Лестница в небо - Михаил Хазин

А вот с начала 80–х, когда началась массированная эмиссия с целью резкого расширения частного спроса и увеличения численности «среднего» класса, пополнение элиты резко ускорилось. Экономически это было понятно, поскольку если до Второй мировой войны финансисты получали не более 5% совокупного дохода, а через пять лет после принятия Бреттон–Вудских соглашений, в 1949 году, 10%, то к середине 2000–х эта цифра увеличилась до 70%. Но главное было в другом — если до этого момента расширение элиты шло только через специальные институты, созданные «старой» элитой, то с начала 80–х финансистам разрешили «кооптировать» в элиту своих представителей без проверки и контроля. И, как следствие, правила и порядки в «западной» элите были сильно расшатаны — вплоть до реального управленческого кризиса.

Теоретик. Но в пылу борьбы с СССР ей было не до внутренних проблем. Стабилизировав социальную ситуацию и несколько оправившись от кризиса 70–х, западная элита перешла ко второму этапу холодной войны: открытой конфронтации с СССР. В ход пошли экономические санкции (прежде всего, прекращение кредитования), манипулирование ценами на нефть (основной экспортный продукт СССР) и наращивание гонки вооружений («стратегическая оборонная инициатива» Рейгана). Не сумев справиться с нарастающими трудностями, советская элита (и лично Горбачев) предпочла капитулировать, и в 1991 году Советский Союз прекратил свое существование. Москву тут же заполнили западные экономические советники, принявшиеся увлеченно делить шкуру поверженного медведя; победа мировой финансовой элиты казалась настолько полной, что самой цитируемой публикацией десятилетия стала статья Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории» (1989 год, позднее им была написана книга с тем же названием).

Но на деле история никогда не кончается. Действия, предпринятые для решения каких‑либо проблем, всегда создают другие проблемы; именно с ними западная элита и столкнулась уже в совсем близкое к нам время. Успешно противопоставив Китай СССР и превратив его во «всемирную фабрику», финансисты фактически вырастили новую китайскую элиту [275], прекрасно ориентирующуюся как в хитростях Власти внутри собственной страны, так и в нюансах международной политики. Использовав в противовес СССР в Афганистане организованных радикальных исламистов, финансисты создали предпосылки для «исламской революции» во многих странах мира и появления на сцене сразу нескольких шиитских и суннитских элит. Еще одна проблема возникла в собственном тылу западной элиты, и ею оказался столь любовно созданный средний класс.

Дело в том, что деньги на финансирование этого класса кончились. Кредитный пузырь, надуваемый в США с 1980–х годов, оглушительно лопнул в 2008–м, ввергнув экономику страны в глубокую депрессию [276]. Последовавшее за этим стремительное наращивание государственного долга позволило спасти крупные банки и корпорации, но ничем не помогло простым американцам; в результате к 2015 году численность среднего класса в США впервые за всю историю упала ниже 50%. Миллионы человек, еще вчера считавшие себя зажиточными и верившие в «общество всеобщего благосостояния», оказались на обочине жизни.

Практик. А эти «новые бедные» [277] совсем не такие, как «старые бедные» начала прошлого века! Когда с целью продемонстрировать преимущество капитализма перед социализмом западные элиты начали строить «общество потребления», им пришлось изменить модель социальной стабильности: вместо традиционных ценностей («бог создал богатых и бедных, и так тому и быть») широко внедрить либеральные («все равны перед Законом»). Фокус тут в том, что средний класс — это единственная группа населения, которая заинтересована в государстве и в законе. Потому что у бедных нет собственности и денег, им закон не нужен, они его использовать не могут. У богатых, напротив, денег много и свою собственность они могут защищать самостоятельно. А вот у среднего класса собственность есть, но самостоятельно защищать он ее не может, потому что денег не настолько много. Поэтому он нуждается в государстве. Так возникла идея, что надо в качестве источника социальной стабильности взять Закон. И, соответственно, заставить всех соблюдать некие правила.

Разумеется, при этом приходится разрушать старую систему, отсюда — сексуальная революция, феминизм, гей–парады, однополые браки, ювенальная юстиция и прочие методы разрушения семьи. Когда средний класс стал массовым, все это пришлось делать, иначе новая модель социальной стабильности не прижилась бы. Но теперь денег на поддержание среднего класса больше нет. Это значит что? Что он будет беднеть и будет все больше «новых бедных» — людей, которые знают все про закон, про права человека и так далее, но при этом у них нет, как у нормальных бедных, ощущения, что защищать свои права бессмысленно — денег же нет. Их же выучили в рамках либеральных идей, и они знают, что суд должен защищать Закон, а вовсе не служить богатым. И вот это понимание придется ломать, а ломать очень страшно, потому что это и есть разрушение стабильности — потому что «новые бедные» это десятки процентов населения!

Теоретик. Но все это было бы еще терпимо, если бы не самая главная проблема, возникшая в самом сердце финансовой элиты. В результате резкого и уже почти не контролируемого расширения в эйфории «конца истории» ее состав качественно изменился. «Новые финансисты», которые и по своей численности, и по объему контролируемых финансовых ресурсов превзошли старую элиту, начали переносить привычные им формы управления на все человечество.

Практик. Тут дело и в том, что никакая традиция не одобряет власти денег (авраамические религии так просто жестко критикуют власть «золотого тельца»), и в том, что финансистам хотелось бы управлять собственными рычагами, которые старые элиты не контролируют.

Теоретик. Эти методы управления хорошо известны и публично декларируются «новыми финансистами». Еще в 1990 году Жак Аттали [278] изложил их программу в своей книге «Линии горизонта»: тотальный контроль над всеми жителями, «планетарная политическая власть», «демократия» и «закон денег». С середины 80–х эта же программа воплощалась в жизнь международными финансовыми организациями2 в виде Вашингтонского консенсуса: либерализация внешней и внутренней торговли, сокращение роли государства в регулировании экономики и увеличение его роли в социальных программах (образование, здравоохранение, пособия по безработице). Нетрудно заметить, что это та же самая политика, которая проводилась в странах «золотого миллиарда»: государства обеспечивают приемлемый уровень жизни населения, купленные тем самым избиратели голосуют «за» на «демократических выборах», а олигархи «снимают пенки» с финансовых оборотов.

Либеральные ценности («соблюдай Закон и делай что хочешь») в настоящее время глубоко проникли в мировую правящую элиту. К «новым финансистам» относятся и публичные политики, заработавшие популярность пропагандой либеральных взглядов («новые левые», куда входят представители и американской Демократической, и практически всех европейских партий), так и финансисты, сколотившие состояния на ипотечном, потребительском и международном кредитовании. Всем, что у них есть, они обязаны либеральной идеологии (прежде всего, конечно, «делай что хочешь», но и «соблюдай Закон» тоже, особенно в формулировке «не пойман — не вор»). Эти новые представители элиты (возглавившие уже властные группировки высших уровней) будут до последнего отстаивать породившую их экономическую модель. Например, наращивать государственные долги, увеличивать пособия, поднимать налоги — сначала с малого и среднего бизнеса, а потом могут дойти и до крупнейших корпораций, принадлежащих старой элите. В политической сфере они будут последовательно выступать за «власть закона», понимая под ней тотальный внешний контроль за действиями и мыслями каждого человека, при одновременном разрушении всех его внутренних ограничений. Старой элите, привыкшей иметь дело с людьми, имеющими хоть какие‑то ценности, будет непросто справиться с этой молодой порослью.

Практик. Тем более что возвращать консервативные ценности тоже непонятно как. Обращаться к церкви в этой ситуации нельзя, потому что современное либеральное государство на протяжении последних десятилетий очень активно с церковью воевало, да и как иначе, с церковной‑то неприязнью к ссудному проценту. А в результате что происходит? Социальная стабильность в рамках среднего класса начинает разрушаться, альтернативной нет. А люди, «новые бедные», у которых есть ощущение, что у них должны быть квартира, машина и так далее, понимают, что они нищие навсегда, и становятся очень мощным инструментом дестабилизации. Хотя в Западной Европе эти люди никогда на улицы не пойдут, но пассивно поддерживать тех, кто отстаивает справедливость, они готовы уже сейчас. А какие есть механизмы восстановления справедливости? Они бывают трех видов: 1) националистические — и мы видим возрождение национализма в Европе; 2) религиозные — вот вам исламские революции и ИГИЛ [279]; 3) социалистические — и вот в США чуть не становится человеком года Сандерс, выступающий за социалистическую революцию (!). Социализм теперь не самый худший вариант, с СССР можно было договариваться, а как договариваться с ИГИЛ?