рулем тот самый мехвод Леха Глушков оказался. Однако побазарить нам толком так и не дали. Пришел полкан с младшим летехой чухонистого вида, мы попрыгали по местам и помчали на стрелку. В смысле, на встречу с немцами.

И по пути вдруг выяснили, что видеокамеры-то у нас нет. Договорились так. Фил снимает на фотик происходящее. Я просто впитываю обстановку. А Марлен стоит с моим нетбуком и тщательно все фиксирует на веб-камеру.

Разговаривали, рискуя своими языками. Хорошая, европейская такая дорога была напрочь разбита гусеницами тяжелой техники и снарядами. Поэтому я так и не понял, насколько мягкая подвеска у этого самого «Тигра». Пространство вот хорошее внутри. Можно жить, не снимая квартиры. Унитаза только не хватает. Хотя если вон в том углу дырку в полу сделать и шторкой отгородить…

— Приехали! Оружие всем оставить в машине!

М-да… Как-то я без ствола уже голым себя чувствую.

Хлопнула тяжелая дверь. Нас уже ждали.

Какой-то «херр-официр» с двумя «викингами» за спиной. Ну и нас пятеро, не считая водилы, который остался внутри автомобиля. Я огляделся. Разбитые дома, дымящиеся развалины, небо в дымке…

Херр очень быстро, но очень цепко осмотрел нас, потом завистливо скользнул взглядом по «Тигру» и загавкал по-своему.

Очкастый лейтенант вполголоса забормотал:

— Он интересуется — почему нас так много?

— Скажи немцу, у русских принято сначала представляться! Полковник Самарцев, представитель штаба Прибалтийского фронта. Со мной переводчик и трое журналистов.

И лихо приложил ладонь к козырьку.

— Товарищ полковник, это господин оберст Юрген фон Кречмер. С ним тоже переводчик.

Не, ну настоящий ганс! Вылитый! Лицо длинное, узкое. Тощий, высокий. Кожа да кости! И морда такая… Высокомерная. Истинный ариец.

— Германское командование группы армий «Вильнюс», — начал переводить наш лейтенант, — вынуждено сообщить господину Шаманову, что мы требуем прекращения боевых действий.

У меня аж глаза на лоб полезли. Требуют они. Сидят в окружении и требуют. Совсем оборзели, блин. Наш полковник тоже удивился, но смолчал, дожидаясь окончания немецкого лая.

— Германское командование объявило войну ныне уже не существующей державе, а именно Советскому Союзу. В связи с небольшим недоразумением мы вошли на территорию Республики Литва. После переговоров с правительством этого государства мы хотели бы покинуть территорию Литвы без осложнений со стороны войск Российской Федерации, нарушивших договор о границах от 27 марта 2007 года и вторгнувшихся на земли суверенного государства. Иначе мы вынуждены будем применить силу.

Охренеть! Наш полковник аж кепи назад сдвинул от изумления. Немец же бесстрастно разглядывал нас по очереди. Коз-з-зел, блин… Интересно, на что они надеются? Впрочем, как только европейцев в мягкое место петух клюет, так они сразу в крючкотворство ударяются.

Я машинально сделал шаг назад. А полковник достал мобилу из кармана. Потыкал в кнопки и, буркнув очкастому мамлею «Переводи», принялся громко разговаривать со штабом. По лицу немца опять скользнула гримаса зависти. Очень быстрая. Почти незаметная.