Лестница в небо - Михаил Хазин

Читатель. А почему так? Ведь обычно бывает, что одна из форм оказывается эффективнее других и побеждает в историческом соревновании?

Теоретик. Дело в том, что любая Власть не существует сама по себе, а складывается из живых людей. Невозможно установить олигархическую власть там, где никто никому не доверяет; столь же бесполезны попытки восстановить монархию среди уже привыкших к личной безопасности олигархов. Однако сами элиты тоже меняются, в них приходят новые люди, да и дети всегда отличаются от родителей; поэтому реальная история представляет собой периодические колебания между олигархической и монархической формами Власти, а не линейный прогресс от одной формы к другой. Вспомним в качестве наиболее близкого примера историк) многострадального XX века.

Предыдущий, XIX век наглядно показал, что с развитием военных технологий армия стала дорогим удовольствием, и без создания финансовой системы, способной предоставить в случае необходимости военные займы, вести продолжительные войны стало невозможно. В результате в крупнейших государствах мира (Великобритания, США, Германия) были созданы национальные банковские системы, быстро объединившиеся во всемирную банковскую сеть, управляемую мировой финансовой олигархией. К началу XX века эта финансовая элита [266] заметно потеснила традиционные национальные элиты: «банкиры» (прежде всего, управляющий Банка Англии Монтегю Норман и американская группировка Морган и К0) через сеть своих дочерних предприятий контролировали практически всю мировую экономику [267]. Пиком их политического успеха стало создание Федеральной резервной системы США в 1913 году, а вершиной экономического могущества — международная торговля 1920–х годов, полностью контролировавшаяся узким кругом банкиров.

Однако управление столь сложной системой (мировой экономикой) с помощью достаточно примитивных инструментов [268] и в интересах узкой группы олигархов привело к закономерному итогу: разразился очередной глобальный экономический кризис, Великая депрессия. Столь же закономерно кризис привел к политической революции — национальные элиты, опасаясь катастрофы, сопоставимой с октябрем 1917 года, взбунтовались против «банкиров», и началась повсеместная передача власти «кризисным управляющим». Идеология «свободного рынка» сменилась идеологией «регулирования», в экономике восторжествовал госкапитализм, а к власти в большинстве стран пришли монархические режимы (Муссолини в Италии, Сталин в СССР, Рузвельт в США, Гитлер в Германии). В Европе практически не осталось государств с реально республиканскими формами правления. Контроль над государственной машиной получили новые группировки, во многом опиравшиеся на старые, «дофинансовые» элиты [269], не приносившие вассальную клятву прежним хозяевам–банкирам.

Но и несколько разных госкапитализмов не пошли на пользу мировой экономике. Банкиры сумели не допустить реванша старых элит, стравив между собой неопытных монархов, и организовав Вторую мировую войну. После шести лет массовой бойни в живых из пяти2 вступивших в войну сверхдержав остались только две — СССР и США, и вокруг них сложились две новые системы международного разделения труда — советская и американская. Формы Власти в этих системах различались принципиально: в СССР упор был сделан на плановые методы управления и «коллективную монархию» в лице Политбюро ЦК, а вот в США снова подняла голову финансовая олигархия.

Опираясь на Федеральную резервную систему, принятые на исходе войны, в 1944 году, Бреттон–Вудские правила международных расчетов и на программы послевоенного восстановления (частью которых был знаменитый план Маршалла), финансовая элита США кратчайшие сроки захватила контроль над западной частью мировой экономики, создав империю доллара. Эмитируемый ФРС доллар заменил в международных расчетах золото, но, в отличие от золота, его запасы в руках правящей группировки казались бесконечными, ведь они сами его и печатали'.

Однако до полного мирового господства «банкирам» было еще далеко. С одной стороны, им мешал СССР, не только проводивший ползучую экспансию через «страны социалистической ориентации», но и служивший ярким примером альтернативного устройства Власти. С другой стороны, все настойчивей требовали свой «кусок пирога» сформировавшиеся национальные элиты бывших колоний, прежде всего — Индии и Китая. Вплоть до конца 1970–х борьба между двумя системами шла на равных, и многие западные политики всерьез считали, что у СССР есть все шансы на победу [270].

Однако западная финансовая элита считала иначе, и повела активную борьбу с СССР. Сначала она укрепила свои тылы, поделившись доходами с собственным населением и создав (в странах «золотого миллиарда») государство «всеобщего благосостояния», основой которого выступал многочисленный средний класс. Основной уступкой элиты при этом стало даже не увеличение социальных расходов, а предоставление трудящимся (работающим по найму, то есть заведомо не входящим во властные группировки людям) определенных политических прав. Трудящиеся получили защиту закона [271] и возможность политического самовыражения (демонстраций, митингов, и прочих публичных акций), создающего иллюзию участия в реальной Власти. На первом этапе (1950-1960–е годы) рост среднего класса финансировался за счет повышения налогов на богатых; когда же это привело к сокращению инвестиций (нет смысла зарабатывать больше, если все равно отберут) и экономической стагнации 1970–х, в бой было брошено безотказное оружие финансовой олигархии — денежная эмиссия, обеспеченная контролем над ФРС.

Теперь уже средний класс подпитывался постоянным расширением ипотечного и потребительского кредитования (1980-2000). Тем же способом покупалась лояльность третьего мира: сотни миллиардов долларов были выделены в рамках разнообразных программ «помощи» развивающимся странам, проводившихся под лозунгами «развития рынка и демократии». Обороты этих новых финансовых рынков быстро превысили обороты реальной международной торговли, и в составе мировой элиты появилось новое поколение финансистов, сделавших себе состояния в буквальном смысле «из воздуха». В 1992 году «новые финансисты» провели впечатляющую демонстрацию силы: принадлежащий Джорджу Соросу [272] фонд «Квантум» атаковал на валютных рынках фунт стерлингов, вынудив Банк Англии снизить обменный курс на 10% [273].

Так вынужденные изменения мирового экономического порядка повлекли за собой драматические изменения в составе мировой правящей элиты. Вообще говоря, сила любой элиты заключается в умении пройти между Харибдой вырождения и Сциллой потери традиций при смене поколений. Для этого формируются специальные институты, проверяющие потенциальных кандидатов (чем на более дальних подступах, тем лучше). Перед тем как новый для элиты человек получит статус «своего» («принятого в приличных домах») и разрешение на создание собственного родового клана, он должен быть всесторонне проверен специальной «кадровой комиссией». Роль таких комиссий в западном обществе играют закрытые клубы (членство в которых, вопреки представлениям обывателей, вовсе не означает принадлежность к сильным мира сего — оно означает лишь допуск до экзамена). В советском обществе подобный институт собирался создать Сталин (называя его сначала «орденом меченосцев», а потом планируя преобразовать в него Партию), однако ему элементарно не хватило времени (институты это — привычки людей, а не писаные законы, и они не возникают за пару десятилетий). Так вот, пример Сороса, эмигранта из Венгрии, приехавшего в США без гроша в кармане (и уж точно до середины 80–х не проходившего закрытых «собеседований»), показывает, что двери в мировую элиту на минутку приоткрылись.

Практик. Мы подошли к принципиальному моменту для понимания нынешнего элитного кризиса уже даже не западного, а всего мира. Дело в том, что пополнение элиты всегда шло очень медленно, даже когда с конца XVIII века в старую аристократическую элиту ворвались финансисты–нувориши. Когда вассал доходит до некоторого уровня, выше которого уже проход в реальную элиту, он должен пройти основательную проверку. Именно по этой причине в любой элите правят старики — это родоплеменной институт, позволяющий опытным людям, не торопясь, оценивать молодежь и поддерживать традиции. Здесь можно вспомнить уже упоминающуюся нами идею Сталина о создании такой системы контроля и в СССР («орден меченосцев») [274].

А вот с начала 80–х, когда началась массированная эмиссия с целью резкого расширения частного спроса и увеличения численности «среднего» класса, пополнение элиты резко ускорилось. Экономически это было понятно, поскольку если до Второй мировой войны финансисты получали не более 5% совокупного дохода, а через пять лет после принятия Бреттон–Вудских соглашений, в 1949 году, 10%, то к середине 2000–х эта цифра увеличилась до 70%. Но главное было в другом — если до этого момента расширение элиты шло только через специальные институты, созданные «старой» элитой, то с начала 80–х финансистам разрешили «кооптировать» в элиту своих представителей без проверки и контроля. И, как следствие, правила и порядки в «западной» элите были сильно расшатаны — вплоть до реального управленческого кризиса.