Отмели Ночи - Эрик Ластбадер

— Как вы думаете, он слышал?

Он шевельнул рукой, и Ронина окатили холодной морской водой. Соль защипала рваны, но в голове прояснилось. Ронин застонал.

— Мы хотим, чтобы ты полностью пришел в себя, — сказал толстяк.

Ронин оторвал мутный взгляд от турмалина на его шее. Он находился в комнате с бамбуковыми стенами, покрытыми лаком, который поблескивал в неярком свете ламп. Окон не было, но через люк наверху виднелось ясное ночное небо.

— Ты убил кое-кого из наших, принес скорбь их женщинам и семьям. — Толстяк вздохнул. — Мы — Чин Пан. Зеленые.

Рука его потянулась под халат. Что-то сверкнуло в воздухе и упало перед Ронином.

— Вот.

Это была серебряная цепочка, которую он нашел у мертвеца в закоулке и которую потом забрал Тунг у ворот города за стенами. Ронин взглянул на серебряный цветок, смахнул с глаз соленую воду; на мгновение ему почудился звон далеких колоколов, приглушенный звук рога, он снова увидел лениво плавающую рыбу в водоеме прекрасного сада в таинственном храме, затерянном в лабиринте шаангсейских улиц. Вечность.

— Кто ты? Кто прислал тебя в Шаангсей?

Ронин закашлялся, поднес руку к горлу, попробовал сглотнуть.

— Явно не красный. О сакуре они знают меньше, чем мы.

— Я ничего не знаю об этой цепочке.

— Ложь. Ты напал на зеленых в переулке, пытаясь спасти своего дружка.

— Кого?

— Человека в черном.

Голос был терпеливым, как у доброго дядюшки, который увещевает нашкодившего ребенка.

— Я просто увидел, как четверо или пятеро напали на одного. Я подумал, что надо ему помочь.

Толстяк расхохотался.

— Не сомневаюсь. Глупо с твоей стороны раскрываться перед нами столь откровенно. Ты нас недооцениваешь. Зачем тебя сюда прислали?

— Я приехал в Шаангсей в поисках разгадки.

— Откуда приехал?

— С севера.

— Ложь. На севере одни дикари.

— Я не из этой страны.

— И сакура.

— Не понимаю, чего вы хотите.

Толстяк с сожалением посмотрел на Ронина и поднял глаза.

— Тунг, пора тебе сделать то, что ты должен.

— Может быть, сразу его убить?

— Нет, потом.

— Он мне нужен.

— Да, конечно. Но сначала возьми его с собой.

— Но... я...

— Пусть он увидит.

Они пробирались крадучись по кривым, грязным, неосвещенным улочкам, где по воздуху разносился сладковатый дымок, а тишину нарушал только стук игральных костей.

Ронина сопровождали четверо. Тунг и еще двое зеленых были одеты в синие плащи, а лезвия их топоров — закрыты черными чехлами, чтобы они не блестели. С ними был человек с матовой кожей и сверкающими глазами; он непрерывно дрожал от страха и умолял о пощаде.

Руки у него были связаны за спиной и прикручены к короткой бамбуковой палке.

Тунг, не отходивший от Ронина ни на шаг, сказал ему в самом начале: «Только попробуй закричать, и я заткну тебе рот. Это приказ Ду-Синя. Будь моя воля, я бы вспорол тебе брюхо прямо сейчас. Но я — человек терпеливый. Мое время еще придет, когда мы вернемся».

Они шли сквозь ночь посреди бесконечных теней по одинаковым улочкам. Где-то хрипло залаяла собака. Кто-то мочился у стены: журчание мощной струи слышалось удивительно отчетливо. Прозвучал отдаленный смех, стук копыт. По дороге они вспугнули каких-то мелких животных, бросившихся врассыпную при их приближении.

— Куда мы идем? — спросил Ронин.

Тунг вместо ответа ударил его в ухо.

Потом он негромко окликнул зеленых, которые шли впереди, и они повернули направо, на тускло освещенную улицу с довольно приличными с виду домами. Здесь жили явно зажиточные горожане.

Они приблизились к дому. Один из зеленых извлек из-под плаща чашку с рисом. У пленника со связанными руками округлились от страха глаза, он забился в судорогах, и второму зеленому пришлось его удерживать.

Первый зеленый медленно поставил чашку с рисом на землю, прямо напротив ступенек крыльца. Поднявшись, он достал пару палочек, наклонился опять и положил их рядом с чашкой. Потом повернулся, поклонился Тунгу и встал рядом с Ронином.

Тунг подошел к извивающемуся пленнику и ударил его кулаками по скулам, так что у того непроизвольно открылся рот. Пальцы левой руки Тунг засунул ему в рот и сноровисто ухватил скользкий язык. Правая рука взметнулась вверх. Сверкнул обнаженный клинок. Человек попытался закричать, но Тунг уже отрезал ему язык. Хлынула кровь, казавшаяся в полумраке черной. Голова пленника задергалась; он издавал утробные звуки, словно животное, отчаянно пытающееся воспроизвести человеческую речь.

Снова метнулся вперед тускло блеснувший кинжал. Голова пленника неестественно откинулась назад, его рот искривился в попытке крика. Ухватившись за окровавленные волосы, зеленый в третий раз поднял оружие. Потом он отпустил голову, что дергалась, как на пружине. Изуродованное лицо невидяще смотрело на Ронина двумя черными окровавленными дырами вместо глаз.

По кивку Тунга один из зеленых обнажил топор и подрубил пленнику сухожилия под коленями сзади. Тот рухнул на колени в уличную пыль и упал в собственную кровь.

Тунг наклонился и положил язык и глаза в рис, торжественно и обстоятельно, словно это были изысканные деликатесы, предназначенные для разборчивого гурмана. Затем зеленый уложил тело рядом с чашкой и палочками.

Стоявший рядом с Ронином зеленый подал Тунгу желтый шелковый платок. Тот вытер руки.

— Он слишком много знал, — сказал он, подступив вплотную к Ронину. — Но рассказывал он об этом не тем людям.

Он подтолкнул Ронина, и они зашагали обратно той же дорогой, по которой пришли сюда. Шаангсейская ночь поглотила их.

— Прискорбно, — вещал Ду-Синь, — что мы, охраняющие Шаангсей, вынуждены править при помощи страха. Таков закон города, объективная данность, если хотите, и мы рассматриваем сей печальный факт как нормальное состояние нашего бытия. Двух мнений на этот счет быть не может. Страх побеждает все. Если вы обратитесь к кубару с таким предложением: «Скажи нам то, что нам надо узнать, иначе нам придется отрезать тебе ногу», — он вам выложит все, ему просто придется, потому что без ноги он не сможет работать на маковых полях и кормить семью. Точно так же, если вы скажете риккагину: «Говори, или мы отрежем тебе руку, в которой ты держишь меч», — как вы думаете, будет он с вами сотрудничать?

Ду-Синь расхохотался, его жирное лицо всколыхнулось, а потом сделалось грустным.

— Народ Шаангсея страдает. Его обкрадывают хонги, риккагины и кантонские жрецы, изрыгающие кощунственные мерзости. Но слава воров, убийц и злодеев достается зеленым. — Он сцепил жирные пальцы. — Какая гнусная клевета!