Тридцатая застава - Ф. Вишнивецкий

— И ничего, ничего этого не будет… Как жить станем?

— Все вернем, милая Ванда. И «Заря» снова зардеется в Ольховом. А вот плакать санитарке нельзя, на все беды слез не хватит, — успокаивал Антон молодую женщину.

А Бахтиаров кипятился, ругал пограничников.

— Вы что, пикник здесь затеяли? Немедленно на машины! А это что? — набросился он на Недолю, заметив объемистые узлы с бумагами.

— Говорил же я тебе, Ваня, кинь к чертовой бабушке эти бумаги! — вмешался Денисенко. — Або сожги их…

Он выхватил свертки и тут же поджег. Недоля тяжело вздохнул, отвернулся и полез на машину. «Что я людям скажу, когда вернемся? Там же все записано..» грустно думал председатель «Зари».

Не все войска ушли на восток, как думала Ванда. Не могла она знать, что пока основные силы армии перебрасывались к старой границе, отдельные ударные группы закреплялись на левом берегу. «Знаю, тяжело будет. Противник обозлен, что выпустил нас за Днестр, будет любой ценой рваться к старой границе, — говорил командарм старшим ударных групп. — Но держитесь, голубчики, держитесь, сколько сможете…»

И они два дня не подпускали противника к реке. Берег содрогался от взрывов бомб, казалось, готовый обрушиться и запрудить реку. Артиллерийские снаряды метр за метром долбили скалы, сметая все живое. Но когда вражеские саперы совались к реке, пытаясь наводить переправы, из каждой расщелины, из-за каждого камня на них обрушивался ружейно-пулеметный огонь. И повторялось все сначала.

— Ну как? Держитесь? — по нескольку раз на день запрашивал утомленный голос из штаба армии. — Продержитесь еще хотя бы один день…

И они держались. Вечером второго дня, потеряв больше половины людей, остатки ударных групп ушли под покровом ночи на Збруч. Безмолвно проходили через Ольховое. Казалось, что селение опустело, вымерло, никто не видит и не слышит их поступи, сдерживаемых стонов.

Но это только казалось: за ними следили из каждой подворотни. Многие ольховцы не решились оставить обжитые углы, укрылись в подвалах и лесах, выжидая, пока пронесется над ними «хурделица». По ночам они вылезали из своих укрытий и до утра не спали, прислушиваясь к смертоносным звукам войны.

Остался дома и Владко Дорожинский, член правления «Зари», с такой осторожностью воспринимавший советский образ жизни. И когда Роман Коперко бежал от Симона Голоты, он в ту же ночь постучался в его хату.

— Откройте, пан Дорожинский…

— Свента матка боска! Кто это? — испуганно спросил хозяин, всматриваясь в темную фигуру за окном.

— Не бойтесь, пан Владко. Я друг, ваш старый друг…

Растерявшийся Дорожинский открыл дверь, впустил «друга» и чиркнул приготовленной спичкой. Подпирая закрытую дверь, перед ним стоял грязный, оборванный человек с заросшим густой щетиной лицом. Выставленные вперед сжатые кулаки совсем не по-дружески нацелились на хозяина.

— Не узнаете? А мы с вами не раз встречались в майонтку пана Фишера…

— Езус Мария! Пан управитель?

— Тише! Принеси какой-нибудь костюм. Из дому не выходить… Я все знаю. И про «Зарю» знаю. Погасла ваша заря… Твое счастье, что встретил меня. По старой дружбе я тебя не обижу. Но! Ниц никому! Подвал есть? Говори быстрее!

Потерявший с перепугу рассудок, не зная, какой стороной повернутся события, «пан» Владко делал все, что приказывал так неожиданно объявившийся бывший управляющий. Все эти дни он докладывал подвальному жильцу, что удалось подсмотреть или услышать. Две последние ночи Коперко сам вылезал из подвала и прислушивался к звукам боя. Он-то первый и заметил отход защитников днестровских рубежей. Ночью пробрался к реке и перед рассветом на бросовой лодчонке переплыл на правый берег.

Румынские солдаты приняли его за вражеского лазутчика к отвели к своим разведчикам. Поразился Роман, встретив здесь Шмитца. На такую удачу он не рассчитывал. Хотя тот был в военной форме. Коперко сразу признал своею шефа по большому шраму на правой щеке, по пристальному взгляду цепких, словно щупальцы глаз и почувствовал некоторое облегчение: шеф. конечно, позаботится о его будущем. Многого он не ожидал, но должны же компенсировать ему все лишения и пережитые страхи. Неплохо было бы возвратиться на старое место в ольховское имение, кто бы там ни был сейчас хозяином.

Шмитц не удивился появлению старого агента.

— Давно ожидаю вас, господин Коперко. — Память его, как и глаза, тоже была цепкой. — Вы сейчас очень нужны. Рассказывайте…

Узнав, что оборона красных ушла с Днестра, Шмитц сообщил в штаб армии и поспешил с Коперко в Ольховое. Здесь он изложил агенту свой план. Нельзя сказать, чтобы он понравился Роману. Хотелось отдохнуть. Он намекнул об этом шефу.

— Не время думать об отдыхе, дорогой Роман Платонович. Решается судьба великой битвы. И мы, солдаты фюрера, должны выполнить свой долг до конца. Ждать конца уже недолго…

Говорил он вдохновенно, с увлечением. Успехи первых дней войны и ему вскружили голову.

— Сейчас уже для каждого очевидно, что Россия как политическая сила погибла. Теперь ми должны лишить ее экономической мощи, захватить Украину и Кавказ. Хлеб, уголь, железо и нефть. Фюрер знает, что делает…

Шмитц не был оригинален в своих рассуждениях. Он лишь повторял то, о чем кричали газеты, радио. Не забыл он и о себе, жадным взглядом осматривал фишеровские владения, планируя в ближайшем будущем стать его хозяином. Но об этом агенту незачем знать.

Шмитц еще не знал, что в лице полковника Геллера имеет опасного конкурента, тоже претендующего на замок в стиле средневековья. Не зря тот в прошлом году наведывался в Ольховое. И оба они позаботились, чтобы на имение не упала ни одна бомба, хотя в Ольховом много домов было разрушено.

— Итак, — закончил Шмитц свои наставлении Коперко, — вы сейчас же уходите за Збруч и, нигде не задерживаясь, дальше — на Днепр, в Запорожье и Днепропетровск. Надеюсь, вам приятно будет прогуляться по знакомым с детства улицам. Нас, понятно, интересуют не улицы — эшелоны с оборудованием, войсками, железнодорожные узлы к другие стратегические объекты. Обязательно побывайте в Кривом Роге. Надо во что бы то ни стало предотвратить взрыв шахт, уничтожение оборудования… А после победы подумаем и о ваших интересах в Днепропетровске…

Снабженный рацией, необходимыми документами и туманными обещаниями насчет его «интересов». Коперко — по изъятым у погибшего советского командира документам Петров Савва Спиридонович — умчался на машине в сторону Збруча. Невесело было у него на душе. После стольких лет волчьей жизни надеялся пожить хоть немного без оглядки. Но абвер не считается с желаниями своих агентов.

В нескольких километрах от Збруча машина свернула вправо, в лес. Шмитц попрощался со шпионом и один возвратился в Ольховое.

У ворот колхозного двора раскрасневшиеся гитлеровцы весело гоготали, наблюдая, как Владко Дорожинский, с кровоподтеками на потемневшем лице, подгоняемый окриками, срывал ярко-красную вывеску. Был ясный день, но Владку казалось, что наступила беспросветная ночь и пришедшая с востока заря действительно закатилась, как говорил бывший панский управитель.

Сражение на старой границе было особенно ожесточенным. Два дня продолжались смертельные оборонительные бои Буковинской армии. Симон Голота до последнего находился на передовой линии, отражая вместе с бойцами непрерывные атаки. Уезжать с пограничниками в Збручск наотрез отказался. Не принял и трофейного автомата, который предлагал ему Байда.

— Что мне твоя трещотка? Да еще немецкая… Мы уж как-нибудь справимся и своим, родным оружием… — говорил он. поглаживая огрубевшими пальцами старую винтовку.

И стрелял он из нее только наверняка, неторопливо целясь, приговаривая за каждым выстрелом:

— Я твоей смерти не искал, вражина, сам ты притаскался сюда за нею…

Только после третьего ранения перед вечером второго дня его, потерявшего сознание, вынесли с поля боя и отправили на грузовике вместе с другими ранеными в Збручск. Уже в темноте прибыла машина в город и остановилась перед мостом через небольшую, но глубоко врезавшуюся в скалистые берега речку.

Денисенко и Нурмухаметов помогали контрольно-пропускному пункту разбираться в потоке беженцев, эвакуированных учреждений, разных хозяйственных тыловых подразделений, сгрудившихся на правом берегу. Подводы, автомашины, тракторы с прицепами, нагруженные всевозможным имуществом, спешили проскочить на другую сторону, к железнодорожному вокзалу. Тревожно кричали шоферы, ездовые, посматривая на затаившееся небо. В этой суматохе пограничники заметили прибывший грузовик с ранеными и с трудом вывели машину к мосту.

Среди всеобщего шума и людского разноголосья затерялся зловещий гул над головами. И только когда повисли над мостом опушенные на парашютах осветительные ракеты и захлопали зенитки, напиравшие сзади подводы, машины рванулись назад. Машина с ранеными и выскочившими на подножки пограничниками по обе стороны кабины очутилась на мосту одна.