Избранные произведения в 2 томах. Том 2. Тень Бафомета - Стефан Грабинский

Она метнулась ко мне пантерой, с хищно искривленными пальцами:

— Подлец! Ты обманул меня, выведал мою тайну, уничтожил и еще глумишься!

Я схватил занесенную для удара руку и отобрал оружие:

— Спокойно, ведьма! Сегодня наша последняя ночь, завтра я оставлю твой дом навсегда. Но ты не проведешь со мной оставшихся до рассвета часов. Мне омерзительно твое общество. К тому же ты опасная мегера, и я запру тебя в салоне. Хочу наконец отдохнуть один.

Она царапалась, вырывалась, но я силой увлек ее в салон, залитый потоками света. Заперев дверь, вернулся в спальню и, обессиленный борьбой, тяжело оперся о подоконник, вглядываясь в траурную ночь.

Внезапно тишину пронзил ужасный, надрывающий душу крик. Крик столь пронзительный, столь безысходный, что я вопреки решению бросился обратно в салон.

Темень. Еще мгновение назад комната была ярко освещена, сейчас здесь царила непроглядная ночная темень: погасли все лампионы, все фантастические жирандоли. Крик резко оборвался, наступила глухая душная тишина.

Гнетущий страх погнал меня в спальню за лампой. Вернувшись, я осветил зал и увидел ее на возвышении… Сара лежала навзничь с раскинутыми руками. Лицо, искаженное страшной гримасой, смотрело на меня остекленелыми глазами самой смерти: пораженная нечеловеческим ужасом, она умерла мгновенно.

ПО СЛЕДУ

Проснулся я усталый, разбитый, свинцовая тяжесть обручем сдавила голову. Взглянул на часы: двенадцать, полдень. Спал непривычно долго.

В доме полуденная тишина, знойная сонная неподвижность июля. Я один. Старый Ян, как всегда, отправился к соседям насладиться послеобеденной трубочкой и оставил меня на милость провидения.

С трудом я закинул руки за голову и уставился в потолок: хоть бы что-нибудь припомнить… Чудовищная усталость — руки и ноги будто пудовые гири, нет сил подняться с кушетки.

По-моему, накануне не случилось ничего особенного, откуда же такая странная слабость? День вроде прошел обычно: просмотрел и подправил кое-какие пейзажи; вечером, при луне, прошелся по улицам, около десяти отправился спать. Вот и все.

По-видимому, дело в другом. Странно. Неужели заболел? Да нет, не похоже.

С мозаики на потолке взгляд скользнул на стальной экран, выдвинутый на середину комнаты… Гипноскоп. Весь досуг я посвящал изучению этого загадочного явления — гипноза, даже сделал кое-какие любопытные наблюдения касательно самогипноза. Стоит лишь сосредоточиться на точке в глубине экрана, и я тотчас впадаю в сон, а просыпаюсь в заранее назначенное время.

Правда, сеансы я уже давненько прекратил, гипноз мне противопоказан — после пробуждения преследует странное ощущение иной локализации, что-то чуждое не дает покоя.

Вопреки решению, вчера вечером, кажется, я после долгого перерыва почему-то возобновил опыты. Во всяком случае, выдвинутый на середину комнаты экран — обычно он стоит у стены, — по всей видимости, был использован.

И все же странно, никак не могу вспомнить, состоялся ли вчера сеанс… Так или иначе, но произошло это после возвращения с прогулки, не раньше, — значит, после десяти вечера. Последнее, зафиксированное памятью накануне — я скидываю крылатку и, как всегда, оставляю ее на вешалке. Далее полный провал. По-видимому, нечто вынудило меня прибегнуть к гипнозу, и я не преминул уступить желанию.

Похоже, именно поэтому я так чудовищно устал. Предположим, но какова специфика этого гипнотического сна? Какая мысль или впечатление превалировали? Меня всегда раздражала напряженная пустота, полная атрофия мозга после пробуждения: ни разу мне не удалось вспомнить хотя бы фрагмент сна.

А самогипноз нередко давал весьма занимательный эффект. Убедился я в этом совершенно случайно воочию и самым удивительным образом.

Проснувшись в одно прекрасное утро, я с удивлением обнаружил на подиуме, где стоял мольберт, большую старую статую. Камень местами выветрился и потрескался, но в прекрасных линиях торса угадывался бесспорный артистизм. Каким чудом статуя оказалась в моей мастерской, выяснить не удалось. Первое, что пришло в голову: не знакомые ли подшутили, или Яну взбрело на ум осчастливить меня прекрасными останками этого шедевра? Расспросы не привели ни к чему, знакомые лишь пожимали плечами и посматривали на меня с беспокойством — все ли со мной в порядке.

Тщательно осмотрев загадочное приобретение, я в конце концов смутно припомнил, что однажды уже видел это изваяние с характерной трагически откинутой головой. Несколько лет тому назад, проходя мимо старого парка где-то на окраине города, я заметил в глубине сада статую с отбитыми руками, едва державшуюся на полуразрушенном постаменте. Изваяние очень понравилось, и я даже носился с мыслью запечатлеть прекрасную статую на холсте. Но вскоре совершенно позабыл о ней.

Однажды под влиянием гипноза, в то мгновение, когда я уже погружался в сон, но сон еще не вытеснил явь, промелькнуло воспоминание о статуе, возможно, мне захотелось перенести ее к себе. Последняя, почти подсознательная мысль неводом самовнушения погрузилась в темные топи сна и обрела силу категорического приказа. Я пошел и принес.

Статуя действительно оказалась та самая, давно облюбованная, я убедился в этом, умышленно отправившись гулять к старому парку вскоре после загадочного водворения ее у меня дома. Одичалый парк выглядел как прежде; лишь на месте, где стояло полуразрушенное изваяние, папоротники, высоко раскинув перья султанов, прикрывали зеленой завесой пустой постамент, будто стыдясь белеющей наготы.

И по сей день не понимаю, как удалось перенести многопудовый каменный торс из парка в мастерскую — тут надобны силы поистине титанические. Видимо, внутренний приказ, некий категорический императив, устраняющий любые сомнения и колебания, абсолютно беспощаден; все силы стократ возрастают, мышцы напрягаются в безумном порыве, дабы исполнить повеление, жгучими письменами запечатленное в тайниках души; некая страшная нервная сила гонит сломя голову через дебри и буреломы, бьет, кромсает, повергает в прах все помехи и преграды и достигает цели — бездыханная, иссякшая, но торжествующая…

В этом странном происшествии более всего меня насторожило, что мимолетная случайная мысль, мелькнувшая перед сном, перерастает в неодолимое внутреннее веление — неотвратимое, требующее беспрекословного исполнения.

Я с трудом поднялся с постели и оделся. И вдруг с удивлением обнаружил на себе вечерний костюм вместо домашней рабочей блузы. Возможно, Ян приготовил мне новый сюртук? Помнится, я не оставлял никаких распоряжений на этот счет и в гости не собирался. Или, по мнению Яна, мое домашнее платье совсем заносилось и неприлично даже в будни? Ведь Ян — властный старик, ворчун, а впрочем, добрейший человек!