Лечь на амбразуру - Фридрих Незнанский

Кравец с Ветровым пользовались подобным способом «установления истины» нечасто и, как правило, в безысходных ситуациях. Когда понимали, что сломать клиента не удается. Иной от методичных побоев и пыток сдается и почитает за единственный выход сотрудничество со следствием, соглашаясь на все, подписывая любой бред, подсказанный мучителем. Другой же от постоянной и безумной боли словно уходит в себя, перестает ощущать окружающее, и тут уже дело может быть дохлым. Такого ничем не сломаешь.

Бецоев чувствовал боль, это видели оба капитана, значит, из него еще можно было выбить признания. Ну что ж, пусть будет «пресс-хата»…

И они, поверив на слово старшему контролеру, передали ему пару бутылок оговоренной водки и несколько чеков с «герой», из имеющихся у них для оперативных нужд.

Бывает так: вот строишь, строишь что-то, стены сложил, начал стропила укладывать, то, се, а потом вдруг один неверно поставленный кирпич вздрогнул, заерзал, выпучился — и все твое строение завалилось к едреной матери! Как и не было тут ничего, только груда хлама, бывшего еще недавно прочным строительным материалом…

Не угадали оперы. Или старший контролер подвел.

В камере, куда кинули Султана, и был-то всего один «мокрушник». А четверо других к сто пятой статье никакого отношения не имели. Сидели в этой камере двое воров в законе, местный авторитет и известный в Белоярске рэкетир, державший в страхе половину городских бензоколонок. Ну и «убивец», мотавший по своему ремеслу уже второй срок. Так что пожизненная мера ему была уже заранее обеспечена. Сидели они тут в ожидании нескорого еще суда, кто два года сидел, кто три, и только один рэкетир, которого звали Мурадом и который раньше умело уходил от правосудия, начинал мотать свой первый срок.

Мурад был чеченцем, и ему очень хотели привязать политику. А он не хотел, не соглашался. И жили они в своей «хате» мирно друг с другом, распрей не заводили, политику не обсуждали, националистическими настроениями тоже не пахло. Ну чечен и чечен, не человек, что ли? В немалой степени мирной обстановке способствовало и то обстоятельство, что оба «законника», шедшие по четвертому и пятому разу, пользовались уважением среди остальных сидельцев, а также и во всем изоляторе.

Почему именно эту камеру назвал старший контролер, непонятно. Вряд ли он хотел насолить москвичам. А впрочем?… Возможно, наблюдая третий день подряд, как после допросов с пристрастием всякий раз его контролеры выволакивают и кидают в одиночку потерявшего сознание человека, он, этот старший контролер, прикомандированный, так сказать, к московским садюгам, пожалел или просто проникся уважением к их жертве. Тоже ведь человек! Не жертва, нет, а он — старший контролер. Чего ж так измываться-то над мужиком? Убивец, вишь ты! А вот сперва докажи! Слабо?…

— Мурадик, — сказал старший в камере, когда дверь за брошенным на пол, лязгнув, захлопнулась, — бают, землячок твой, поди глянь.

Здоровенный, как борец-тяжеловес, Мурад слез со шконки и, подойдя к лежащему ничком Султану, склонился над ним. Потрогал пальцами жилку на шее, легко приподнял длинное тело и положил с краю на нижнюю шконку.

— Дышит? — спросил старший. — Ну, дай ему глотнуть.

Он протянул Мураду бутылку водки, и тот, приподняв голову Султана, вставил ему в рот горлышко и немного влил.

Минут через пять Султан пришел в себя и стал пугливо озираться. Камера молчала. Наблюдала.

Султан застонал и сел. Прошептал:

— Мир… дому…

Послышалось движение, кто-то откашлялся, хмыкнул. Знает закон новенький-то.

— Чалился? — спросил старший.

Султан кивнул и, закрыв глаза, откинулся к стене.

— Пусть маленько отдохнет, — сказал снова старший. — Потом шамовки дайте и побазарим…

И все с ним согласились.

Позже Султану дали еще разок глотнуть водки, остальное сидельцы употребили в охотку сами, а «геру» оставили для старшого, тому по необходимости надо было, застарелые позвоночные боли уматывали его, вот и приходилось колоться помаленьку.

После того как Султан поел, в первый раз, кажется, за все тюремные дни, хлеба ему дали с салом, но голоду мусульманская душа его противостоять не смогла, и он съел все до крошки, которые аккуратно сгреб со стола в ладонь и бережно кинул в рот, и это тоже понравилось окружающим — очень важно ведь, как человек относится к пище! — приступили к своему допросу.

Вот и настало время исповеди. Мурад подсел к земляку поближе и объяснил, чего от него ждут.

И Султан стал рассказывать. О себе, своей судимости, переезде в Москву, где уже обосновался земляк Салман, о причинах наконец, побудивших его прилететь в Сибирь — жить надо, коммерцией заниматься надо! — ну и, самое главное, о провокации, которую устроили менты. Вот тут от него потребовали более пространного и подробного рассказа. А что ему оставалось? Он, как помнил, пересказал, чего от него требовали двое ментов, сменяя друг друга и выбивая из него душу за его несогласие.

Он долго рассказывал. И слушали внимательно. Потом стали задавать вопросы. За что, например, ментам понадобилось его «опустить»?

— Так ведь другими способами они ничего из парня не вышибли! — заметил вместо Султана темпераментный Мурад.

— А ты помолчи, — посоветовал старший, — пусть сам скажет.

Он, казалось, все еще не очень верил Султану. Смущало и известие о лысом Салмане, о котором тоже достаточно всякого слышал он, находясь на воле. Очень, мол, хитрый и коварный лезгин, давно пытается распространить свое влияние на Сибирь-матушку, да только славянская братва сдерживает его, не пускает… Ничего хорошего в появлении в Белоярске этого Султана старший не видел. Но это — совсем другое дело и к воровскому закону прямого отношения не имеет. Однако, чего же все-таки добиваются эти менты? Вон и водяры прислали, и марафету… Значит, очень им это нужно.

Рассказал Султан, что в протоколе обыска в его номере указано, будто он хранил у себя наркоту, а под диваном, куда он и не заглядывал даже, нашли два патрона. Вот и все улики. Да еще тот факт, что прилетел в Белоярск накануне того дня, когда кто-то убил кого-то. И вот теперь им нужен убийца, а какие-то бабки вроде бы опознали по фотографии, что это он, Султан, ошивался у машины покойника. Да, его уже вывозили в тот двор, но он там никогда не был. И ни про каких бабок не знает вообще. Туфта это все ментовская.

Но ведь раз они так стараются, значит, им очень нужен убийца, и они не отступятся, пока не зароют Султана окончательно.

А это уже было не по справедливости. Непорядочные оказались менты. Известно же: поймай, докажи, а не можешь — не мотай душу! Гнилые, выходит, эти московские менты, как их — Кравец и Ветров? Ладно, и до них очередь дойдет…

Пока же камера решила, что выполнять указания подлых ментов здесь не будут. Однако, чтобы не навлечь на голову Султана худших напастей, посоветовали ему изобразить, будто он теперь самый что ни на есть доподлинный «петух» — опущенный хором и всеми презираемый. Все равно долго эта хреновина тянуться не будет. А вот на волю надо отправить «маляву», в которой разъяснить воровскому сообществу, что в городе появились плохие менты, и это надо принять во внимание, когда господа честные воры примут по ним свое верное решение. И это будет справедливо.

И еще один мудрый совет получил в этот день Султан Бецоев. Посовещавшись, «законники» посоветовали ему подписать признательные показания. Все равно в суде они никакого веса иметь не будут. И что бы тебе сейчас ни вешали на шею менты, ты всегда можешь отказаться от своих показаний, мотивируя отказ тем, что они были выбиты у тебя под пытками. Москвичи приехали, отчитались и уедут. А сейчас, чтобы прекратить дальнейшие мучения и издевательства, самое время «сознаться», пойти на сотрудничество со следствием. Оказалось, что то, против чего бунтовала душа Султана, ради чего он терпел ужасные издевательства над собой, — все это ровным счетом не стоит и клочка мятой газеты в параше. Скажи «да», и от тебя отстанут. Тем более что после «пресс-хаты» только законченный идиот будет продолжать сопротивляться.

В первый раз за последние дни Султан спал спокойно. И даже побои не сильно мучили. Разве что когда приходилось поворачиваться на другой бок…

— Ну если и это не подействует, — с юмором заметил Ветров, раскладывая на столе в комнате для допросов бумаги, — тогда тебе, Колька, придется самому его натягивать. Ты, я гляжу, вчера уже троих к себе повел? И как, справился?

Николай снисходительно усмехнулся:

— Я с этим сучарой вчера ну просто выдохся. Вымотал он меня, падла. Думал, приду, свалюсь и даже для стакана сил не хватит. А внизу вижу — Нинка. А с ней еще две новенькие шмары. «Идем, говорят, мы тебе сейчас настоящий тайский массаж покажем. Усталость как рукой снимет». Ну, взял их. Думал — треп обычный. Если сил хватит, оттяну их по очереди. А они и в самом деле умелицы, я такого не видал, честное слово, очень тебе рекомендую. А в нашем деле — ну самое оно! Так оттягивает! И спишь себе потом, как теленок. И телки кругом — хошь так, хошь этак! — Он довольно засмеялся. — А вот как подумаю, что опять весь день талдычить придется, блин, просто пасть бы порвал!